Читаем без скачивания «В институте, под сводами лестниц…» Судьбы и творчество выпускников МПГУ – шестидесятников. - Наталья Богатырёва

Он и Володя Красновский были основоположниками авторской песни на факультете, а Ким, Коваль – это уже младшее поколение. Хотя они справедливо говорят, что не разделяют себя по годам. Они все – из тех лет. Всё это ребята, которых я страшно люблю и до сих пор не могу забыть».[8]

Особые отношения – дружески соседские – связывали А. В. Терновского с его студентом Юрием Ковалём.

«Мы жили в одном доме (он описан им в рассказе «От Красных ворот»), я – площадкой выше. Часто бывали друг у друга, читали Зощенко (в какой-то мере я его «заразил» этим писателем), музицировали. Юра играл на пианино, банджо, на гитаре. Общался я и с его братом Борей, замечательным человеком, историком по образованию. Юра его очень уважал. Но вместе с тем, я всегда рассуждал так: дружба – дружбой, а служба – службой. И мне очень не хотелось, чтобы Юра, пользуясь тем, что мы в хороших отношениях, допускал какую-нибудь халтуру. (Поэтому Алексей Васильевич поставил своему соседу «три» за курсовую. – Н. Б.) Но он не обиделся, надо отдать ему должное, на эту «тройку». Я ему говорю: «Юр, это же объективная оценка». А он: «Да ну, Алексей Васильевич, ничего страшного». Он очень уважал Арусяк Георгиевну Гукасову специалиста по Пушкину с кафедры русской литературы 19 века, очень серьёзную и знающую женщину. Нельзя сказать, чтобы Юра «грыз гранит науки», очень уж много было у него интересов: он тогда уже пытался писать, петь, занимался живописью. Но все требования Гукасовой всегда старался выполнить».[9]

Ясный свет личности А. Терновского, его стихов, пронизанных любовью к людям, согревал и его учеников в Лианозовской средней школе, и студентов филфака МГПИ. Среди тех, кто с благодарностью вспоминает уроки этого благородного, доброго человека, носителя старой культуры, истинного интеллигента, – студенты разных поколений. Его любили студенты 50-х гг. Его глубоко уважали, к нему тянулись студенты всех последующих десятилетий. С ним можно было говорить обо всём. Часто можно было увидеть Алексея Васильевича неторопливо и уважительно беседующим с кем-то из аспирантов или коллег-преподавателей в аудитории 306, на кафедре русской литературы XX в., как называлась она тогда. По старой фронтовой привычке Алексей Васильевич не расставался с «Беломором». Даже во время заседаний кафедры потихоньку уходил «за шкафчики», которыми был отгорожен закуток для заведующего кафедрой, и деликатно выкуривал папироску. Этот его неизменный «Беломор» удивительным образом сочетался с аристократическими манерами. Общение с А. В. Терновским позволяло понять, что такое настоящая интеллигентность.

Однажды Алексей Васильевич сказал: «Я не согласен, что профессор, допустим, более достоин уважения, чем водопроводчик. Человек ценится не по тому, какую он должность занимает, а по своим нравственным качествам». С Алексеем Васильевичем всегда было очень легко, с ним собеседник чувствовал себя умнее и лучше, потому что он видел человека именно таким. При этом все чувствовали и его величие, которое не давило окружающих, а словно освещало всю его высокую худощавую фигуру, его серьёзное и приветливое лицо. Правильно сказал В. Коржиков: он нёс свет. А другая его ученица 50-х гг., Н. Михалькова, говорила о нем: «Алексей Васильевич – это наша совесть!»

При всей своей доброжелательности профессор Терновский всегда поступал принципиально. И никому никогда не приходило в голову на это обижаться. Потому что Алексей Васильевич мог влепить «тройку» своему студенту и соседу Юрию Ковалю, пропесочить в «Ленинце» Юрия Ряшенцева и Максима Кусургашева. Оба, кстати, искренне веселились, вспоминая этот эпизод, а Максим Кусургашев к юбилею Терновского даже написал:

«Пожелание от одного из той троицы, которая некогда привлекла ваше внимание. Четвёртым будете?»

И в то же время Алексей Васильевич посылал деньги бедствующему на Сахалине выпускнику МГПИ Валерию Агриколянскому, приютил у себя на несколько месяцев изгнанного с того же Сахалина за сочувствие к диссидентам другого своего студента, безработного Дмитрия Рачкова… Дом Терновских (очаровательная Всеволода Всеволодовна, жена Алексея Васильевича, тоже филолог) всегда был открыт для друзей…

К 80-летию Алексей Васильевича Терновского ученики разных лет дарил и ему слова благодарности, идущие от самого сердца. Вот лишь малая часть этих признаний в любви.

