Читаем без скачивания Елена Васильевна меняет профессию (СИ) - Ди Мельпомена

Боярыня свалила вину за беременность Елены Глинской на Великого князя, опасаясь реакции попаданки. Да и не хотелось женщине афишировать свою причастность к этой авантюре. Василий Иванович вызвал Агриппину на ковёр, как только почуял неладное. Боярыня и тут себя обезопасила, мол, государь сам решай, что дальше будем делать. Великий князь приказал наблюдать…

Но Агриппина Фёдоровна всё равно была зла! И у неё были на то свои причины…

Василиса Петрова заканчивала одинадцатый класс, переживала об экзаменах, коронавирус стал для девушки подарком небес. Училась школьница не так чтобы хорошо, поэтому, когда сообщили, что сдавать нужно будет только два основных предмета — была счастлива, как никогда! К тому же всех учеников отправили по домам, и стало вообще шикарно! Но по домам отправили не только учеников, но и вообще всё население страны. Самоизоляция проходила бы куда лучше, если бы соседи сверху не устраивали каждый вечер вписки. Один из весёлых вечеров закончился для панельной многоэтажки печально, здание вспыхнуло от одной не туда брошенной спички. Василиса в тот день лишилась не только жилья, но и вместилища, то есть тела.

Как девушка оказалась в теле тридцатитрёхлетней боярыни — она не помнила. Но ей не нравилось её вместилище, не нравилось её положение в обществе! Вдовая боярыня на службе у молодой Глинской! Это виделось Василисе Петровой жуткой несправедливостью!

Попаданка всё время думала о том, что в теле своей ровесницы она чувствовала бы себя куда лучше! Василиса ничего толкового не могла предложить Великому князю, и была простой нянькой у государыни. Благо, удалось Василия Ивановича уговорить на то, чтобы её «братец» оплодотворил юную Елену. За это Великий князь пожаловал боярыне пару деревенек. И Агриппина даже обрадовалась такому положению вещей. Но когда в тело Глинской вселилась попаданка, Василису наполнила ярость.

— Ну, почему не я?! — мысленно кричала боярыня, готовясь войти в покои Елены Васильевны. — Почему мне тело какой-то вдовой боярыни, а этой выскочке аватар государыни?! Нечестно! Несправедливо! Чтоб тебе ежа против шерсти родить! — Агриппина выругалась, глубоко вздохнула и внесла поднос с едой своей новой хозяйке, решив отложить свои страдания на вечер.

В это же время. Елена Васильевна.

Я с облегчением выдохнула, когда Василий Иванович ушёл. Агриппина вместе со служанками спустя полчаса принесла мне обильный завтрак. Стол у восточной стороны палат был полностью заставлен пищей, но я приказала всё унести. Умирать во второй раз не хотелось.

— Принеси фруктов и овощей, боярыня. И чистой воды, — отдала я приказ, снимая с себя верхнюю одежду.

— Может баранины или говядины? Икры? — поинтересовалась женщина. Я почувствовала в её тоне издёвку, но предпочла пока на конфликт не идти.

— Фрукты, овощи и воду, — усмиряя гнев, ответила я.

Агриппина Фёдоровна молча удалилась и через несколько минут принесла требуемое. Внешне вдовая боярыня не проявляла откровенного недовольства, но по глазам было видно, что поведение моё не одобряет. И вообще меня не одобряет.

После небольшого завтрака мне было предложено помолиться перед иконами (предлагали и до этого, но я отказалась). Молиться на иконы я не хотела. Идолопоклонство меня не прельщало, да и вообще неискренне стоять на коленях, читать молитвы и просить что-то у Всевышнего мне претило. Православие мне чуждо и притворяться я не собиралась. Да, ради сохранения имиджа я встала на колени перед ликом святых, но не крестилась и не молилась. Просто закрыла глаза и постаралась привести мысли в порядок. Служанки видят со стороны, что я «молюсь» и ладно. Также «наперсница» предлагала мне посетить Успенский собор, но я отказалась наотрез. Есть ведь более важные занятия, чем слоняться по золотым церквям? Вот и я так думаю.

За неделю нахождения в новом теле я кое-как освоилась в Кремле, узнала минимум информации об окружающих людях и составила минимальный план действий. Но обо всём по порядку.

