Читаем без скачивания Океанский патруль. Том 2. Ветер с океана - Валентин Пикуль

– Сдайте оружие.

– Но я…

– Что? – спросил полковник.

– Нет, ничего, – и фон Герделер почти оторвал от ремня долго не отцеплявшийся кортик.

Сидя под домашним арестом, фон Герделер пришел к окончательному убеждению, что бороться с Юсси Пеккала ему не под силу. Надо найти какой-то метод борьбы – и он нашел.

Подробный доклад был составлен на восьми страницах веленевой бумаги. В нем указывалось, что в среде финского офицерства появились настроения пораженчества и недоверия к своим союзникам, ярким примером появления которых является полковник Юсси Пеккала. Далее следовали пункты обвинений; их было ровно двадцать, причем, по убеждению фон Герделера, каждый, в ком еще не умерла вера в победу, должен бы, дойдя до двадцатого пункта, взять перо и надписать в углу: «Полковника Ю. Пеккала расстрелять…»

Фон Герделер переписал доклад набело, вложил в конверт и послал по следующему адресу: «Хельсинки, Кайво-пуйсто, вилла „Палацци мармори“, министру обороны Финляндии – генералу Вальдену».

Там, в этом «мраморном дворце», обсаженном кустами сирени, все еще чокаются за финского солдата, который «стоит десяти москалей». «Так вот, – злобно думал фон Герделер, – пусть знают, какие у них солдаты, если даже высшие офицеры якшаются с дезертирами!»

Но ответа на это письмо не последовало. Фон Герделеру еще было неизвестно о том, что 9 июня 1944 года русские войска пошли на штурм укреплений Карельского перешейка, и министру обороны в эти дни было не до какого-то там полковника Юсси Пеккала.

А сам Герделер узнал о наступлении русских только в Петсамо, куда его вызвали на экстренное совещание военных советников. Срочно обсуждался вопрос: как быть, если «великая Суоми» не захочет быть «великой» и, не спросив разрешения на то у немцев, вылетит из войны? Вопрос был тем более сложен, что последние переговоры между Рюти и Риббентропом сводились к той же цели: Финляндии вменялось в обязанность умереть или победить!

Фон Герделер сидел в первом ряду высоких кресел, слушал, что говорит командир девятнадцатого горно-егерского корпуса генерал Рандулич, и думал: «Из Петсамо я попал в Вуоярви, и вот я снова здесь. Круг замкнулся. Посмотрим, что будет дальше… А сейчас надо сделать один прыжок…»

Через минуту он уже стоял на кафедре и, обхватив ее края сильными жилистыми руками, говорил. И даже не говорил, а почти кричал, что «если эти мерзавцы финны выйдут из войны, нам, немцам, ни в коем случае нельзя уходить из Финляндии».

– А если мы все-таки будем вынуждены это сделать, – закончил он громовым голосом, – то мы уйдем, предварительно превратив Финляндию в зону пустыни!

Генерал Рандулич встал, молча пожал ему руку. И все те завистники из армейского ведомства пропаганды, от которых он бежал в леса Лапландии, встали тоже.

Прыжок был сделан удачно. Это был великолепный прыжок натренированного акробата. Только, пролетев в воздухе, он вцепился не в легкую шаткую трапецию, а в золотые шнуры оберега, которые раскачивались у него перед глазами.

…Вечером он уже сидел в Парккина-отеле и поил коньяком местного фюрера Мурда. Черт знает почему, но последнее время ему стал нравиться этот дикий дурак.

С легким паром!

Когда поезд подходил к перрону Кандалакши, Рябинин, стоя на площадке тамбура, вспомнил слова контр-адмирала.

«Команда 38-С, – говорил Сайманов, – целиком состоит из людей, плававших ранее на парусно-моторных сейнерах Черного моря. Люди прошли Одессу, Севастополь, Керчь, Новороссийск, хлебнули огня и воды немало. С такими матросами можно хорошо воевать, товарищ капитан-лейтенант, только надо держать их в руках. Южане – народ темпераментный, к ним подход нужен особый…»

Долго они тогда разговаривали, обсуждая мельчайшие детали задания, а вот волноваться Прохор Николаевич стал только сейчас, когда поезд уже перескочил входную стрелку и мимо побежали скученные, с серыми крышами, точно грибы после дождя, домики невеселой Кандалакши.

– Ладно, посмотрим, – сказал Рябинин, закуривая папиросу и спрыгивая на перрон, не дожидаясь остановки поезда.

Флотские казармы помещались на окраине. Дальше тянулись болота, рвы и чахлый кочкарник. На КПП Рябинин предъявил документы. Дежурный по казармам сказал, что команда 38‑С ушла в баню. Прохор Николаевич подумал: «А не пойти ли и мне помыться, освежусь немного… И народ заодно посмотрю… Каков он?..»

Баню отыскать было нетрудно. Водовоз, стоящий на перекрестке с бочкой воды, встретил Рябинина как старого знакомого и заулыбался еще издали.

