Читаем без скачивания Избранное - Геннадий Пискарев

– Да ты же мне его или наковальню вдребезги разобьешь.

Да, были люди в наше время. В жиздринских лесах познакомился я, помню, с неким Яковом Трошкиным, партизанским связным, спасшим французского летчика, подбитого над их деревней. Я написал об этом, показал материал секретарю парткома хозяйства, в котором работал Трошкин, а там мне и говорят: «А ты знаешь, что Трошкин был полицаем во время войны, за что получил десять лет. Потом, правда, не все отсидел. У нас тут не все просто. Приходит день Победы. Кого поздравлять – и не знаешь толком. Все воевали да только не совсем известно, кто на какой стороне».

И я побоялся дать очерк в газету. Только когда стал работать в Москве, вспомнил что Яков называл мне фамилию командира своего партизанского отряда, проживающего ныне под Москвой в Первушино. Я разыскал этого командира и узнал, что правда, спасал Яков француза, в полицию пошел по совету партизан, в карательных действиях не участвовал. А посадили его НКВДшники, что он не отдал собственное понравившееся их начальнику ружье. И что они, партизаны, придя с войны, узнав о беде Трошкина, и вызволили его из заточения.

Я смело дал материал после этого в «Сельскую жизнь». Его напечатали. Газета разошлась, в том числе и за рубеж, во Францию, в частности, где мы имели своего собственного корреспондента.

Наверное, через полгода звонит мне из проходной газеты постовой: «Товарищ Пискарев, вас тут хочет видеть один человек». Выхожу – Яков, сияет как медный котелок, в валенках с пришитыми подошвами, засаленный полушубок распахнут, на лацкане помятого пиджака какой-то странный орден.

– Во французском посольстве был. Вот вручили. Обмыть надо, – вынимает из кармана бутылку коньяка, – бабка-то моя мне с собой самогону дала на такое дело.

– Ты что же в таком виде, – киваю на засаленный полушубок и валенки с калошами, – во французском посольстве был.

– Так, а что я еще одену? У меня нарядов нет.

Не было нарядов и у Никиты Егоренкова, совхозного заправщика станции ГСМ, когда я познакомился с ним и узнал, что это он 2 апреля 1945 года сбил с рейхсканцелярии самого Гитлера герб с фашистской свастикой, за что был удостоен ордена Красного Знамени. А герб этот потом привезли в Россию и выставили в Музее Вооруженных сил СССР как экспонат победы. Мы сидели с Никитой, помню, в его ветхой избенке, пили под ворчанье жены бражку, настоянную на рябине, и толковали о судьбах людских. К сожалению, я дал о Егоренкове в областной газете всего лишь информацию в несколько строк. Но ее заметил каким-то образом сотрудник «Правды» Михаил Степичев и мигом примчался к Егоренкову, написав о нем целую книгу. Вот хватка столичного журналиста. Нам, провинциалам, было до нее далеко.

А глубинка калужская удивляла многим. Как-то два наших корреспондента забрели в глухой хутор Думинического района, зашли в магазин и глазам не верят – стоит там коньяк по четыре рубля 12 копеек за бутылку. «У меня и водку-то за 3 рубля не берут, – объяснила продавщица сей феномен, – своей самогонкой обходятся». Ребята на радостях наклюкались, да так, что забыли завести на руках часы, и они встали. Потеряв ориентировку во времени, решили выпить еще, поселившись на время у одной старушки. Очухавшись, стали припоминать, а какое же число сегодня? Не вспомнили. Бабка тоже не знала. Пришлось «за временем» идти к соседям, там говорило радио. Но это так, между прочим.

Однако сказка сказывается, а дело делается. Между этим делом женился я на москвичке. Встал вопрос о поисках работы в столице.

В крупнейшей аграрной газете мира «Сельская жизнь» я оказался по звонку. По собственному звонку из телефона-автомата, что стоял на углу издательства «Правда», где и выходила селянская любимица. То ли я попал на кого-то из заместителей главного редактора, то ли на его помощника – до сей поры толком не знаю, но выслушав саморекомендацию, этот человек дал мне телефон отдела газеты по пропаганде нового и передового опыта, сказав, что там вообще-то есть вакансия. Звоню туда, отвечают, приглашают зайти, заказывают пропуск и через пару минут я шагаю по мраморным ступеням здания, которое в свое время красовалось даже на спичечных коробках. Это было построенное американцами оригинальное архитектурное творение для газеты «Правда», два этажа которого занимала и «Сельская жизнь» – газета ЦК КПСС.

