Читаем без скачивания Трансфер на небо - Анна Литвинова

Партия в «дурака» складывалась не в пользу голкиперов. Эта пара безнадежно проигрывала. Они продули уже шесть игр подряд. И теперь дело близилось к очередному поражению. Карпов и Галеев уже вышли из боя, и теперь молодой нападающий Кондаков наседал на стареющего голкипера Овсянникова. Судя по азартному лицу Кондакова, карта у него была хорошая, и он приготовился вот-вот закидать Овсянникова.

– На, получи! – он бросил на стол очередную карту.

Овсянников отбился.

– А вот тебе еще! – он азартно выложил козырного валета. По расчетам Кондакова, козырей на руках у Овсянникова уже не оставалось. После этого хода тот должен был загрести все и больше уже не отбиться. Парочка Кондаков – Карпов вот-вот одержит победу с разгромным перевесом – 7:0.

Неожиданно Овсянников улыбнулся своими тонкими губами и небрежно проговорил:

– А вот тебе! – и побил валета козырным королем.

Кондаков секунду соображал: «Как же так могло получиться?!» Потом вскинул на Овсянникова выпученные глаза. Он был удивлен и раздосадован:

– Откуда этот король?

– От верблюда, – буркнул Овсянников.

Непонятно, что рассердило Кондакова больше: невесть откуда взявшийся король или высокомерный тон вратаря. Он вскричал:

– Ты чего?! Ты чего творишь?!

– А чё? – невозмутимо ответствовал Овсянников.

– Этот король вышел в самом начале! – горячий Кондаков вскочил и угрожающе надвинулся на Овсянникова. – Мухлюешь, урод?!

– И правда, Овсо, – невозмутимо поддержал своего карточного партнера Карпов, – козырный король был у меня. И он, вообще-то, вышел. Я им козырную десятку побил.

Овсянников, всегда само спокойствие, вдруг швырнул на стол свои оставшиеся карты и тоже вскочил. Он гаркнул в сторону Кондакова (видать, шесть проигрышей подряд достали вратаря и привели к неадекватной реакции):

– Ты чего, мля, лепишь?! Ты за базаром следи!

– Не фиг блефовать, жучила! – взорвался, в свою очередь, Кондаков.

У Овсянникова на щеках заиграли желваки.

– Ах ты, щенок, мля! Сученыш!!

Кондаков побледнел, крикнул во все горло: «П…с!!» – и бросился через стол на Овсянникова. Карты разлетелись. Зашатался журнальный столик.

Кондаков успел съездить Овсянникова по лицу. Тот отступил и замахнулся в ответ. Галеев с Карповым тоже вскочили. Каждый из них попытался схватить своего дружбана.

Карпов уцепил Кондакова, Галеев – Овсянникова. Азартный Кондаков извивался в руках партнера, вырывался, бросался в бой. Овсянников быстро остыл. Удар по лицу, полученный от нападающего, вроде бы привел его в чувство. Он позволил Галееву себя скрутить и теперь стоял в его объятиях набычившийся, готовый к драке.

– Ах ты, Овсо! Ах ты, падла!! – прокричал разбушевавшийся Кондаков. – Ты у меня еще повертишься!!

– Сам ты гнида казематная, – спокойно проговорил в ответ вратарь.

– Убью, г…юк! – продолжал бушевать обеспамятевший молодой нападающий. – Уничтожу! Закопаю!

Овсянников еще больше побледнел, но ничего не ответил – только глаза его сузились от злобы.

Карпов, державший в объятиях Кондакова, отпихнул его в сторону, подальше от вратаря. Он, в свою очередь, заорал на разбушевавшегося молодого друга:

– Ладно, хорош!! Оставь его! Хорош, я сказал!

– А чего он мухлюет? – жалобно, почти по-детски пожаловался Кондаков.

– Все, брэйк! – прокричал Карпов обоим соперникам. – Быстро разошлись!!

Слово Карпова всегда имело воздействие на игроков сборной – недаром он был капитаном команды.

– Все, хватит! Разошлись – и по койкам марш! Раз играть не умеете!

Невозмутимый Галеев поддержал Карпова. Он миролюбиво обратился к Овсянникову:

– Ладно, Овсо, хватит. Оставь его. Мы с тобой не правы. Не надо было этого короля на вальта ложить.

Овсянников стоял, хмуро скрестив руки на груди. Кондаков с насмешливым презрением наблюдал за ним.

– Брось, – примирительно продолжал Галеев, обращаясь к своему коллеге-вратарю. – Ну, хотел мухлюнуть – не вышло. А раз не вышло – значит, абзац. Не корову проигрываем. Чего тут париться! Зачем разборки, блин, устраивать?

Уговоры и Галеева, и Карпова подействовали на врагов. Кондаков и Овсянников обмякли в их руках. Драться уже никто не хотел. Кондаков смерил презрительным взглядом своего недруга, вырвался из рук Карпова, развернулся и стремительным тайфунчиком вылетел из комнаты отдыха. Галеев отпустил Овсянникова и стал собирать расшвырянные по столу и полу карты.

