Читаем без скачивания Опыт борьбы с удушьем - Алиса Бяльская

– Объясняю по порядку. – Сева понизил голос и принялся рассказывать: – Во-первых, это абсолютно безопасно. Более того, совершенно законно! Я ничего не нарушаю, никого не обманываю, ничего не ворую. Государство из одного своего кармана перекладывает деньги в другой карман, не теряя при этом ни копейки. Все деньги эти – бюджетные, государственные. Они никому не принадлежат, никто их не считает. Ну что же делать, если система такая дурацкая? А по поводу шуток… Когда за отцом пришли в пятьдесят третьем году люди из НКВД, он вместо того, чтобы протянуть руки и дать себя арестовать, спрятался под кровать. А гэбисты поганые сидели рядом, смотрели на меня, смотрели на мать, чистили ногти перочинным ножиком, ждали, когда отец вернется домой и даже квартиру не обыскали, настолько им в голову не приходило, что кто-то может их вот за таких идиотов держать! А утром ушли и больше не возвращались, а потом Сталин сдох. И я тогда, десятилетний пацан, просидев всю ночь на этой кровати, под которой прятался мой отец, понял, что система – дура, слепой циклоп.

В общем, с грехом пополам Сева убедил Женю, пообещав, что занятие это временное, пока он не найдет себе что-нибудь более подходящее. А началось все несколько месяцев назад, и как раз с Жени. Она работала тогда в Институте сердечно-сосудистой хирургии, и Сева захаживал к ней на работу регулярно. Вокруг Жени постоянно вились молодые успешные хирурги и ученые, так что он старался держать руку на пульсе. В один из его приходов, когда они сидели в лаборатории и гоняли чаи, лаборантка Верочка упомянула вскользь о работе своего мужа в отделении Художественного фонда в подмосковном Подольске. В чем именно состоит его работа, Сева тогда до конца не уловил, но зато сразу понял: работает он немного, а зарабатывает хорошо. Сразу подумал: может, стоит и ему попробовать? Познакомился с Верочкиным мужем, запойным пьяницей, съездил с ним в Подольск к начальнику отделения. Идея стала казаться Севе все более привлекательной, тем более что к тому времени он уволился из института архитектуры и уже пару месяцев слонялся без работы. Казалось бы, все в институте складывалось для него неплохо, место было элитарным, на работу каждый день можно было не ходить, работать дома, в общем, идеальные условия. Для Севы даже специально придумали должность – главный инженер. На самом деле в институте архитектуры вообще никогда главного инженера не было, зачем он нужен в НИИ, но Сева был штучным специалистом, и, чтобы иметь возможность платить ему приличные деньги, придумали эту должность. Так и было записано в его трудовой книжке «главный инженер института архитектуры» – зарплата двести рублей.

Сева занимался бионикой, искал взаимосвязь между архитектурой и живыми организмами. Однако, написав монографию «Гармония форм в живой природе и архитектуре», он утратил к работе всякий интерес.

– Это не научная деятельность, а жалкая имитация. Идейка небогатая. За сто пятьдесят лет до меня Спенсер писал на эту тему. Я видоизменил, модернизировал Спенсера, вот и все. – Сева пытался объяснить Жене, почему он решил уволиться из института. – Спенсер считается одним из столпов науки, но на самом деле – идиот. Он нашел биологическую основу для любых социальных явлений, для технических и вообще всего, что делает человек. Так, как работает нервная система или выделительная система, по тому же принципу работает государство. Глупость.

– Да при чем здесь Спенсер? Проблема в том, что ты не можешь, по-моему, вот так все бросить, пока не нашел что-то другое.

– Как при чем Спенсер? Залезь в энциклопедию и почитай. Сама убедишься, что чушь несусветная.

– Зачем ты тогда занимался этим?

– Из своих эгоистических соображений. Работать-то надо где-то. Но ты запомни, Спенсер – полный мудак.

– Поняла. Если при мне зайдет разговор о Спенсере, сразу же скажу: «А, Спенсер, полный мудак».

– Правильно. А начнут спорить, сразу ногой по морде. Но если говорить серьезно, я был бы рад уйти из науки. Совсем. Я чувствую, что мне это неинтересно, я имею в виду, сама советская наука. Так, отдельные всплески интеллекта, что-то придумать, до чего-то дойти, но в принципе – мне перестало быть интересно, меня это не заводит, не будоражит. Я умираю от скуки. Когда я слышу, о чем они говорят, как с серьезными лицами обсуждают херню, не имеющую никакого значения, мне даже не смешно, мне скучно.

– Вот так все разом бросить? Ты же был так увлечен.