Первым приятным сюрпризом для меня стало то, что Великая княгиня — это не затворница-царица будущего, как было при Иване Четвёртом (Грозном). Я могла не сидеть целыми днями в тереме, палате. У Великих княгинь — моих предшественниц, как и у меня, есть во владении города, деревни, солеварни, в Кремле — свой двор, состоящий из вдовых боярынь, служанок и прочих особей женского пола разной ненужности. Великие княгини получали доходы, вели хозяйство, делали пожертвования монастырям, строили храмы. Пользовались юридическими правами: распоряжались имуществом, писали завещания, которые называли духовными грамотами. Затворницами государыни стали (станут) при Иване Четвёртом. Нет. Не станут. Уж я позабочусь, поспособствую не появлению анти феминистических движений на Руси!

Эта не та реальность, о которой писали в учебниках истории моего времени. В этом мире Великий князь Василий Иванович женился на мне не по причине влюблённости, а по причине отсутствия наследника престола. Бороду в угоду молодой жене князь не сбривал, усы не подворачивал. Словом никак не проявлял влюблённости на старости лет.

Также я узнала, что у меня есть «родственники». Самым важным из них был дядя — Михаил Львович Глинский. Но сидел сей господин сейчас в местах не столь отдалённых, и я не собиралась вызволять князя и приближать к себе. Натворил дел — пусть сидит. А если я его выпущу, то вдруг он заметит подмену? Вдруг, шантажировать начнёт? Вот и пусть себе сидит, я у государя попрошу, чтобы условия ему смягчили, еду там получше, матрас помягче. И хватит с него.

Елена Глинская родилась уже в Москве, куда её родичи сбежали после неудачного мятежа в Великом княжестве Литовском. Росла девушка в окружении русских людей, хоть и в литовской семье. Есть мать, сестра, братья, тётка и двоюродные братья. Но с ними я решила пока на контакт не идти. Разоблачения и шантажа я боялась.

Следующими важными ключевыми лицами в моём окружении были брат и сестра. Иван Фёдорович Овчи́на Те́лепнев-Оболе́нский и его родная сестра Агриппина по мужу Челяднина. Первый был воеводой и князем, по совместительству отцом «моего» ребёнка. А также, с недавних пор, мужчина занимал важный государственный пост, который назывался «боярин и конюший». Чин конюшего давался только самым близким, любимым и заслуженным людям при дворе. В ведении боярина и конюшего состояли все царские конюшни, сёла, слободы и так далее. К некоторым кобыльим конюшням (конным заводам) были приписаны целые волости. Получал обладатель данного чина около двенадцати тысяч рублей в год! При том, как обычный боярин — семьсот рублей в год…

Мне, разумеется, понятно, за что Великий князь наградил Ивана Фёдоровича, но вот бояре то не знают! И гадюками шипят вслед любимчика государя, да так шипят, что их яд мою предшественницу из тела выселил.

Я ещё не видела конюшего, он приходил несколько раз к своей сестре повидаться, но я приказала слугам и боярыне больше его не впускать в мои палаты. Слухи моей репутации ни к чему. Пусть видятся на нейтральной территории.

К слову о боярыне. Агриппина Фёдоровна Челяднина — моя наперсница и ближняя боярыня. Вдовая и бездетная женщина, ещё довольно молодая и нашедшая себя в интригах Кремлёвского дворца. Умная и решительная для своего времени боярыня, судя по тому, что меня ещё не сожгли и не упекли в монастырь — секреты хранить умеет. В задушевные беседы я боярыню Челяднину не тянула. Делать подругу из этой женщины я опасалась, она единственная знает, что я не настоящая государыня. Пока повременим, а дальше посмотрим.

Великий князь продолжал навещать меня каждый день, интересовался моим здоровьем, иногда мы вместе обедали. Василий Иванович осторожно прощупывал мой ум, был также рад, когда я запретила посторонним мужчинам посещать мои палаты. Даже похвалил. Также не раз меня спрашивал о моём дяде. Не освободить ли его? Я отрицательно качала головой, князь улыбался в бороду. Думаю, он пытался понять, как я справлюсь с ролью регента при малолетнем наследнике. На кого буду опираться, когда власть перейдёт в руки моего сына, а значит — в мои. То, что это случится вскоре, это к бабке не ходи. Здоровье Василия Ивановича день ото дня делалось всё хуже и хуже. Внешне это почти не проявлялось, но в глазах была такая тоска и усталость, что становилось не по себе.