Читаем без скачивания Стань частью моего мира - Светлана Викторовна Баранова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А через пятнадцать лет эта девочка подарила маме на день рождения большой флакон очень дорогих духов. Она выросла. Только вот не знаю — хорошо это или плохо. Надо бы у кузнечика спросить. Но его не существует.
Я умерла
Я умерла. Только никак не могу вспомнить, когда. Может быть вчера. Может раньше. Время остановилось.
Сердце биться перестало. Так бывает. Оно просто устало.
Странное ощущение: меня нет, но я ещё всё чувствую, испытываю эмоции и думаю. Я как будто среди живых. Мне сказали, что это скоро пройдёт, а вот, что будет дальше — не сказали. Мне хорошо. И многое вспоминается. Моё состояние похоже на то, что чувствуешь в утробе матери. Ты как будто защищён от внешнего мира. Это как на воде лежишь «звездочкой», только вода плотная. И штиль вокруг. И все звуки далекие.
Нас здесь много. Но мы друг другу совсем не мешаем. Кто-то уже как тень… Они уходят, не прощаясь. Новые появляются. Сначала немного пугаются, тёмные они, а потом светиться начинают. Свет такой глубокий, изнутри идёт, голубой, кто-то ярче светиться, от кого-то света мало совсем. Я пока так и не поняла, с чем это связано. Злости нет вокруг, лицемерия, боли. А любовь есть. Может поэтому мне здесь так хорошо.
Спросила, а можно ли с теми встретиться, кто давно сюда попал, очень давно. Сказали, что можно, но чуть позже. Жду.
Вообще вопросов много задаю, почти на все отвечают. Вопросы сложные, а ответы простые.
Завтра мои похороны. Не пойду на них. Мне кажется, что не надо там быть. Некоторые ходили, но немногие. Нет, никто не запрещает, просто самой не хочется.
Ночью чувствуешь, как твои скучают по тебе, грусть их чувствуешь. И приходишь к ним, успокаиваешь. Это как-то само получается. Садишься рядом, гладишь по волосам и рассказываешь что-нибудь хорошее.
Вот маме вчера рассказала про дачу. Мне три года было. Качели висели на улице, деревянные, и мне дядя из них корабль сделал. Платки привязал, большие, яркие. Много, штук десять, наверное. Где он только их столько нашел? А когда он меня раскачивал, то они в паруса превращались. Мне безумно нравилось.
Подруга на телефоне фотки наши смотрела. Плакала. Я рядом села и тоже смотреть начала. А потом мы с ней смеяться стали. Представляете? Громко так. Плачем и смеёмся. Только меня не слышно. Она уснула, а я ей все фотографии наши удалила. Просто поняла, что так правильно будет.
Тяжелее всего было к нему зайти. Страшно. Но ничего, справилась. Просто посмотрела, как он. Рядом легла, обняла. И всё. Даже рассказывать ничего не стала. Просто я рядом. Он это понял. А под утро он меня отпустил. Я напоследок по квартире прошлась. Каждую мелочь потрогала, чтобы запомнить.
Вот это и есть самые настоящие похороны.
Больше не пойду, поняла, что не надо. Помочь не смогу, только мучить буду. Они ведь тоже меня чувствуют.
А сегодня, наконец, папу увидела. Он почти совсем прозрачный. Сидел на большом камне. Я сразу вспомнила рисунок простым карандашом. Он рисовал. Иисус в пустыне. Подошла. Села рядом. И так хорошо стало. Снова ребенком себя почувствовала. Маленькой девочкой. Руку его большую в свою взяла и к щеке приложила. Она такая же, как раньше, теплая, немного шершавая, но очень нежная. Смотрю, а он улыбается. И свет из глаз такой яркий. Так хотела с ним поговорить, рассказать, как я столько лет без него жила, что совета не у кого было спросить, как скучала по нему, а тут вот сижу и молчу. Вот он рядом, а разговаривать не хочется. Понятно уже всё. Голову ему на колени положила. А потом он ушел…
Больше ни с кем встречи не искала.
Сто слов
— «Ло сидела на берегу и смотрела на море. Луна отражалась в воде. Было красиво. Бо немного задерживался, но Ло была уверена, что он придёт».
— Мам, не читай дальше. Там грустно очень. Мне папа уже читал. Они посмотрят друг на друга, скажут последнее, сотое, слово и исчезнут. Улетят, как птицы. Я даже хотела заплакать, когда мне папа эту сказку читал, но не успела, очень спать хотела.
— Откуда у нас вообще это книжка? Разве можно детям такие грустные истории читать.
— Ты её и купила, — Лена хитро улыбнулась, — не помнишь? В Крыму, в прошлом году. Мне обложка просто понравилась, а деньги ты отдавала тёте, следовательно, фактически ты и есть покупатель.
— Умная ты слишком, вся в папу.
— Это плохо?
— Это замечательно, а теперь спи, — она поцеловала дочь, поправила ей одеяло и, взяв с собой книгу, вышла из комнаты.
Рита налила себе чаю и решила дочитать до конца историю из детской книжки. Совсем это была не детская сказка. Сто слов на всю жизнь. Скажешь последнее и умрешь. Хорошо, что Серёжа догадался сказать Лене, что мальчик и девочка не умерли, а улетели. Грустным был этот мир. Неправильным. Все молчали и экономили слова, жили в постоянном страхе. Рите захотелось переписать эту историю по-своему. Раскрасить её, наполнить добром, любовью, оживить звуки природы, запахи, прикосновения.
— Не спишь? Ленка давно уснула? Извини, что поздно, проект скоро заказчику сдавать, а у нас всё сырое ещё. Устала? Что читаешь? А, вижу, про Ло и Бо. Чушь. Поесть что-нибудь есть?
— Сейчас разогрею. А что бы ты делал, если бы у тебя было только сто слов?
— Матерился. О, даже салат еще остался. Чего-то я голодный такой, кошмар.
— Я серьёзно. Давай представим себе такой мир. Я хочу эту историю переписать.
— Наливай!
— Что???
— Что есть. Вроде вино осталось с выходных. Разве можно на трезвую голову придумывать такой странный мир.
Рита улыбнулась и достала из холодильника початую бутылку вина. Наверное, больше всего в Серёже её привлекала эта легкость и готовность заниматься любой ерундой, главное, чтобы вместе. Они могли сорваться и втроём поехать рисовать пейзажи на озеро, хотя никто из них не был художником, или целую неделю по вечерам разучивать какую-нибудь песню. Серёжа пел, а Рита с дочкой танцевали. Сейчас они придумают свой мир, а завтра соберутся после ужина в гостиной и будут читать Лене
