Читаем без скачивания Королевский гамбит - Диана Стаккарт

— Ладно, мальчик, скажи, где граф и что тебе известно о его судьбе.

— О-он там, — ответил я, указывая на ворота, которые, к моей радости, по-прежнему, как и тогда, когда я уходил, были заперты. — Но мне мало что известно. Когда я нашел его, он уже был мертв — заколот. Вокруг же никого не было. И поскольку я уже ничем не мог помочь ему, то тут же вернулся к вам.

— Ты поступил правильно, — произнес учитель, одобрительно кивнув головой и разглядывая палку, которой я защемил задвижку. — Теперь я должен сам осмотреть графа и принять решение.

Мне потребовалась вся моя решимость, чтобы последовать за Леонардо в тот ужасный сад и закрыть за собой ворота. На какое-то мгновение мне показалось, что все произошедшее со мною является лишь плодом моего разгоряченного воображения, и мелькнула надежда, что в саду мы можем никого не найти. Но, разумеется, надежда оказалась тщетной. Тело в белом епископском одеянии по-прежнему лежало на траве там, где я его оставил.

Леонардо опустился на колени и с видом крестьянина, рассматривающего зарезанного ягненка, перевернул мертвеца на спину. Голова графа свесилась набок, и я вздрогнул при виде его безжизненных, полузакрытых глаз и торчащего между губ кончика языка. Руки его были залиты еще не высохшей кровью: он, очевидно, закрывал ими рану, тщетно пытаясь остановить хлещущий кроваво-красный поток.

Проглотив внезапно прихлынувшую желчь, я представил последние мгновения жизни графа. Он конечно же сначала изумился, а потом почувствовал ужасную боль… и, наконец, страх, так как, должно быть, понял, что рана его смертельна. «А что же, — спросил я себя, — его убийца: стоял подле и бесстрастно наблюдал за тем, как он умирает, или же, сделав свое дело, сразу сбежал?»

Мною овладела жалость к убитому, и я осмелился взглянуть на него. Стройного телосложения, с бледной кожей и подстриженными по последней моде черными, как вороново крыло, волосами, он выделялся из толпы придворных. При жизни это был молодой и относительно красивый мужчина — уж точно миловидней своего старшего двоюродного братца; впрочем, смерть уже исказила его черты, наложив на них безжалостный отпечаток.

Видимо, не тронутый этим зрелищем, учитель ощупал горло и запястье, затем покачал головой.

— Ему, как ты и сказал, помочь было уже нельзя, — заметил он.

Перевернув мертвеца обратно, Леонардо присовокупил:

— Однако тело еще не сковано и лишь чуть холоднее живой плоти. Смотри, — тут он надавил указательным пальцем на его икру, — на теле не остается вмятин. Кроме того, нам известно, что граф, когда был объявлен перерыв, был еще в добром здравии, и поэтому мы можем смело утверждать, что с момента его гибели прошло не более часа. Что же касается причины смерти, ответ очевиден, согласен?

Я вновь сглотнул слюну и кивнул головой. Вскоре после поступления в мастерскую учителя другие подмастерья шепотом поведали мне, что синьор Леонардо изучал анатомию, исследуя… человеческие останки, а также трупы животных. Он даже вскрывал мертвецов — лишь для того, чтобы познакомиться со строением их внутренних органов. Теперь учитель с таким бесстрастием разглядывал лежащий перед ним труп, что все эти россказни стали казаться мне сущей правдой.

— Если мы хотим узнать, кто это сделал, — все тем же спокойным тоном продолжал он, — было бы полезно выяснить, чей нож торчит в графе Ферраре. На ручке, видно, имеется гравировка, возможно, и на лезвии тоже. Быть может, его изучение позволит нам установить если уж не хозяина его, то хотя бы происхождение.

Я уж было приготовился наблюдать, как Леонардо вытащит орудие убийства из тела несчастного, но, к моему облегчению, учитель его не тронул. Он изящно встал — удивительно, но на коленях чулки его были совершенно сухими — и повернулся ко мне.

— Мы подождем, пока его превосходительству не сообщат о случившемся. Боюсь, мне придется сходить за ним и привести его сюда. Ты же, до нашего возращения, посторожишь графа.

Я на мгновение потерял дар речи. Поклявшись, что никогда не вернусь, я вновь оказался в саду по прошествии не столь уж длительного времени. А теперь, когда я бы с радостью пустился отсюда наутек, учитель просит меня остаться наедине с убитым!

