Читаем без скачивания Малиновый пиджакъ. или Культурная контрреволюцiя - Роман Днепровский

– Опять растрахал свою девочку?! Опять всю её разворочал?! – весело орал он мне, едва я переступал порог мастерской, – ну, давай её сюда! Дядя Гриша посмотрит девочку, зашьёт её.

Вооружившись зачем-то лупой, точь-в-точь такой же, как у часовщиков, он начинал осмотр машинки. Осмотр продолжался минуты две, затем Мастер, не глядя на меня, бросал:

– Через пару часов!

И я шёл домой. В назначенное время машинка была отремонтирована и пахла свежей смазкой, а я получал бесплатно дополнительную порцию инструкций по уходу за ней, щедро перемежаемую совершенно пошлыми и даже хамскими гинекологическими аналогиями. В конце девяностых мастерскую закрыли, а деревянный дом, где она располагалась, снесли. Сейчас на его месте стоит элитный особнячок, окружённый кованой оградой.

Мастера дядю Гришу я встретил случайно на улице только через год, и был очень рад этой встрече. Дело в том, что у машинки в очередной раз отпаялась от рычажка литера «И», и я уже измучился, вставляя при печатании, вместо нее букву «П» и подрисовывая потом косые чёрточки в этой «П» по всему тексту.

– Совсем заездил девочку, – заорал мастер, – а без дяди Гриши и вовсе её укатаешь! Диктуй свой адрес, вечером зайду, посмотрю…

И он пришёл, уже слегка «тёпленький», и важно расположился за моим письменным столом. Через час машинка была починена, а когда я заикнулся об оплате, дядя Гриша изрёк:

– Нах..й деньги! Денег у старого жида и без тебя хватает! Лучше выпей со мной, – и достал из портфеля початую поллитровку. Я выпил с дядей Гришей, и потом ещё не раз пил с ним, когда с Виталиной приключались мелкие неприятности, и я вызванивал его по телефону. Постепенно, за этими посиделками, он рассказал мне всю свою биографию.

Он появился на свет в немецком концентрационном лагере, в котором, среди прочих евреев, содержались его родители. Только чудом они оказались не уничтожены. Просто, в 1945 году Советская армия продвигалась настолько быстро, что узников не успели ликвидировать. Я не помню названия этого лагеря.

Дядя Гриша рассказывал и про свою жену, которая скончалась лет за десять до того от сердечного приступа. Она была акушером-гинекологом, и мне стало понятно, откуда у дяди Гриши все эти натуралистические генитальные аналогии. Его дети ещё в самом конце восьмидесятых уехали в Израиль, и звали его, но он отказывался:

– Чего я в этом Жидостане забыл!? – кричал он, – одни жиды вокруг! Здесь я – Человек, Мастер – а там?! А деткам моим там нужен не я, а моя пенсия узника фашизма – вот и всё!

Рассказал мне дядя Гриша и о том, за что он получил свой знак изобретателя-рационализатора. Будучи совершенно дремучим в области механики, я ничего не понял, но история его кончилась тем, что когда он пришёл к руководству какого-то заводика внедрять своё изобретение, то в ответ услышал: «Вот вали в свой Израиль, и там командуй! А здесь мы как-нибудь сами, без жидовских советов, справимся!» Дядя Гриша сильно обиделся и врезал говоруну кулаком в челюсть. Челюсть сломалась в трёх местах, после чего обиженный дядя Гриша поехал на три года на стройки народного хозяйства в Тулунский район, а его изобретение, кажется, так и не было внедрено.

Освободившись, он устроился в мастерскую по ремонту пишущих машинок, где мы с ним и познакомились. Пишущие машинки были его страстью, он называл их «своими девочками», и даже собрал небольшую коллекцию очень любопытных старинных экземпляров. Я видел ее. Была у дяди Гриши и барабанная машинка, литеры которой расположены не на рычагах, а на вращающемся барабане, и какая-то совсем крошечная, немецкая, и старинный «Ремингтон», и «Олимпия», и, конечно же, «Ундервудъ», точь-в-точь такой же, как тот, что я нашёл в детстве. Видя, как я стою и облизываюсь, дядя Гриша сказал:

– Будешь хорошо себя вести – будет и тебе «Ундервудъ»! У меня, как раз, сейчас есть ещё один. Закончу ремонт, и тебе подгоню! За бутылку, а? – и хитро подмигнул. Увы, своё обещание дядя Гриша так и не смог выполнить. Как я узнал потом, он умер, возвращаясь домой, в трамвае: остановилось сердце. Пассажиры ничего и не поняли: сидит пьяный мужик, хрипит… Кому охота возиться с пьяным? До сих пор, иногда вспоминая этого одинокого, озлобленного на мир человека, находившего отдушину только в водке да в пишущих машинках, я думаю, почему он вдруг разоткровенничался со мной? Не нахожу ответа.

