Читаем без скачивания Жизнь цирковых животных - Кристофер Брэм

– Знаю, почему. Ты любишь покойника.

На этот раз Калеб не взорвался, как при последнем разговоре с Беном.

– Бен умер шесть лет назад. Все это не имеет к нему отношения.

– А знаешь, почему ты не можешь его разлюбить? Потому что недостаточно любил его при жизни.

Сцепив зубы, Калеб удержал гневный вопль.

– Что за чушь! Ток-шоу наслушался? Что ты вообще в этом понимаешь? Ни хрена!

Он изумился собственной ярости. Скрыть ее не удалось, Тоби явно испугался.

– Извини! – заблеял он. – Но я так тебя люблю, вот и несу всякую чушь!

Калеб отвернулся, сожалея уже и о своей вспышке, и о вырвавшихся у него словах.

– Иди домой, Тоби. Домой, или на работу, куда шел. Мы не подходим друг другу.

– И на твой праздник не приходить?

– К черту праздник! – свирепо расхохотался Калеб. – Приходи, не приходи – без разницы. А сейчас иди. Очень тебя прошу. Устал до смерти и не в настроении.

Тоби поднялся и застыл на месте, моргая, гримасничая. Актер изобразил «глубокое раздумье».

– Ладно, я уйду! – провозгласил он, наконец.

Калеб проводил его через квартиру до двери.

– Извини, насчет Бена я сморозил глупость, – сказал Тоби. – Я не имею права лезть в это. Конечно же, ты любил его.

Они вышли в холл.

– До свидания, – произнес Калеб, протягивая руку.

– Что? – Тоби уставился на раскрытую ладонь. – Не хочешь даже обнять меня? Боишься, что полезу целоваться?

– Не стоит, Тоби. В другой раз.

Тоби попятился, отдернул руку и поднял ее как можно выше, словно Калеб собирался ее ловить.

– Тогда я и прикасаться к тебе не стану.

– Вот и хорошо. Проведи ночь с Генри Льюсом. Береги себя. – Калеб не собирался иронизировать, но невольно у него вырвался очередной сарказм.

На площадке у лифта Тоби приостановился.

– Ты не понимаешь! Ты еще поймешь! Пройдут годы, и ты увидишь: я – лучшее, что было в твоей паршивой жизни!

И он опрометью бросился вниз по лестнице. Не стоило портить заключительную ремарку, банально дожидаясь лифта.

Калеб спокойно затворил дверь, повернул ключ в замке. Улыбнулся.

Ведь и правда смешно, абсурдно даже. Красивый, милый, привлекательный мальчик добивается его внимания. Насквозь эгоцентричен? Что тут такого? Неуверен в себе до такой степени, что ревнует к мертвецу? Зато молод, хорош собой, горяч, а главное – доступен. Скучен, но разве это главное? Секс – такая глупая штука. Ради секса человек променяет мир и покой на плохую компанию и нудные беседы.

Под настроение Калеб позволил бы себя любить, пока Тоби на это способен. У Тоби – первая любовь, вернее – первое востребованное чувство, пусть на него ответили не любовью, а всего лишь похотью. Любая взаимность была для этого мальчика столь новой, столь радостно неожиданной, что пройдет немало времени, пока он осознает, наконец, как мало они с Калебом подходят друг другу.

Генри Льюс его обработает, сказал себе Калеб. У Льюса закаленное сердце. Артист, знаменитость. Он таких мальчиков дюжинами глотает, как пончики.

28

– Лублу тэбя, как свынка гразь! – Эта фраза возникла в голове Джесси, пока она ехала в метро, в готовом виде, вместе с иностранным акцентом. К чему сказано, откуда взялось? Почему-то эти слова ассоциировались с Гретой Гарбо.

– Сообщение для Джессики Дойл. Говорит Аллегра. Как насчет кофе? Нужно посоветоваться. Биип.

Запись дожидалась Джессику на автоответчике Генри. Она догадывалась, о чем пойдет речь: притащить Калеба на «2Б». Почеши мне спинку еще раз, и я тебе почешу – при случае. Аллегра – это Аллегра. Но Джессику эти отношения устраивали – по крайней мере, никаких иллюзий.

– Привет, Аллегра. Кофе – это мысль. Три часа подойдет? Встретимся в Центральном парке. Хороший день, что взаперти сидеть? Позвони, договоримся.

Щелк-щелк-щелк.

Генри уже гремит железом в столовой.

Джесси принялась за работу. Проверила расписание, записала Генри к зубному, заказала столик в ресторане. На следующей неделе он обедает с Кристиной Риццо и Руфусом Бруксом, писакой из Голливуда. Потом явился курьер с заказной бандеролью, и Джесси расписалась за Генри. Она научилась подделывать его небрежную закорючку. Плоская бандероль от Адама Рабба.

Генри выглянул из-за угла.

– Джесси, дружок, как тебе это? – Он задрал футболку и мрачно созерцал свой живот.

– Отлично. – Не гладильная доска, конечно, но под легким пушком седых волос набухают тугие мышцы.