– Ишь ты! – сказал он, когда офицер поравнялся с ним. – Открыли все-таки. Мы со старухой со своей думали, что не откроют, ан нет, раскачались напоследок.

И, забрав в кулак тощую бороденку, радостно удивился:

– Ска-а-ажи на милость!..

В руке старик держал газету. Когда Рябинин развернул хлопающие на ветру страницы, в глаза сразу бросилась фотография генерала Эйзенхауэра. Генерал сидел улыбаясь, положив на стол руки с холеными пальцами, на одном из которых сверкал перстень.

Поверх всей страницы было четко оттиснуто: «Высадка союзных войск на побережье Франции. Лондон. 6 июня… Военно-морские силы союзников при поддержке крупных военно-воздушных сил сегодня утром начали высадку союзных армий на северном побережье Франции в Сенской бухте…»

– Слева – Шербур, справа – Гавр, – продолжал переживать водовоз. – Далековато от Германии, не мешало бы поближе. Теперь жди, когда они еще выйдут на дорогу Валонь – Карентан, а до Канн этих самых им в один день никак не дойти.

– Где это ты все вычитал? – спросил Рябинин, удивленный географическими познаниями водовоза.

Старик презрительно хмыкнул и задрал бороденку к самому небу.

– Я ту землю на своем брюхе прополз, каждую ложбинку изучил. Еще в первую мировую много там нашего русского брата «за веру, царя и отечество» голову положило.

И, видя, что офицер еще не совсем понимает его, пояснил:

– В экспедиционном корпусе я служил… Ну вот…

Баня находилась в центре города. Прохор Николаевич сразу прошел в раздевалку. Из-за двери мыльной доносился грохот шаек, гул голосов, шлепанье босых ног.

– Давно моются? – спросил Рябинин у старой банщицы.

– Опоздал, сынок! Уже, почитай, митинг кончился.

– Что, что? – Рябинин удивленно посмотрел на бабку: уж не свихнулась ли на старости лет. – Какой там еще митинг?

– Все про второй фронт. Нешто не слыхал?.. Как пришли сыночки в баньку, разоболоклись, так, сердешные, и митингуют…

Прохор Николаевич нетерпеливо захлопнул дверцу рундучка и чуть ли не бегом прошел в мыльную.

В воздухе плавал пар, отовсюду летели горячие и холодные брызги, в тумане, словно в облаках, скользили тела матросов. На деревянной скамье стоял тощий матрос и пытался перекричать остальных. Но ему не давали говорить:

– Кончай, Кубиков, зарапортовался!..

– Водой его надо холодной облить, пусть простынет!

– Зачем водой?.. Намылить ему трибуну, чтобы он сверзился!..

Какой-то матрос открыл кран и, прижав струю пальцем, направил ее прямо на оратора. Тощий поспешно спрыгнул на пол, прячась за чужие спины. Матросы, дружно гогоча, с шумом разбирали шайки.

– А ну, не расходись! – низкорослый толстый человек с широкой лопатообразной бородой, разложенной по груди, пробирался через толпу, орудуя квадратными плечами. – Отойди! – говорил он. – Не мешай!.. Дай пройти, не видишь, что ли?..

– Кто это? – спросил Рябинин у матроса, стоявшего рядом.

– Да это наш боцманюга, – лениво ответил тот. – Неужто не знаешь?

Боцман влез на скамью – сразу все стихло. Борода, видно, была здесь в особом почете. Откашлявшись для солидности, бородач сказал:

– Так что считаю нужным подвести итоги… Тут некий воин христолюбивый Кубиков второму фронту шибко возрадовался. Мол, половину войны союзники на свои плечи положили. Так с этой тяжестью и попрут тебе на Берлин, только знай догоняй. Дескать, мы свое дело сделали, теперь и спешить некуда… Так ли это, товарищи? Ну, ответь мне… Кто?.. Ну, хотя бы ты!

И толстый, рыжий от махорки палец боцмана уперся прямо в грудь капитан-лейтенанта Рябинина. Прохор Николаевич на секунду замешкался. Но ведь в таком виде, в каком он находился, смешно было объяснять и доказывать, что назначен сюда командиром и боцман не имеет права тыкать его пальцем. И ничего не оставалось делать, как ответить:

– Я так думаю, товарищ боцман, да вот еще мне тут ребята подсказывают, что Кубиков просто не понимает… Второй фронт имел бы громадное значение, когда фашисты под Сталинградом были… Теперь, конечно, это тоже большое дело. Но отдыхать нам, товарищ боцман, нельзя. Тут попробуй отдохни!.. Без нас войны не кончить.

– Вот! – похвалил его боцман – Сразу видно, что товарищ регулярно посещал политзанятия и вообще… работал, так сказать, над собой. Я университетов этих самых не кончал, а потому рубану свое слово по-матросски прямо и заодно уж наглядное пособие продемонстрирую…