Читаем без скачивания Царь Иисус - Роберт Грейвз

В тот день пять городов в земле Египетской будут говорить языком Ханаанским и клясться Господом Саваофом; один назовется Городом Солнца.

В тот день жертвенник Господу будет посреди земли Египетской и памятник Господу — у пределов ее.

Он-Гелиополь стоит одновременно в середине Египта и у его границы.

Кто же был видением-Владыкой? Больше некому, кроме Ирода, решившегося изобразить себя Богом. Полжизни он мечтал — и вот, свершилось! Явление Бога Израиля в древнем обличье Сета, почитаемого египтянами в виде онагра, то есть дикого осла!

«Безумец и глупец!» — подумал Симон.

Это же надо только представить, что ты властен повернуть вспять тень на солнечных часах! Что народ Израиля, который уже много столетий поклоняется Богу совершенному и далекому, Богу милостивому, справедливому и любящему, вдруг возьмет и преклонит колена перед варварским божеством со звериной головой! Перед бесчестным Сетом, разорвавшим на куски своего брата Осириса и пославшим скорпионов извести дитя Гора! Перед Сетом, перед изрыгающим огонь сирокко-демоном, которого ненавидят боги, и греки называют Тифоном! Перед Сетом, жестоким мучителем людей, чьим именем их каждый год отдают в жертву жителю тростников, желтому крокодилу Пе-лусия!

Симон знал, что Захарии грозит смерть. Сами стены, казалось, кричали об этом. Захария не должен был поддаться обману. Он должен был отличить голос Бога, который говорит внутри человека, от голоса человека, который проникает через ухо, отличить великолепие Бога, сверкающее в сердце и в мыслях, от пышности человека, которая проникает через глаза, лесную музыку, как называют ее поэты, от той, что создал Мудрейший для Своего Священного Храма.

Симон призвал всех к молчанию и подвел итоги.

— Если сын Варахии колдовством заставил демона зла осквернить Святилище, в чем его обвиняет Рувим, сын Авдиила, не получив на то разрешение нашего суда, тогда гнев Господень всенепременно покарает его. Ибо сказано: «Да не будет у тебя других богов перед лицем Моим». А то, что не демон, а сам Господь Бог явился Захарии, совершенно невозможно, ибо все знают — увидевший Бога тотчас умрет. Моисей и то не видел Его лица. Увы, даже если Захария не вызывал демона, а случайно встретился с ним в Святилище, по собственному своему признанию, приветствовал его почтительно, как самого Бога, значит, он нарушил первый завет, который гласит: «Да не будет у тебя других богов перед лицем Моим». Что до меня, то я не могу считать Захарию невиновным в тяжком преступлении. И все же я сомневаюсь, имеет ли право почтенный Синедрион, даже если мы обяжем его отправлять правосудие, решать подобные дела…

Рувим нетерпеливо прервал его:

— Но мы собственными ушами слышали его богохульства! Только за это он заслуживает смерти!

— Сын Авдиила, не испытывай наше терпение своим якобы незнанием Закона. Побивание камнями возможно, если хулитель клянет имя Господа. Богохульство, относящееся к атрибутам Бога, заслуживает лишь сурового бичевания. К тому же я должен предупредить тебя, если установят, что твои показания, данные против родственника, ложные, то тебе самому будет грозить смерть.

На этом Симон распустил Синедрион, поблагодарив всех за выдержку в столь трудных обстоятельствах и попросив двенадцать старших членов Синедриона остаться и посоветовать ему, какое обвинение или какие обвинения, если такие вообще найдутся, следует предъявить Захарии и в каком суде.

Самому Захарии было разрешено вернуться домой, потому что, по еврейскому закону, человек, которому собираются предъявить обвинение, считается невиновным до тех пор, пока ему не вынесен приговор, и ему предоставлена полная свобода передвижения. Однако Захария до тех пор ерзал на своем стуле, пока Симон самолично не отпустил его. После довольно холодного прощания он медленно вышел в коридор, где толпились и возбужденно перешептывались друг с другом младшие члены Синедриона. Он бросал на них безумные взгляды, отчего многие, уверившись, будто в его одеждах и впрямь прячутся злые духи, стали торопливо отскакивать даже от его тени, словно она тоже была заразной.

Рувим ткнул в него пальцем и завопил:

— Этого нельзя терпеть! Он должен умереть сегодня, чтобы весь Израиль не устыдился себя! Колдун не должен увидеть утреннего солнца!

Иоаким, отец Марии, укорил его:

— Сын Авдиила, ты позоришь Синедрион и слишком много берешь на себя.

Однако его слова лишь подлили масла в огонь.

