Читаем без скачивания Пробуждение мёртвых богов (СИ) - Сороковик Алексей

– Ладно, Лен, хватит с него пока, – остановил её Романов, – пусть хорошенько подумает, а нам пора. Вон, смотри, – он показал рукой куда-то за мою спину, я повёлся на этот древний, как мир, трюк и оглянулся. Конечно, никого и ничего там не было. Как не было дороги, столика вроде кафешного, возвышений для сидения.

Занималось раннее утро, на соседнем постоялом дворе орали петухи, я сидел на своей кровати, вытирал потный лоб и тихо ругался сквозь зубы. Когда Марина вернётся, надо будет ей всё рассказать и попросить совета. Не всё оказалось так просто, я чувствовал, что меня втягивают в какую-то непонятную мне игру, втягивают очень серьёзные игроки, для которых я малая пешка.

Но пока они не могут развернуться в полную силу, и мне нужно очень хорошо продумать, что делать дальше. Самое интересное, что этот сон я запомнил во всех подробностях. И первый сон, который я почти не помнил, теперь тоже вспоминался очень чётко. От этого чувство тревоги стало ещё сильнее…

* * *

После этого весьма неприятного сна, я решил пойти развеяться. Заглянуть на рынок, посидеть в какой-нибудь попине, выпить вина с сыром, послушать свежие сплетни и анекдоты о местных патрициях. Конечно, мой статус богатого торговца не соответствовал этим забегаловкам для плебса, но здесь кипела настоящая жизнь римской провинции V века, и я частенько проводил в таких заведениях свободные полчаса-час.

В этот раз ничего интересного здесь не происходило, и вскоре я вышел на рыночную площадь. Потолкался среди мелочных лавок, не увидел ничего достойного внимания, и в немного раздражённом состоянии решил отправиться домой. У самого выхода я заметил старика в чёрной накидке типа плаща и капюшоном, закрывающим лицо так, что виднелась только длинная всклокоченная белая борода. Возле старика на грубой подстилке стояло несколько корзин разных размеров, сплетённых из ивовых прутьев очень тщательно и даже искусно. Почему-то я решил, что парочка таких корзин не будет лишней в хозяйстве и, подойдя поближе, громко спросил:

– Дорого просишь за свои корзины, отец?

– Я ничего не прошу, господин, – спокойно ответил старец, – кто может, даёт один-два нуммия**, богатые господа могут пожертвовать и триенс***. Кто не может дать ничего – пусть берёт так.

– Мне кажется, что ничего не дают тебе чаще, чем триенс! – усмехнулся я.

– Возможно, и так, господин. Но ещё никогда не бывало, чтобы выручки не хватило на несколько лепёшек, немного оливкового масла и новые прутья для работы. А большего мне и не нужно.

– Ну, а если тебе вдруг дадут сразу полсолида, или даже целый солид? – в душе я решил поразвлечься: купить у старика весь его товар, отвалив ему золотой солид, чтобы посмотреть, как он потеряет свою невозмутимость, засуетится, рассыпаясь в благодарностях.

– Я поблагодарю Бога и доброго господина, куплю себе хлеба и масла для светильника, а остальные деньги отдам настоятелю монастыря, он лучше знает, как ими распорядиться.

– Так ты из монастыря? – я кивнул в сторону храмовых строений, где провёл первые дни в этом городе. – Продаёшь свой труд, а заработанное отдаёшь в монастырскую казну?

– Именно так. Моё дело – молиться, да плести корзины. А настоятелю надо заботится не только о себе и братии, но и зачастую о путниках: побитых, отчаявшихся, не имеющих своего угла, не знающих, где найти кров и пищу.

Я смутился, и даже немного покраснел: как он ловко ввернул, про путников-то! Мне давно следовало прийти в обитель, пожертвовать денег, продовольствия, отблагодарить за то, что меня приютили тогда, дали, по большому счёту, путёвку в жизнь…

– Хорошо, отец. Ты напомнил мне об одном деле, которое я должен был сделать ещё давно… я покупаю твои корзины, вот тебе деньги, распоряжайся ими, как хочешь. А я завтра пришлю в вашу обитель продуктов, и дам ещё денег.