– Пузцо не раздалось?

– Нет-нет. Таким животом был бы доволен и человек на десять, на двадцать лет моложе. – Возраст Генри менялся по настроению.

– Сегодня у нас свидание? – осведомилась она.

– Что? А, нет! – Рассмеялся Генри. – Увы! Просто решил подтянуться. Размяк совсем с этой пьесой. – Он заправил рубашку в штаны.

Нет, у него точно наклевывается свидание, не сегодня, так в ближайшее время.

– Лублу тэбя, как свынка гразь! – медленно произнесла она, интонацией закавычив цитату.

– Что такое? – нахмурился Генри.

От неловкости Джесси рассмеялась.

– Это из кино. Отчего-то вспомнилось сегодня, в метро. Кажется, это Гарбо говорит, но я не уверена.

– Думаешь, Гарбо? По мне, скорее Дитрих.

– Это мой скверный акцент.

Генри призадумался на минуту:

– Нет, дорогая, извини. Для голубого у меня память неплохая, но такой реплики не помню. А это что? – Он ткнул пальцем в бандероль.

– Только что принесли. – Джесси передала сверток Генри. – От Адама Рабба.

Генри прикинул вес на руке.

– Слова, слова, слова. Грозился прислать мне сценарий. Чтобы я прочел роль, которую отдали Малковичу.

– А для вас роли нет?

– Разве что дворецкого. – Он перебросил бандероль обратно Джесси. – Значит, мое брюхо небезнадежно? Да? Пойду качать железо. – С этими словами Генри вернулся в столовую.

Джесси вынула сценарий из картонной упаковки – «Гревиль. По роману…» – и положила на стол в кучу непрочитанных книг, пьес и сценариев, которые со всех сторон стекались к Генри.

У него наклевывается свидание, как пить дать, – думала она. Давно пора. Генри пашет, как вол, в чужом городе – он заслужил награду. Может быть, Джесси и было малость обидно, однако лишь потому, что она не знала имени его нового друга. А хотелось бы.

– Я постараюсь заманить его, но ничего не обещаю.

– Конечно-конечно, – откликнулась Аллегра. – Приведешь лошадь к воде, а пить не заставишь.

– Или шлюху приведешь в культурное место, а думать не заставишь, – подхватила Джесси.

– Что?

– Извини. Старая шутка Дороти Паркер.[63] Хороший капуччино.

Они присели на скамейку у самого входа в парк, поддеревьями в тени Мемориала ополченцам штата Мэн, чудовищного белого монумента, нависавшего над Коламбус-Сёркл словно старая декорация из «Бен Гура».[64] Выпили «мокка капуччино» – Аллегра угощала им вместо обычного кофе, и уже по этому можно понять, как ей не терпится заполучить на свое представление Калеба.

– Постановка удалась? – поинтересовалась Джесси.

– Еще как! Разве Фрэнк не говорил?

– Не говорил. Мы почти не общались на этой неделе.

– Вот как?

Джесси пожала плечами.

– Мы оба были заняты.

– Вы что, разошлись? – обеспокоилась Аллегра.

– Мы еще и не сходились!

– Хорошо-хорошо! – Аллегра отпила глоток через отверстие в крышке. – По-моему, вы просто созданы друг для друга.

– Ну-ну, – протянула Джесси.

С Аллегрой она познакомилась полгода тому назад на студии ГБ, где Джессика работала секретаршей, а Аллегра училась. С самого начала Джессика видела, что их отношения строятся на корыстном интересе – ведь она сестра Калеба Дойла, – но Аллегра умела использовать людей, не обижая. Не стоило вспоминать афоризм Дороти Паркер. Хорошенькая, с черными волосами, белой кожей и красными губами, Аллегра выглядела нежной и деликатной даже в джинсах и мужской рубашке, как сегодня.

– До чего хороша! До чего хороша! – проворковал курьер, проводя мимо них тихо потрескивающий велосипед. Взгляд обведенных синей тушью глаз – так, по крайней мере, показалось Джесси – был устремлен на Аллегру.

– Последние деньки, – сказала Аллегра. – Я рассчитывала на полноценную репетицию, но полтруппы нынче занято в ресторане. Зато Фрэнк хорошенько поработает с Тоби – ему лишнее внимание не повредит.

– Тоби так плох?

– Не плох, а медлителен. Как Рождество.

Джесси вздохнула с облегчением, ведь это она ввела Тоби в круг молодых актеров.

– Похоже, это здорово, – сказала она. – Много работы, но вам в радость. Жаль, что я не могу участвовать.

– И мне жаль, – подхватила Аллегра.

Джесси не раз порывалась принять участие в спектакле. Но что бы она делала? Играть Джесси не умела – слишком рациональна, но и писать не могла: слишком критично относилась к себе. Не могла быть режиссером – слишком нетерпелива. Она могла быть директором труппы, но это все равно, что превратиться в мамочку для актеров, а ей уже надоело работать мамочкой. Иногда Джесси казалось, что она – всеобщий Директор Труппы.