– Вся та романтическая чушь, которой я забивал себе голову, читая «Двойную спираль» Уотсона, облетела. Я уже десять лет с окончания университета этим занимаюсь, достаточно времени, чтобы понять, что наука – это такая же профанация, как и все остальное в этой стране. Игрой в бисер заниматься не хочу.

На ловца и зверь бежит. Выяснилось, что у Игоря, Севиного университетского друга, есть одноклассник Слон, который как раз работал в Художественном фонде и утверждал, что придумал способ, как в Советской России зарабатывать деньги и при этом не сесть.

– Могу тебя с ним познакомить – сказал Игорь. – Хотя я тебе не советую этим заниматься. У тебя мозги созданы для науки.

Через пару часов Сева уже выпивал со Слоном в «Арагви». Слон был на пару сантиметров выше Севы и в несколько раз шире его. Говорил он низким густым басом и смеялся на весь зал, так что дрожали люстры, и люди как по команде поворачивали головы в его сторону. Слон без умолку сыпал прибаутками и матерными словечками, не приглушая ни на йоту своего голоса, рассказывал истории, все изображая в лицах, и жег сигарету за сигаретой, так что искры летели во все стороны. От него исходило ощущение огромной физической силы, полноты жизни и довольства собой. Сева невольно им любовался.

– Этот твой парень – идиот, – сказал Слон, выслушав рассказ Савелия о встрече с мужем лаборантки.

– Почему?

– Потому что он все сдает государству, а сам получает копейки. Умные люди все делают иначе. Они вначале находят предприятия, готовые купить художественную продукцию, оформляют с ними заказы, подписывают договор, а потом уже привозят эти договоры художникам. Лучше всего в Грузию или Армению, где люди больше готовы платить. Ты им бумажку, а они тебе петьку наличман.

– Все это криминально, конечно?

– В этой стране все криминально, – вздохнул Слон. – Но здесь риск сведен к минимуму. Единственная разница с легальной процедурой в том, что ты отдаешь договоры сразу художникам в руки, а они уже все это оформляют сами. Не нарушаются никакие законы – договоры официальные, проводятся через кассу Худфонда, налоги отчисляются. Твой основной заработок – это процент от договора, который тебе платят художники. То есть если ты привозишь им заказов на, скажем, сто тысяч рублей, то твой заработок – десять тысяч. В кассе официально ты таких денег никогда не получишь. Но все равно тебе туда надо сдавать минимальное количество договоров, просто для того, чтобы получать зарплату и числиться где-то в штате, как положено всем советским гражданам. Понятно теперь?

На следующий день Сева поехал в Подольск. Руководителю местного отделения Худфонда, Герою Советского Союза, бывшему военному летчику Приходько он сразу понравился. Главным для этой работы было умение хорошо говорить, располагать к себе и продавать. Художественного образования для этого не требовалось, Севиного диплома биофака МГУ Приходько оказалось достаточно, и он тут же оформил Севу на должность эксперта-искусствоведа. Съездив пару раз в командировки в далекие российские города, Сева понял, что Слон был прав и официальным образом много не заработать. Все договоры, привезенные им из командировок, он сдал в свое отделение – инспектора Худфонда тоже имели план, который им надо было выполнять, – и получил зарплату в окошке кассы. Значительно больше, чем его оклад в НИИ, но этого все равно было мало. Да и условия жизни в этих поездках Севу никак не удовлетворяли – гостиница дешевая, сосед в номере, никакого удовольствия, сплошное убожество. Сева понял, что золотое дно надо искать самостоятельно. Там, где тепло, и там, где есть деньги.

Добираться до отделения в Подольске надо было вначале на электричке, потом от станции на автобусе. Скрипя зубами, Сева в очередной раз проделал этот путь – но сегодня у него была важная цель.

Приходько какое-то время слушал Севу, который делился мыслями о том, как улучшить работу с художниками, чтобы они, заключив договор, сразу же не уходили в запой и не нарушали сроки сдачи картин. Наконец Приходько достал из ящика стола початую бутылку водки. Сева тут же вынул из портфеля взятую с собой закуску: сыр, колбасу, шпроты.

Налили, выпили. Потом еще по одной. Сева навел разговор на любимую тему бывшего летчика – войну.

– Я как раз тогда на Кавказском фронте воевал, в Краснодарском крае, – сразу включился Приходько. – Под станицей Крымская был большой бой. Геринг послал против нас лучшие свои эскадры: «Удет», «Грюнхерц», «Эдельвейс» – слыхал про такие? Но главное – это специальная группа асов. Каждый из асов имел по триста-четыреста боевых вылетов… Вот ты послушай, я тут записал.