Читаем без скачивания Город в осенних звездах - Майкл Муркок

Я предположил, что они удаляются в дебри древних философий из-за боязни новых.

— Взять, например, розенкрейцеров. Они посвящают себя отнюдь не научным или же философским исканиям нового. Нет, они ревностно оберегают все то, что давно знакомо, а посему не представляет для них никакой угрозы. Романтика шествует рука об руку с триумфальными осуществлениями разума. Мы вступаем уже в эру революционных открытий, паровых двигателей, летающих кораблей, подвижных кранов и подводных лодок. А они боятся. Боятся заводов, прокатных станов, железных дорог и рукотворных каналов. Они ошарашены, сбиты с толку, и все же в них сохранилось еще естественное человеческое стремление к равновесию и симметрии, которые видятся им лишь в подчинении отвлеченной Абстракции. Вот и выходят, что возводят они, — возьмем для примера Англию, — готические руины и вздыбленные мосты, с единственной целью нестись потом с дикою скоростью по проезжим дорогам на спинах своих механических лошадей!

— Ты пугаешь меня, друг мой, — подмигнул мне Карсовин. — Но я преклоняюсь перед обширными твоими познаниями. Мне, вероятно, стоило бы уделять больше времени изучению паровых котлов вместо того, чтобы гоняться за всякими цыпочками.

Быть может, когда я состарюсь и налажу дела в бахвейсском своем поместье, я заделаюсь этаким изобретателем — оригиналом, построю летающую машину и стану исследовать мир. — Он явно воодушевился при этой мысли. — Да, кстати, на прошлой неделе я как раз наблюдал одно из этих приспособлений великих Монгольфье, проплывающее над городом. До твоего, ясное дело, прибытия.

— Воздушный шар?

— С корзиною для пассажиров, подвешенной к низу. В форме такого, знаешь, василиска или, быть может, дракона. Вся золотая и алая. Должен признаться, зрелище потрясающее. И зачем людям летать, как ты считаешь, фон Бек? Или нестись по земле на невообразимой скорости?

— Друг мой, в век расцвета инженерной мысли надо спрашивать не «зачем это нужно?», а «как это сделать?». Неужели ты до сих пор не понял? Облокотившись о спинку кресла, он отодвинулся от стола. Лакей беззвучно убрал тарелки. Барон мой так и лучился весельем, но старался при этом не слишком его выказывать.

— А, ну да! Каким я, должно быть, кажусь тебе замшелым провинциалом. Впрочем, мне уже как бы и все равно. Мой интерес к тысячелетнему царству Христову убывает едва ли не с каждым днем, сменясь весьма утешительным убеждением в том, что единственное, что имеет еще реальную ценность — это земля. Посредством нехитрой уловки погружения старого друга во влажную щелку на час-другой каждую ночь в скором времени стану я гарантировано обеспечен, — а в том ничего зазорного я не вижу, в наши дни к этому способу прибегает немало мужчин, — внушительным количеством акров земли и немалым капиталом в придачу. И как я добился сего? Ведя жизнь добропорядочного христианина? Рискуя всем во имя революции?

Нет и еще раз нет. Всего этого я добился исключительно неуемною страстью своею к наслаждениям плоти, своим тщеславием и эгоизмом.

Я улыбнулся, хотя грубость его выражений весьма меня покоробила, и полюбопытствовал:

— А ты не слышал случайно имени аэронавта, который летал в тот день? — Даже если и слышал, теперь не припомню, — тон его был едва ли не извиняющимся. — Я его принял за одного из алхимиков, съезжающихся сюда. — Слишком уж новомодный вид транспорта, — заметил я. — Таким, как они, подавай что-нибудь этакое, колдовское… иначе они не ездят.

Барону понравилась моя шутка.

— А я уже и забыл, насколько легко и приятно с тобою общаться. Надеюсь, пока будешь в Праге, ты остановишься у меня.

Я с радостью принял его приглашение, а потом, как бы между прочим, спросил, не знает ли он чего-нибудь о герцогине Критской, но, как я ни старался держаться при этом непринужденно, барон тут же почувствовал мой живой интерес и покачал головой:

— Боюсь, мне придется опять тебя разочаровать. Во всяком случае, молодой герцог Критский, — здесь его называют Мендоса-Шилперик, — пока еще в Вене. Но уже скоро пребудет сюда. В течении этой недели, я думаю.

— А про герцогиню ты что-нибудь слышал?

— Я знаю только, что герцог, как говорят, время от времени развлекается, прогуливаясь по Градчине обряженным в женское платье. Но все это пустая молва, досужие слухи, не соответствующие действительности.

— Если бы что-то за этим стояло, ты бы, наверное, знал.

— Да, наверное. Что же до герцогини… есть у меня подозрение, друг мой, что повстречался ты с самозванкою. С какой-нибудь проституткою, выдающей себя за благородную даму, — титулованную госпожу, чей титул в меру известен, в меру загадочен для того, чтобы ввести в заблуждение кого угодно.

— Я и сам уже начинаю склоняться к мысли, что так оно и есть, — согласился я с ним. — Но она была так красива… просто поразительно.

— И пленила сердце твое, как я понял.

— Хуже. Она, похоже, пленила мой разум. Я никак не могу отделаться от мыслей о ней.

— Тогда вот тебе мой совет: ищи ее под каким-нибудь другим именем. Вряд ли она осмелится называться герцогинею Критской в городе, пребывающим под покровительством сей благородной фамилии.

Угрюмо я согласился и с сим утверждением тоже.

— У меня есть причины, и причины весьма веские, полагать, что она направляется в Майренбург. — Авантюристка какая-нибудь? Мошенница? Представляю себе, как она тебя околдовала. В этих женщинах есть что-то такое… независимость духа, возможно… влекущее, роковое для мужчин вроде нас с тобой. Прими еще добрый совет старого друга, — найди себе миленькое безмятежное существо типа моей славяночки.

Я сделал вид, что серьезно задумался над его предложением, но меня занимало тогда другое. Я был более чем заинтригован.

Моя любимая — обманщица, самозванка?! по крайней мере, сие объясняет странный обычай ее появляться и исчезать столь стремительно. Вовсе не удивительно, что я не сумел разыскать ее ни в одном из городов. — Да, кстати, — спохватился Карсовин, — буквально на днях твое имя всплыло в разговорах. Вспоминали тебя у Хольцхаммера, в его загородном имении, куда я был приглашен на охоту.

— Я не знаком с Хольцхаммером. Не он ли состоит министром при майренбургском принце?

— То племянник его. У этого же не хватает мозгов даже на то, чтобы самому нацелить ружье… для подобного случая у него есть слуга! Но человек он весьма приятный. Он как раз возвратился из Вены. Ему известно, что ты — мой старинный друг. Как я понял, какой-то французик был при дворе и пытался получить ордер на твой арест, объявив тебя якобинским шпионом.

— Француз?