A. Якушева: «Годы – вот богатство человека. Дай же Бог вам в сердце сохранить добрый свет «серебряного века», с юностью связующую нить».

B. Лукин: «С большим уважением мы относились к Алексею Васильевичу Терновскому. Помню, во время обсуждения наших уроков на педпрактике он сказал: «А вот Лукин за весь урок ни единожды ученикам не пригрозил, не повысил голоса, а они его слушали!» Это, может быть, самый большой комплимент, который я слышал в своей жизни».

А. Ненароков: «Особое место в нашей жизни занял Алексей Васильевич Терновский. Дружбу с ним несколько поколений выпускников пронесло через многие, многие годы. Во-первых, он был свой – МГПИшник (поступив на первый курс факультета русского языка и литературы в сентябре 38-го, Алексей Васильевич, к примеру, всего на год разминулся с моим отцом). Во-вторых, – из тех фронтовиков, авторитет которых рождался не только из уважения к их военному прошлому, а из тех нравов и норм, что утверждали они своим образом и поведением. В-третьих, являясь честнейшим и доброжелательнейшим наставником, он стал всем нам другом, помощь и поддержку которого, в той или иной мере, испытал на себе каждый.

С ним можно было посоветоваться по работе, обсудить многие жизненные ситуации, не рискуя нарваться на безразличие и насмешку. Он часто бывал на наших вечеринках, приглашал нас к себе домой, ходил с нами в театры, на концерты, поэтические вечера. В конце 80-х Алексей Васильевич издал прекрасный сборник воспоминаний об уже помянутом Николае Глазкове – замечательном русском поэте, с которым встретился на первом курсе. Эта книга, составленная им вместе с вдовой поэта, для многих из нас стала образцом того, что может сделать человек, желающий сохранить память о друге».

Б. Вахнюк: «У меня сохранилась фотография, где Алексей Васильевич, Юлик Ким и я на демонстрации. Юлик настраивает гитару, Алексей Васильевич закуривает папиросу… Он с нами был всегда. И ни разу у меня не возникло ощущение, что этот человек насучит. Он застенчиво делился с нами тем, что Бог ему отпустил (а отпущено ему было много). На своих занятиях он не мешал нам постигать литературу. Он не делил писателей по ранжиру, а говорил, что до каждого надо потихоньку дорасти. И когда я в запальчивости заявлял: «Не люблю Леонова!» – он улыбался: «Как ему, наверное, сейчас плохо от вашей нелюбви!» Он если и вышучивал нас, то тактично, любя. Алексей Васильевич понимал, что те, кому он преподает литературу, сами произносят Слово. Мы были явно, демонстративно, дерзко пишущие, а он – не комментатором литературы, а нашим собеседником. Он понимал: надо не мешать литературе и студентам, которые её изучают. Пусть они обнаружат литературу в себе или себя в литературе. Ему я посвящаю эти строчки:

Да царствуют лет до ста короли,которые не падки на халтуру.Которые за руку нас велив святую, как они, литературу.

А. Терновский

1. Богатырёва Н. Свято дружеское пламя. Интервью с выпускниками Московского педагогического университета.-М.: Исследовательский центр проблем качества подготовки специалистов, 2002.

2. Воспоминания о Н. Глазкове / сост. А. Терновский. – М., 1989.

3. Учитель. Профессор Алексей Васильевич Терновский / сост. В. В. Терновская; под общ. ред. Л. А. Трубиной. – М.: Прометей, 2005.

Глава 2. Всеволод Сурганов

Всеволод Сурганов (1927–1999 гг.), литературовед, критик, профессор МПГУ. Окончил литфак МГПИ в 1951 г.

Патриарх авторской песни МГПИ – так назвал Ю. Ким Всеволода Алексеевича Сурганова. Б. Вахнюк считал его первым институтским бардом. Однако в полном смысле слова бардом В. Сурганов не был, поскольку сочинял стихи на уже готовые мелодии популярных песен, то есть делал подтекстовки. Особой любовью в народе пользовалась песня В. Сурганова «Рассвет над соснами встаёт» (на мелодию песни из радиопередачи «Клуб знаменитых капитанов») и гимн туристского лагеря в Красной Поляне, на Кавказе «В зелёной долине Кавказа» (на мелодию «Летят перелётные птицы»). Это был первый послевоенный горно-спортивный лагерь на Западном Кавказе, и В. Сурганов, один из опытнейших инструкторов горного туризма МГПИ, несколько лет подряд водил там группы туристов. Попутно сочинял песни, которые зазвучали у походных костров и быстро приобрели популярность. На территории турбазы «Голубой залив» в Коктебеле долгое время висели плакаты со строчками из песни «Рассвет над соснами встаёт». Причем один фрагмент – «Стеной зубчатою встают хребты могучих гор», – был подписан именем М. Волошина.