Читаем без скачивания День Дьявола - Эндрю Майкл Хёрли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Смех затих. Обернувшись на нас, они втиснулись между другими, сидевшими за столом у камина.
– Выключи музыку, Брайен, – сказал Штурзакер.
Брайен просунул руку за картонный стеллаж с орешками и нащупал розетку, куда был воткнут провод музыкального автомата.
Послышались протесты, которые Штурзакер немедленно подавил. Он так давно работал на скотобойне, что его слово часто было главным, как на работе, так и вне ее. Маленького роста, замызганный тип, он никоим образом не был слабаком. В молодости он участвовал в матчах по боксу в категории «вес пера», и его жестких кулаков по-прежнему многие боялись.
– Я слышал о пожаре, – сказал он. – Похоже, вам пришлось потрудиться.
– Мы справились, – ответил Отец.
– Из-за чего все произошло, как, по-вашему? – спросил Штурзакер.
– Ты хочешь сказать, из-за кого? – сказал Билл.
Штурзакер усмехнулся и отхлебнул пива.
– Вроде как у тебя есть кто-то на уме, Билл, – сказал он, закуривая.
– Правда? – отозвался Билл.
– Ага. Ты какой-то невеселый.
– Вообще-то у нас поминки, – бросил Билл.
– Мои соболезнования, – сказал Штурзакер, поднимая кружку. – Боевой был старикан, уважаю его. А что же ваш Джефф не с вами?
– Он работает в другом месте, – ответил Билл.
– Это теперь так называется – «работает»? – поинтересовался Штурзакер. – Последнее, что я о нем слышал, это что он развозит по стране бочки с пивом.
– Все, что ты слышал, неверно, – отозвался Билл.
– Как скажешь. – Штурзакер снова отхлебнул из кружки.
Как и все мужчины в этой семье, Штурзакер, по-моему, никогда не отличался крепким здоровьем. Его отец умер молодым от туберкулеза, а сам Кен в зрелом возрасте постоянно болел бронхитом. Его старший сын, Сэм, неудачный подельник Джеффа, отличался просвечивающей кожей, пронизанной сосудами, и пучеглазием, как это бывает у недоносков. А Ленни, пробежав десять ярдов, само собой разумеется, начинал задыхаться.
Семейство Штурзакеров проживало в крайнем доме на Нью Роуд. Вместе с ними там жили собаки Кена, которых он покупал и перепродавал, чтобы заработать немного денег на стороне. Как они все так долго уживались там и не поубивали друг друга, остается для меня загадкой. Но, как многие в Андерклаф, они предпочитали обходиться тем, что есть, чем испытывать судьбу где-то в другом месте. Они не уезжали, или не могли уехать, или им не хватало смелости уехать, и они с удовольствием пересказывали сплетню о том, что те, кто уехал, плохо кончили. Старшую дочь Эбботов ограбили, угрожая ножом, когда она однажды поздно вечером возвращалась с работы. Терри Андертон, сын Брайена и Эйлин, отбыл искать счастье в Блэкпуле и кончил тем, что допился до смерти. Две недели пролежал он в своей квартире на Норт Шор, пока гуденье мух не привлекло внимание полицейского, и тот не вышиб дверь плечом. Вдали от долины жизнь не та, какой ей положено быть, и нечего было рыпаться. Сидел бы на месте, и все было бы хорошо.
Не сомневаюсь, что обо мне они думали то же самое. Они же помнили, каким я был в школе: рассеянным, забывчивым и вечно опаздывал.
Причем до такой степени, что незадолго до начала зимних каникул после уроков меня вызвали в кабинет директора.
– Джон, я получил письмо, – сказал Свитинг, – от матери одного из ваших учеников.
Он не любил получать письма от родителей. Они, как камешки, брошенные в пруд, вызывали круги на воде.
– Письмо от миссис Вивер, – продолжал он, – матери Николаса. Она весьма расстроена.
– Чем?
Свитинг зачитал письмо:
«Николас много раз говорил мне, что мистер Пентекост приходит на уроки с опозданием и что сами уроки оставляют желать лучшего».
В кардигане сливового цвета Свитинг был похож на викария. Откинувшись в кресле, он снял очки и выжидающе посмотрел на меня. Я молчал, и он вздохнул и покачал головой.
– Это так непохоже на вас, Джон, – сказал он. – Вы никогда… – в поисках подходящих слов он шлепнул по столу ладонью, похожей на тюлений ласт, – не создавали проблем. Я всегда мог полагаться на вашу собранность.
Я до определенной степени был убежден, что меня взяли в эту школу из-за моего акцента. Свитинг вырос в Шеффилде и всегда с гордостью рассказывал, что его отец тридцать лет проработал металлургом, а мать тридцать пять лет гравировала столовые приборы. И хотя годы, проведенные в Кембридже, выправили его произношение, в душе он остался выходцем из рабочего класса севера Англии считал, что в этом смысле у нас с ним было нечто общее.
В моем акценте ему слышалось обещание жесткого светского преподавания, в котором нуждались принадлежащие к привилегированному классу учащиеся школы. Он видел меня в роли обер-мастера, надсмотрщика, который в синем плаще[24], с планшетом и секундомером в руках следит за процессом превращением сырья в готовый продукт для показа в демонстрационном зале.
– Понимаете, люди иногда выгорают на этой работе, такое бывает, – продолжал Свитинг, применяя ко мне метод общения врача с больным, о котором он узнал неделю назад на семинаре по менеджменту. – Даже такие молодые люди, как вы, могут потерять ориентиры в жизни. И если вы чувствуете, что именно так оно и есть, то в помощь вам существует определенные… – шлеп-шлеп ладонью, – механизмы взаимодействия с профессионалами, специально обученными решать такого рода проблемы.
Я заверил его, что со мной все в порядке. Только на самом деле это было вовсе не так. Но как объяснить ему, почему я хочу вернуться? Что я в долгу перед Эндландс? Он бы не понял.
&Штурзакер метнул дротик и вернулся на свое место. Бросив на меня взгляд, он сказал:
– От тебя-то все это теперь, должно быть, далеко. Ты, поди, рад, что не живешь здесь больше.
– Я не забыл эти места, – ответил я.
– Это твоя милая, с которой ты вошел?
– Да, – ответил я.
– А хорошенькая, что скажешь, Билл? – Он причмокнул губами.
Ну понятно, чего бы он не отдал, ага.
Билл собрался было сказать что-то за меня, но Отец покачал головой.
– Давай займись выпивкой, – сказал он, – я сейчас приду.
Билл изучающе смотрел на Штурзакера.
– Скажи своему Винни, что я приду потолковать с ним, – сказал он.
Штурзакер покачал головой, глядя ему вслед.
– Мои соболезнования, Том, – произнес он.
– А, да что там, ему было восемьдесят шесть, – отозвался Отец.
– Я не про Старика, – сказал Штурзакер. – Я про то, что этот говнюк Билл Дайер приходится тебе соседом.
Он оставил окурок тлеть в пепельнице и вернулся к бару забрать дротики у Эдди Моркрафта, который, прислонившись к стойке, читал свежий номер «Новостей». Я увидел, как мелькнул заголовок, когда он перелистывал страницы газеты, чтобы дойти до спортивного обозрения. В Барнли младший из двоих детей, разорванных собаками, умер.
Мы сидели на Месте Ирода, на диванах вокруг одного из четырех столов, поставленных по два на каждой стороне зала. Остальные столы назывались Иезавель, Иуда и Иов. Именно тут Старик по субботам проигрывал деньги, обещая