Моему другу, художнику и дизайнеру Юрке Гимову пару лет назад на день рождения подарили «Ундервудъ». Юрка прикрутил к задним ножкам петельки, и подвесил машинку на стену в мастерской. Через полгода на стене висел уже целый ряд чёрных, архаичных пишущих машинок: «Москва», «Башкирия», ещё кто-то… Помню, когда на праздновании дня рождения кто-то из гостей внёс и протянул Юрке эту «оргтехнику», у меня внутри что-то ёкнуло: появилась зависть, появилось ощущение какой-то несправедливости. «Почему именно Юрке? – подумал я, – ведь Юрка не журналист, ведь это я здесь журналист, ведь это символ моей, а не его, профессии!» Сейчас я не завидую другу, потому, что знаю: будет когда-нибудь и у меня свой «Ундервудъ», найду я себе это чудо. А потом, может быть, и нарисую себе личный герб, на котором своё место займёт изображение пишущей машинки. Как иначе-то? Символ профессии.

…Если выстроить этакий ассоциативный ряд, первая печатная машинка займет в нем место где-то рядом с самой первой моей женщиной. Не с девушкой, а именно с Женщиной, зрелой и опытной, с которой всё по-настоящему, по-взрослому было. Такая вот ассоциация, ни больше и не меньше…

Про кота, геральдику и атомную субмарину

Из цикла «Истина где-то рядом…»

История эта имела место быть лет десять назад, во время посещения делегации Иркутской мэрии базы Тихоокеанского флота, а конкретно атомного подводного крейсера «Иркутск». Что такое атомная подводная лодка, думаю, нет нужды никому объяснять. А вот почему одна из субмарин Тихоокеанского флота носит имя моего родного города нужно сказать несколько слов. Хотя сейчас среди определённой части людей и считается «хорошим тоном» поливать грязью «лихие девяностые», всё же хорошего в те времена было сделано немало. И в качестве одного из таких положительных примеров можно назвать соглашение, которое тогдашний мэр Иркутска Борис Говорин заключил с командованием ТОФа. Мэрия Иркутска брала на себя ответственность за то, чтобы очередной призыв на военную службу проходил без срывов, а командование флота обязалось не направлять призванных на флот иркутян, куда Бог на душу положит, а формировать из земляков единый экипаж. Когда у матроса, служащего на АПЛ, есть с кем не только словом перекинуться, но и родные улицы вспомнить, и общим знакомым кости помыть, то и служба не так в тягость. Мне кажется, очень даже хорошее соглашение.

Нельзя сказать, что городские власти, сбагрив иркутских парней на АПЛ «Иркутск», совсем уж после этого не интересовались их судьбой, и никак иркутянам не помогали. Интересовались, и помогали: и продукты иркутские пищевые предприятия поставляли на флот по льготным ценам, и с концертами иркутские рокеры и эстрадники к землякам в Петропавловск-Камчатский ездили, и ещё разные хорошие совместные дела у мэрии с командованием флота были. Главное, что иркутские парни охотнее стали идти на флот, а пройдя службу, не были разочарованы. Ну, и никакого «казарменного мордобоя» и прочей дедовщины на подводной лодке «Иркутск» отродясь не было, а уже одно это дорогого стоит.

Визиты чиновников городской администрации на АПЛ «Иркутск» со временем сделались регулярными, и вот к одному из таких визитов «отцы-командиры» решили сделать гостям приятный сюрприз, подняв на борту корабля флаг Иркутска, тем более, что город в то время обзавёлся собственным флагом. Одна беда: никто из офицеров толком не знал, что же представляет собой этот самый флаг. В отличии от своих подчинённых, никто из них прежде никакого отношения к нашему городу не имел.

Не знаю, почему они не обратились за консультациями по вопросам геральдики к матросам-иркутянам. Может, им такая мысль просто в голову не пришла, а, может, сработал извечный принцип «командир лучше знает!» Короче, не обратились, а вместо этого полезли в Интернет и набрали в поисковике «флаг Иркутска». Вывалилась им одна-единственная ма-алюсенькая картинка с изображением флага: бело-синее поле, один в один напоминающее старый совецкий военно-морской флаг, что не могло их не порадовать, а на широкой белой полосе герб Иркутска: некий геральдический зверь, который тащит что-то куда-то в зубах…

Повторяю: иркутян среди офицеров не было, а к матросам обращаться они сочли ниже своего достоинства. Вот если бы спросили, что это, мол, за зверюга на вашем гербе изображена?… – в ответ услышали бы скороговорку, отскакивающую от зубов любого, мало-мальски владеющего азами устной речи, иркутянина: «БАБР-НЕСУЩИЙ-СОБОЛЯ!» И не было бы никакого конфуза. Но господа-товарищи офицеры понадеялись на свою флотскую смекалку, и конфуз в результате случился…