— Ну же, мальчик, — нетерпеливо постукивая пальцами, произнес он, видя мою нерешительность. — Мертвеца бояться нечего, а тот, кто его убил, поверь, давно уж, чтобы его не заподозрили, скрылся. Ты малый храбрый, и это поручение тебе по плечу, или все же мне лучше позвать кого-нибудь из сопливых служанок?

Последний вопрос, как учитель и рассчитывал, вывел меня из оцепенения, правда, по совершенно иной причине, чем он полагал. Я расправил плечи и гордо вскинул подбородок:

— Не беспокойтесь, учитель, до вашего с герцогом возвращения сюда никто не проникнет.

— Прекрасно. Мы с его превосходительством скоро вернемся. Будем надеяться, что это злосчастное происшествие не выйдет нам боком.

Как только учитель запер за собой ворота на щеколду, с меня мигом слетел решительный вид, и я стремглав бросился к стене, желая как можно дальше оказаться от графа. Я вжался спиной в камни, надеясь, что теперь никто — ни мертвый, ни живой — не сможет подобраться ко мне сзади. Для пущей убедительности я снова перекрестился и быстро пробубнил «Отче наш». Учитель был прав: мертвецы не могут причинить вреда; однако я не был столь, как он, уверен, что тот, кто нанес смертельный удар графу, давно сбежал. Разумеется, если граф не пал от руки случайно забредшего сюда убийцы… А если это так?

К счастью, не мне решать этот вопрос. Уже очень скоро я позабуду обо всем случившемся. Чтобы отвлечься, я сунул руку в висевшую на поясе сумку и извлек оттуда свое самое ценное достояние.

Это была небольшая стопка бумажных листов, приобретенных мною у тряпичника вскоре после моего прибытия в замок. Я выменял драгоценные листы на старый жакет, а затем, с большим трудом связав их куском найденной веревки, придал им форму книги. На этой восхитительно белой бумаге я еженощно мелким почерком записывал все самое важное, что мне довелось узнать за прошедший день.

Я начал вести свою записную книжку (так, по крайней мере, я называл ее), подражая учителю. Ведь все видели, как он ежедневно исписывает по множеству страниц, отдельных листов разного размера, заполняя их всевозможными заметками. Они были написаны странным почерком, справа налево, и поэтому читать их было трудно. В особое восхищение меня приводили крошечные рисунки, иллюстрировавшие многочисленные отрывки, удивляло, как ему удается при помощи карандаша, всего несколькими штрихами, изобразить крыло птицы в полете либо человека за физической работой. Мне казалось, что причина его гениальности отчасти кроется и в том, что он постоянно поверяет свои мысли бумаге. Если я буду поступать так же, то, возможно, частица его гения передастся и мне. Если же нет, мои записи станут свидетельством деяний учителя. Даже если я не прославлюсь как художник, то, быть может, приобрету известность как бытописатель.

Отыскав нужную запись в углу страницы (я, как и учитель, использовал любое свободное место на листе и даже писал поверх старых строк), я просмотрел перечень оттенков зеленого цвета, чтобы определить, какие из них есть в саду. Задача была не для ленивых; более того, это было одно из упражнений, которыми ученики занимались по указанию учителя в свободное время.

— Если, например, я попрошу рассказать о синем цвете, я вправе буду ожидать от вас, что вы перечислите мне двадцать или более его тонов, — говорил он нам. — Более того, вы должны уметь описывать их. И, разумеется, смешивать их на палитре.

Порой он позволял одному из старших подмастерьев участвовать в работе над картиной, но лишь после того, как юноша доказывал, что ему по плечу создать требуемый оттенок. Две недели тому назад мне разрешили, к огромной зависти моих приятелей, сделать несколько мазков, покрасить одеяние ангела в сапфирный цвет. Я покраснел от удовольствия, когда учитель, нанеся несколько мазков смешанной им самим краски, заявил затем, что полученный мною оттенок весьма точен.

Промелькнула в голове дюжина основных тонов, включая изумрудный, плюшевый и оливковый, я уже в воображении своем перешел к более нежным оттенкам, яри-медянке и берилловому, когда услышал, как отодвигается задвижка. Я запихнул записную книжку обратно в сумку, вскочил на ноги, и оказался у тела графа в тот момент, когда ворота распахнулись и в сад в сопровождении полудюжины стражников личной охраны вошел герцог. Жестом велев им остаться у ворот, он кивком головы пригласил учителя следовать за ним.

Я стянул суконную шапку и поклонился, почтительно отступив назад при приближении Моро. Последний, впрочем, обратил на меня меньше внимания, чем на жужжащую муху. Он стремительно, словно меня и не существовало, прошагал мимо и остановился у распростертого тела двоюродного брата.