Юрий Юнусов, заместитель редактора по названному выше отделу, решил чуток проверить мои способности. Дал материал, попросил подготовить его к печати. Я глянул, кто автор. Оказалось – Герой Социалистического труда, директор липецкого совхоза «Родина» Владимиров. А организовал статью, означалось ниже, собственный корреспондент «Сельской жизни» Катькалов.

В статье шла речь о промышленном производстве, то бишь выращивании гусей. Дело, действительно, интересное: гуси – не куры. Об этом можно бы рассказать и поувлекательнее, но имена автора статьи и ее организатора меня загипнотизировали. «Этот же Юнусов. – подумал я, – смеяться надо мной будет: смотри-ка, мол, выискался удалец – наших собкоров правит». Я сдал статью обратно без помарок. Юнусов, глянув на мое несостоявшееся творчество, сжал в нитку губы. Я все понял и попятился из кабинета. Хотелось от волнения пить. В коридоре стоял сатуратор, подошел к нему. Жажда в тот момент мучила, видно, не одного меня. Какой-то парень, с похмелья что ли, глотал стакан за стаканом газировку. Мы с ним разговорились. Я поведал о своей печали. «О, нашел о чем жалеть, работать у Юнусова – скулы сведет, давай-ка к нам в партотдел». Я ошалело смотрел на нового знакомого, а он, Виктор Иванович Винокуров, являлся заместителем редактора этого самого отдела. «Идем к Цареву – нашему шефу. Только не дрейфь, предложи ему тему какую-нибудь: он инициативу уважает. Ну, к примеру, возьми любое положение из морального кодекса строителя коммунизма, разверни его, скажи, что можешь от рядового коммуниста об этом статью организовать».

«Ба, – подумал я, – это мне знакомо. Такие штуки мы проделывали еще в районной газете».

Дальше дело пошло складно. После плодотворной беседы с Василием Алексеевичем Царевым мне выписали командировку в Белгородскую область, где я должен был организовать от рядовой доярки (это я сам предложил) статью о социалистическом соревновании, которое есть не только соперничество, но и фактор помощи соревнующихся друг другу. В нагрузку мне дали еще проверить факты, изложенные в одном из писем, пришедших с Белгородчины.

Потом я узнал, что факты эти уже были проверены, просто Царев решил меня испытать, как я умею работать с такого рода заявлениями граждан.

Сделал я все как следует. Статью организовал, факты проверил, да еще и статью довольно оригинальную написал – «Карьера председателя» (эту статью, правда, под заголовком «Кому много дано» я включил потом в книгу «Крадушие совесть»).

Меня зачислили в штат газеты. И начались мои бесконечные (я проработал в «Селе» 17 лет) поездки и полеты по стране.

Кстати, так уж случилось, одной из первых командировок, стала у меня командировка в Липецкую область. Побывал я и в совхозе «Родина», где напрямую увидел, как растят гусей по особым технологиям, кормят насильно, через специальный шланг. От такого усиленного ненормального кормления у гуся патологически развивается печень и достигает, трудно поверить, веса печени поросенка – 400-500 граммов. Но это-то как раз и нужно. Из печени в совхозе делали паштет, по цене он был тогда дороже черной икры. Продукция шла в основном в Кремль. Помню, после поездки к Владимирову инструктор сельхозотдела Липецкого обкома, когда я зашел туда, спросил вкрадчиво:

– Угостил Владимиров печенкой?

– Угостил, – ответил без задней мысли.

Инструктор взвился:

– Вот, черт, нас никогда не побалует. Учет, дескать, очень строгий.

Да, почет корреспонденту такой великой газеты оказывался заметный.

Однажды, приехав в Киев, вспомнил я адрес, который дал мне когда-то дядя Костя – адрес своего фронтового друга, живущего после войны в Киеве. Подумал, подумал я, да и решил навестить дядькиного сослуживца – а им оказался, ни много не мало, академик Мостовой.

– Итак, молодой человек, что будем пить, – спросил меня ученый с мировым именем, когда мы уселись за «круто» сервированный стол в квартире его. Я окинул батарею различного объема и окраски бутылок и, заметив среди них пол-литровую емкость с черной наклейкой, на которой в профиль была изображена белая лошадь, спокойно ответил:

– Да, пожалуй, виски.

У академика взметнулись вверх седые брови:

– О, какие вкусы.

Вкусы… Да я виски сроду в рот не брал, а о «белой лошади» только из книжек знал. Виски тогда у нас по-моему в Союзе вообще не продавались, а когда появились, то были, не как у академика, которому, по всей вероятности, презентовали заветную бутылочку зарубежные друзья, прозрачного цвета, а бледно-желтого. Представляю состояние хозяина, вынужденного распечатать представительскую посудину для какого-то журналюги, хотя и племянника фронтового товарища.