– Вот и поиграли, – с усмешкой сказал Карпов и зевнул. – Ладно, мужики, я в люльку.

Карпов не спеша вышел из комнаты. Овсянников молча помог Галееву собрать карты.

Спустя три минуты свет в комнате отдыха погас. Это было в десять минут первого ночи.

Спустя еще полчаса на базе воцарилась тишина. Но то была не полная, мертвая тишина сонного царства. Тот, кто лежал без сна и прислушивался ко всему происходящему, мог различить в этом покое самые разные отдаленные звуки. Из комнаты отдыха чуть слышно то бубнил, то пел телевизор. В районе того номера, где расположились Нычкин со своей любовницей Снежаной, раздавались шепотки, открывалась дверь, слышался звук шагов. Кто-то вроде бы ходил и по улице, стучал каблуками. Потом, кажется, донеслось хлопанье входной двери, ведущей в корпус. Затем, наконец, все успокоилось. Тихий саван ночи окутал Светловку…

…А потом вдруг ночную тишину прорезал женский крик. Крик, полный ужаса и отчаяния.

Он раздавался из комнаты Нычкина.

Глава 2

Тишина и темнота лежали над Светловкой, над Подмосковьем, над всей Россией. А здесь, на базе футбольной сборной, взбудораженной диким женским воплем, слышалось хлопанье дверей, шаги, голоса.

Карпов, стареющий легионер из «Реал-Валенсии», пришел на Снежанин крик первым. Именно пришел, а не прибежал, потому что все в жизни, что происходило за кромкой футбольного поля, он делал нехотя, с очевидной ленцой.

– Ну, ни фига ж себе… – пробормотал он, заглянув в номер Нычкина.

В комнате ярко горела люстра, по полу была в беспорядке разбросана одежда – незатейливая мужская и кружевная женская. Окно в номере распахнуто настежь, и в черноте за ним летали крохотные первые снежинки быстро перешедшие в дождь. А на кровати лежал, раскинув руки… нет, не хозяин комнаты, не Нычкин.

Это был юный друг Карпова – Кондаков. Лицо бледное, глаза закрыты.

Измятые простыни пропитались кровью. Голая рука свешивалась к полу. Голова – запрокинута. Рядом на кровати валялся окровавленный нож.

А на пороге комнаты стояла нычкинская девушка, модель Снежана, в одном халатике. Она прислонилась к косяку и рыдала, зажимая рот рукой.

Но почему Кондаков оказался здесь, в чужой постели? Почему расположился в ней голый? И, главное: кто и зачем перерезал ему горло?

Снежана молча рыдала. Когда-то она была девушкой убитого Кондакова. Теперь она стала любовницей хозяина номера – Нычкина. Да и прочие игроки сборной, хоть от щебета ее и морщились, но поглядывали на нее с вожделением. Победительная блондинка-модель, казалось, могла уложить в свою кровать любого, кого бы только захотела.

Но сейчас… Сейчас на нее было жалко смотреть. Эффектная модель – грудь торчком, ноги от ушей – на глазах превратилась в маленькую испуганную девчонку. По щекам текли слезы, она вся съежилась, и даже казалось, что ее роскошные формы уменьшились на пару размеров.

…Тут на крик подоспел наконец Нычкин, хозяин номера. Он был одет в тренировочный костюм. В прорези куртки виднелось мускулистое волосатое тело. Роскошный чуб встрепан. Нычкин заглянул в свой собственный номер, подслеповато сощурился от яркого света. Пару секунд он остолбенело глядел на убитого, раскинувшегося на его личной кровати, а затем перевел взор на свою съежившуюся любовницу – фотомодель Снежану.

– Ну, ты даешь, мать… – угрожающе пробормотал он. Снежана ничего не ответила, только зарыдала еще пуще, закрыв глаза рукой.

– Значит, взялась за старое, да? – протянул Нычкин, обращаясь к бедной старлетке. Казалось, его не столько поразил факт убийства товарища по сборной, сколько мысль о том, почему и как в его собственной кровати вдруг оказался Кондаков. Для него ответ был очевиден: воспользовавшись его отсутствием, Снежана пригласила туда Кондакова. И он сурово спросил её:

– Поблудить решила? Хозяин из лавки – мыши в пляс. Так, да?

– Васечка… Я тебе все объясню… – пролепетала Снежана. – Васечка…

– Шлюха ты натуральная! – с горечью бросил Нычкин.

– Не было у нас с ним ничего, Васечка… – жалко кривя рот, забормотала Снежана.

– Не было! Расскажи об этом своей бабушке!

– Он хотел, но не было… – сквозь слезы проговорила девушка.

– Потому что ты его убила, – с нервным смешком бросил Нычкин.

– Не-ет! – отчаянно выдохнула-выкрикнула Снежана.

– А, может, он и не мертв вообще, – задумчиво, как бы самому себе, сказал Карпов.