На улице собралась шумная толпа. Юное поколение Садока веселилось где-то неподалеку, и сотня разгоряченных вином юношей ринулась к дому первосвященника, услыхав, что там происходит что-то необычное. Некоторые сумели даже проникнуть в коридор, где Рувим, торопливо и не очень заботясь о достоверности, рассказывал о происшедшем и подначивал молодежь взять возмездие в свои руки.

— Сейчас ничего не делайте, дети мои… — говорил он. — Ничего не делайте, пока вас видят и слышат. Но и не увиливайте от выполнения долга. Задета честь нашего дома.

Захария вышел на улицу. Рувим и юноши последо-нали за ним. Он проходил'по двору, когда Рувим так, чтобы все видели, поднял камень и бросил ему в спину. Сыновья Садока не заставили себя ждать. Они-то думали, что Захария побежит через Южные ворота к утесу Бет-Хадудо, где будет искать защиты у демона Азазела, которому раз в год, в день искупления, приносят в жертву козла отпущения. Осмелевшие от выпитого вина, юноши не боялись хитростей злого духа. Но Захария побежал в Храм. Немногочисленные прохожие не заметили ничего необычного. Да и что необычного в том, что сыны Садока расходятся после вечеринки, а самые фанатичные из них идут помолиться в Храм?

Ярко светила полная луна. Разноцветные узоры на одежде Захарии были видны, как днем. Тени же в Долине Торговцев Сыром казались с моста чернее дегтя. Захария подошел к Храму и, как слепец, пересек двор. Юнцы не отставали от него, а следом за ними шли толпой члены Великого Синедриона, многие из которых хотели остановить насилие, и только двое-трое втайне надеялись на восстановление, по обычаю предков, справедливости.

Захария вошел в Святилище. В эту минуту молодой судья с курчавой бородой, которого Захария разозлил своим признанием, вытащил спрятанный в складках одежды булыжник и, бросив его на землю, громко крикнул:

— Остановитесь, братья, сын Варахии отдает себя на суд Господа! Разве не сказано: «У Меня отмщение и воздаяние»?

Он сдержал напор шедших позади него, а они, в свою очередь, остановили шедших за ними. Но человек двадцать все-таки вошли в Святилище.

Захария встал около алтаря и в отчаянии воздел руки к небу. Он воскликнул:

— Народ Израиля, в чем я виноват? Здесь, в этом священном месте, я призываю в свидетели Господа Бога, что не занимался никаким колдовством, что люблю одного Господа нашего и ненавижу царей зла! Я сказал правду!

На это Рувим запальчиво возразил:

— Разве ты не слышал первосвященника? Ты осквернил святое место, сын Варахии, и только твоя кровь может очистить его.

Он вытащил булыжник и бросил его в Захарию, попав в губы.

— Ха! Ха! — расхохотался Рувим. — Я выбил безбожнику зубы!

Захария запел дрожащим голосом:

О, будь благословенен, Боже Сил, Израильтян бо, крепкий, навестил И от египтян их освободил.

Человек десять из компании Рувима смутились и выскочили вон. Однако оставшиеся расхрабрились еще больше и били и пинали Захарию, пока он, призвав месть Господа на их головы, не свалился замертво. И алтарь и семисвечник были залиты его кровью.

Симон, спотыкаясь и падая чуть не на каждом шагу, прибежал в сопровождении стражников, когда все уже было кончено, и ужаснулся открывшейся его глазам кровавой картине.

— Беда нам, братья! — вскричал он. — Почему вы не подождали до утра?

Рувим торжествовал. По старому обычаю, колдовство может быть искуплено только кровью колдуна, и самое лучшее место казни — алтарь, который он осквернил.

Рувим не стал прятаться.

— Сын Боефа, не ругай нас за усердие! Бог рассердится на тебя! Лучше скажи, как нам изгнать демонов, которые еще могут здесь прятаться?

И вновь Симон оказался перед трудным выбором. То ли ему одобрить насилие как внушенное праведным рвением и давними юридическими нормами, то ли осудить как кощунственное и совершенное бандой юных патрициев? Одобрить? Это значит нанести обиду суду и ослабить власть Великого Синедриона, в котором он был председателем. И все-таки юнцы действовали не из злобы. Это все Рувим. Осудить их на смерть — значит причинить много горя. К тому же почти все они родственники членов Великого Синедриона. Да и их смерть не вернет к жизни Захарию!

Симон выбрал меньшее из зол. Он подписал одобрение, хотя сделал это весьма неохотно. Потом, чтобы доставить радость Рувиму, он приказал сжечь над алтарем сердце и печень рыбы, как когда-то советовал ангел Рафаил Товиту Вавилонянину, чтобы изгнать демона Асмодея. Говорят, злые духи не любят запаха жареной рыбы, а Асмодей не любит больше других, потому что делит с демонессой Лилит, первой Евой, власть над всеми детьми Лилит, которые, как считается, живут в пустыне Верхнего Египта.