Читаем без скачивания Экспедиция в один конец - Андрей Молчанов

Со всякими оборонными инстанциями, судя по тем бумажкам, которые ему предъявлялись за ресторанным столом, вопросы о законности и целесообразности экспедиции утверждены.

Вот тебе и Гринпис!

Он почему‑то думал, что все эти "зеленые$1 — сумасшедшие энтузиасты без гроша в кармане, пытающиеся на каких‑нибудь надувных лодках останавливать эсминцы и протестующие против решений государственных администраций, противопоставляя полицейским дубинкам лозунги с душеспасительными каракулями.

Ан нет! Нашлись‑таки серьезные люди, о душе, видимо, заботящиеся, вложили в мероприятия убогих баламутов деньжата, наняли расторопных ребят типа этого вертопраха, сумевшего не только заморочить голову ему, заместителю министра, но и втянуть солидного, понимаете ли, человека в определенного рода времяпрепровождение…

Впрочем, хрен с ним, с французом. Кто что потерял? Француз свое получит, а он — свое.

— Леонид Павлович, — раздался в селекторе голос секретарши, — звонит Ферье… Вас соединить?

— Да… — Потной ладонью он подхватил трубку и, стараясь привнести в немощный голос безмятежную, даже развязно–покровительственную интонацию, изрек: — Ну–с, как ваше самочувствие, уважаемый охранник окружающей среды?

— А ваше? — донесся учтивый вопрос.

— Я надеюсь на то, что мне не придется… это… посещать некоторых специалистов… — обтекаемо заявил он.

— О, что вы! — донеслось понятливо и с уверенностью. — Даже не думайте! Вы же поняли, надеюсь, что я — человек ответственный и никогда не позволю себе, приняв гостей, оставить у них какие‑либо неприятные воспоминания… Скажу проще: стопроцентные гарантии! С любого рода неустойкой!

Леонид Павлович, утерев внезапный пот со лба, закрыл истомленно глаза.

Кажется, пронесло!

— У нас остался вопрос о консультантстве и о сопутствующем данному вопросу моменте… — продолжил француз.

— Я понял, — быстро и хмуро произнес Леонид Павлович.

— Так вот… Моя персона во всеоружии, так сказать, — доложил француз.

— Я, в общем, тоже… — стесненно кашлянув, подтвердил свою готовность к получению мзды Леонид Павлович.

— Буду у вас через часок, — сказал Фурье. — Не возражаете? Извините… Голос его отдалился, и он произнес что‑то в сторону неизвестного лица, находящегося с ним рядом.

Слух замминистра уловил: "Часа через полтора… Да, как обычно… Ага, у окна…"

— Не возражаю, — скованным голосом произнес Леонид Павлович. — Но попрошу не опаздывать.

— Ну что вы!

Опустив трубку, он внезапно подумал, что звонил француз из ресторана и, вероятно, беседуя с ним, одновременно давал какие‑то распоряжения или метрдотелю, или официанту, заказывая очередной стол яств.

Для кого вот?..

Этой мыслью, впрочем, Леонид Павлович долго не терзался и будущему собутыльнику француза ни чуточки не завидовал. Повторить сумасшедший вечер ему категорически не жаждалось.

А жаждалось отсидеть этот час, дождаться конверта, отдать французу документ с резолюцией — и срочным порядком отправиться домой, где выпить полстаканчика коньяку, уйти в спальню и, завернувшись в одеяло, провалиться в волшебно избавляющий от физических страданий сон.

Под шипение жены, конечно. Эта дура даже в общем не понимает, как тяжело ему достаются деньги. Не понимает, и все!

Ей бы вот так… Выдержать! Это же–с ума сойти! Сиди тут на грани инфаркта и жди обалдуя французского! На валокордине и водичке! Объясни ей! Стерва…

Ему подумалось, что, возьми он в жены умницу секретаршу, все было бы по–иному… С пониманием женщина, со знанием людей и жизни…

А хотя, пришла последующая мысль, все они в принципе — одинаковы! Что те две вчерашние сучки, что эти кобылы с жопами раскормленными…

По крайней мере, для него. Вынужденного платить им за любого рода взаимные интересы. За давешний разврат, за умелое секретарствование, за семейный ужин и будущий предсмертный стакан воды…

Плати, Леонид Павлович! Кому — процент, а кому — долю. А как не сумеешь заплатить — никому не станешь нужен! А потому — что? Потому надо получать. Опять‑таки: либо — долю, либо — процент.

КАМЕНЦЕВ

Солдат спал. Спал глубоко и утомленно. Он, еще не веря этому, прижался щекой к облупленной, изъеденной ржой стене бытовки, теплой от полуденного солнца — уже тускленького, осеннего, размытого поволокой легких струящихся облаков.