– Благодарю тебя, господин, – спокойно и с достоинством ответил старик, – ты делаешь добро тем, кого хотят уничтожить с твоей помощью, и стоишь сейчас на распутье, ты чужой здесь, попал к нам не по своей воле, но тебя втягивают в нехорошее дело. Очень нехорошее, хоть ты этого ещё не понимаешь. У тебя есть время подумать, потому что пора действий ещё не настала.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Кто ты, отец? – у меня пересохло в горле, и перехватило дыхание.

– Я – недостойный монах Макарий, – старик посмотрел мне в глаза пронзительным, острым взглядом, – может, мы встретимся ещё. А пока помни мои слова!

Он поднялся, опираясь на неструганую палку, которая появилась из складок его плаща, и, не прощаясь, ушёл, затерявшись между палатками торговцев. Я стоял возле кучки корзин, оглушённый, растерянный, смущённый. Потом махнул рукой, подозвал нескольких оборванцев-мальчишек, велел отнести купленные корзины к себе, заплатив им несколько медных монет.

Сам же пошёл по улице, крепко задумавшись: спокойно пользоваться добытым золотом и почивать на лаврах у меня явно не получится…

Примечания:

(*) Скутум – большой прямоугольный римский щит.

(**) Нуммий – ходовая бронзовая монета.

(***) Триенс – 1/3 солида – крупной золотой монеты, которую использовали в своих расчётах в основном богатые купцы при крупных сделках.

ГЛАВА XI. ИСПЫТАНИЕ БОЕМ

Экспедиция Марины вернулась в конце весны. За это время мы неплохо сдружились с Кастулом, проводя дни за тренировками, а вечера – в моём доме за бутылкой хорошего вина и разговорами о жизни. Несмотря на столь существенную разницу в возрасте, мы всегда держались как равные, такие разговоры доставляли нам обоим настоящее удовольствие. Мы ставили перед собой всё новые вопросы и старались находить на них ответы, пусть и не всегда очевидные и однозначные, мы учились друг у друга. Это было то, чего нам обоим ранее не хватало в жизни.

Поначалу я спал спокойно, сны, если и снились, то вполне обыденные, никто больше не приходил и не требовал каких-то решений, связанных с золотом. Но после одного незначительного вроде события, опять вернулся кошмар. Дело в том, что я, как и обещал Макарию, отправил в монастырь телегу, нагруженную припасами: мукой, вином, маслом. Передал настоятелю мешочек с золотыми монетами, пояснил, что это благодарность путника, когда-то спасённого монахами этой обители.

Настоятель, ещё не старый, крепкий мужчина невысокого роста, принял мои подарки с благодарностью, но без малейшего подобострастия и суетливости. Величественно поклонился, спросил моё имя, чтобы поминать в молитвах, и удалился, велев своим монахам разгрузить припасы и отнести их в кладовые.

Обычное дело – благодарность людям, оказавшим в своё время неоценимую помощь. Я совершенно не задумывался над вопросами религиозной принадлежности этих людей, для меня они были просто людьми. Однако той же ночью ко мне опять явились бывшие товарищи по экспедиции, и подняли форменный скандал. Если Максим Викторович старался выглядеть корректно, и в основном донимал меня язвительными репликами, то Лена превратилась в настоящую фурию.

– Идиот! Тупица! Что же ты вытворяешь! Мало того, что украл чужое золото, так ещё и раздаёшь его тем, которые мешают нам, и на борьбу с которыми это золото и предназначено!

– Хватит закатывать истерики! – рявкнул я, не выдержав подобного тона. – Не знаю, кто на что предназначал эти богатства, но я их не промотал в кутежах и на ипподромах, а пустил в дело, они работают, я увеличиваю капитал, вкладываю в выгодные проекты! Если у этих денег есть хозяин, пусть появится сам и скажет мне, что ему нужно, а не подсылает переговорщиков, говорящих загадками, и обвиняющим меня во всех грехах!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Не шуми, Алексиос! – примирительно поднял руку Максим. – И ты, Лена, не горячись. Не пришло ещё время для серьёзных дел, пусть всё пока остаётся, как оно есть. Только уж ты тоже, прими к сведению… Преумножать капитал – дело хорошее, но раздавать этот капитал христианским монахам…

– А это моё дело! – отрезал я. – Те крохи, что я пожертвовал людям, спасшим меня тогда, ни на что не влияют, и капитал не разоряют. Я помог не христианам, а просто людям.