Осторожно провел ладонью по слезящимся от песчаного ветра глазам, всматриваясь в затекшее, смурное лицо прикорнувшего караульного "старичка", сидевшего на неуставном табурете и привалившегося затылком к стойке сторожевой вышки.

Прислушался, настороженно водя по сторонам головой. Зэки, сотоварищи по несчастью, работали вдалеке, за отвалами песка, откуда с порывами колкого ветра доносились приглушенные удары кувалд и шипение электросварки. Бригадир ушел из бытовки в глубь зоны, взглянуть на труды подопечных, и теперь он, Сергей Каменцев, остался один на один с внутренней запреткой рабочей зоны и с ветхой, грубо сколоченной из старых жердей и досок вышкой, где находился сморенный дремотой конвойный — способный, впрочем, в любой момент очнуться, передернуть затвор "калаша" и…

Громаду рабочей зоны, где шло строительство шлюза, опоясывал многокилометровый дощатый забор. Криво протянувшись по побережью Дона, он заворачивал к чахлым лесопосадкам, затем уходил в степь, утыкался в беленый кирпич караулки и от ворот ее вновь круто сворачивал к реке, образуя своими зигзагами "мертвые зоны", просматриваемые, вопреки правилам, лишь одним часовым.

Тюремная архитектура в созидании заграждений — обычно строго прямолинейная — в данном случае терпела ущерб от нехватки стройматериалов, и огрехи ее, видимо, должна была компенсировать солдатская бдительность. Естественно, категорически исключавшая преступный сон на посту.

Шел первый месяц его, Каменцева, срока. Первый месяц из предстоящих семи лет. Он уже свыкся с черной спецовкой, с заплатой лоскутной бирки на груди, обозначавшей его имя и номер статьи УК, свыкся с узкой панцирной шконкой, теплой барачной вонью, разводами на лагерный тяжкий труд, шмонами контролеров и окриками конвойных, покорностью перед блатными, "бугром" и начальником отряда низкорослым белобрысым лейтенантиком — надменно–хамоватым распорядителем его нынешней тюремной судьбы. Свыкся, принял как должное, полагая, что теперь остается одно: стиснуть зубы, незаметно и скромно сосуществуя в толпе подобных, не навлекая на себя ни гнева начальства, ни нападок извечно готовых к конфликту блатарей, не подставляясь ни поступком, ни словом под злобу и изощренное коварство лагерного быта.

И вот — шанс…

Но только шанс ли? Месяц назад здесь, в рабочей зоне, по окончании смены, недосчитались одного из зэков. Конвой проверил контрольно–следовую полосу, не обнаружив на ней следов, командир роты, полистав журнал со списком выезжавших из зоны машин, вышел к понурым зэкам, выстроенным в пятерки и, умудренно усмехнувшись, предложил:

— Подельник не хочет расколоться, в какую щель корешок его забился и куда пайку спроваживать надлежит? Нет? Так пусть по дороге в жилой сектор подумает. Об ответственности за соучастие. Бегунка мы найдем, а за раскол и за облегчение труда нашего большую поблажку обещаю. Думай, подельничек, думай!

То ли надумал тот, кому поблажку посулил капитан, и, вняв призыву, раскаялся перед "кумом", кто допрос бригады поодиночке незамедлительно в своем кабинете учинил, то ли конвойные псы беглеца унюхали, но уже через два часа вытащили бедолагу из выгребной ямы сортира, в стене которой он нишу себе вырыл, дабы отсидеться в ней пару недель до очередного выходного дня, когда караул с зоны снимут; оббили о его ребра солдатики и офицеры мысы своих сапожищ — и бросили в штрафной изолятор на голый бетон, причитая сокрушенно, что, мол, кабы покинул он зону, был бы раскручен на новый срок, а так — эхма! — лишь легким испугом обошелся, счастливец…

После изолятора отправлен был бегунок на больничку — по причине внезапных внутренних кровоизлияний и общего упадка здоровья — видимо, как отрядный сказал, случившегося от огорчения по поводу незадавшегося побега. Ну а после огорчился неудачник до такой степени, что и помер в закрытом медучреждении с диагнозом универсальной сердечной недостаточности, явив зэкам яркий пример вреда поползновений к оставлению территории, заботливо охраняемой государством и его специализированными вооруженными силами.

Каменцев раздвинул оцинкованную нить колючки, поднырнул под нее, вмиг покрывшись обморочной холодной испариной. И — бросил коротким рывком одеревеневшее от страха тело в тень под сторожевую вышку.

Только тут ему подумалось, что, не дай бог, подходит время смены караула и, застань его тут разводящий с солдатами, пощады не жди.