Читаем без скачивания Поэзия рабочего удара (сборник) - Алексей Гастев

В третьей группе еще скандал.

Матерная ругань несется по притихшему заводу.

Засучиваются рукава.

– Што фы, свинни! – подходит к клепальщикам слесарь-иностранец.

– Ах ты, чухна проклятая. Свинью произнести не может, а туда же…

– Сфинни фы.

– Я те дам ффы!

– Я те фыкну! – И, наступая на него среди других неостывших скандалов, он заносил удар по голове. Иностранцы бросились выручать товарища. Раздался хряст. Началась свалка.

И когда прибежал запыхавшийся мастер и бросился в гущу свалки, чтобы разнять, козловцы всю свирепость вдруг перенесли на него.

– Али нас не надо спрашивать? а?

– Что? Я для вас… Что вы, господа?

– Господа-то там, в конторе.

Мастер съежился в жалкий комок, до того маленький, что, кажется, некуда и ударить.

– Но в чем же дело? а? – пятился он от клепальщиков.

– А так, что, понимаешь, умная голова, что азарту нет без эвтова.

– Без чего?

– Зуду в руке нет, – кричал другой дядя из Козлова… – Пущай опять моторы заведут.

– Я человек маленький…

– Маленькие-то знаешь где? – уже прорвались и теснили пятившегося мастера они сомкнутой толпой.

Пронзительно зазвонил телефон. Мастер кинулся к нему.

Голос инженера Григорьева спрашивал:

– Вы исполнили приказание?

– Н-да… Так точно… – мялся мастер.

Клепальщики пронзили глазами и ждали слов, решительных слов.

А мастер замер и перед этим деспотом Григорьевым, которому он не мог еще никогда в жизни возразить, и перед этими пожирающими взглядами козловцев. Было только мгновенье, секунда. – Он решил. Но Григорьев, видимо, спокойный, выключил провода телефона.

Мастер захлопнул стеклянную телефонную дверку и заперся в будочке.

Козловцы озверели. Сначала кто-то из них кинул обжимкой в стекло и раздробил дверь, это их окончательно опьянило; они всей ватагой набросились на будку, искрошили ее в щепки, исковеркали телефон, избили мастера, бросились на защищавших его иностранцев, те взяли козловцев в бокс; тогда полетели кувалды, горящие угли, горны, железные рамы, затрещали окна. Казалось, сейчас сорвутся трансмиссии и кронштейны, начнется неистовый железный погром, и завод рухнет.

Чиркнули штепселя, и мгновенно погасли лампы. В темном заводе слышен еще лязг и гром, потом он перешел в глухую возню: кто-то дружески и тепло окрикивал: «Наши, выходи!»

Козловцы сгрудились у выхода; окровавленные, они уже на дворе кричали в диком азарте:

– Ведро, что ли, ребята, на артель-то?

– Вали два!

– Бочку… берем! – покрыл бородач-старшой, и клепальщики, затихшие и замиренные между собой, пошли в дальний трактир.

Экспресс*

Сибирь спит, одетая белой парчой снегов. Тихо качаются белые зыби полей, замерла скованная тундра, стонет ровным стоном тайга.

Но в ночь под Новый год тихие сны Сибири обрываются и мятежные светлые грезы бурно несутся от океана к океану, от Урала до моря Беринга.

Тревожно и жестоко колотят сибирские морозы. На необъятных равнинах, на поднебесных вершинах гор гремят и гудят гигантские молоты.

Строят, строят!

На полярном небе из ледяных гор встает огненный занавес северного сияния.

Занавес трепещет. Низко по горизонту ходят светлые тяжелые столбы. Силы подземных замыслов несут их кверху. Гаснут исполины-колонны, идут друг на друга, теснят небо, жгут и светят на всю Сибирь лавой огненной энергии.

Миг…

Колонны дрогнули, побледнели, и из-за них вырвался необъятный прожектор, весь готовый разлиться и затопить лучами и небо и землю.

Он ринулся! Ударил своими пламенными брызгами вверх, в холодных высотах зажег мираж облаков.

Минута – мираж зеленый, он смелая дума о будущем; минута – он красный, пылающий, он горящая верхняя мачта; минута – он фиолетовый, стальная закаленная воля к победе, работе, усилию.

Занавес бьется, пылает, волнуется.

За занавесом клокочет будущее.

Мгновенье…

Занавес взвился и растаял в небе.

Экспресс «Панорама» сорвался с уральских высот и реет к Кургану.

Курган, окруженный кольцом рельсов, разросся в город масла, хлеба, мяса. Его давно уже зовут «кухней мира». Курган – город крепкого и вольного сибирского народа, не знавшего крепостной неволи. Сибирский народ создал великий город своими кооперативами, которых тысячи; усилиями, которых миллион. В центре, на берегу реки – гордость Кургана: Народный дом. Он занимает четыре квартала. Здание выросло в десять этажей. Окна дома идут цельным непрерывным стеклом от крыши до самой земли, и дом кажется одновременно и тяжелым и легким, как все великое. Надземную часть занимает кооперативный университет и кооперативные центры. Внизу под землею идут тоже десять этажей, где устроен целый город масляных погребов. На дворе знаменитая курганская маслодельня, работающая бездымными газами – двигателями. Сепараторное отделение одето стеклянным футляром вышиною в двадцать сажен. По одному фасаду Народного дома проходит линия сибирской магистрали. Из вагона видна как на ладони вся чистота масляной работы. С воздушных экспрессов и платформ непрерывно делают снимки для реклам в «Народной газете». Газета – высшее создание сибирского гения. В ней нет ни одной бумажной клетки, которая не вышла бы из бумажного кооператива, в ней нет ни одной строчки, написанной и набранной не кооперативом. На углу Народного дома высится редакционный маяк, на котором днем и ночью горит слово «Единение». Маяк виден на добрую сотню верст, и из Европы часто поднимаются на уральские хребты, чтобы любоваться курганским великаном.

От Кургана экспресс мчится по залитым солнцем пашням, где все лето бороздят и ровняют поля стальные чудовища – машины. Необитаемая прежде степь и тундра стали житницей всего света. Всюду видна рука людей настоящего поколения. Ничто не говорит о минувших столетиях, об их раздольных, но ленивых песнях, об их сладостных, но пассивных молитвах. Вольные сибирские переселенцы создали новый тип селений, идущих прямыми линиями в два ряда домов на сотни верст, и из степей создали тысячеверстный хутор, прорезающий быстрыми смелыми линиями Сибирь с юга на север и с запада на восток.

Экспресс быстро тормозит, но пассажирам кажется, что он врезался в ватные стены. Мелькает новый город с тысячью заводских труб, выпускающих вместо дыма только несгораемые газы.

Это – «Сталь-город», который когда-то звали Ново-Николаевском. Поезд прыгает, ему надо миновать сотни три стрелочных переводов. Стальные пути идут вправо и влево, к югу и к северу – и все направляются к Оби. Обь плещет и бьет своим полным валом, но берега ее стиснуты гранитом, набережные скованы сетью подъездных путей. По обеим сторонам идут сотни подъемных кранов. Они вытянули свои стальные плетеные кронштейны и даже тогда, когда замирают после тяжелых речных нагрузок, кажутся руками гигантов, наступающих друг на друга с одного берега на другой. Сверху виден лес мачт океанских судов, которые давно уже ходят по углубленному фарватеру Оби. Это легкие пароходы компании «Барнаул – Канал», идущие от главных угольных центров Алтая к нефтяным районам Карских островов и Печоры, через Полярный канал и железнодорожные линии от Обдорска. А вот грузные теплоходы компании «Сталь-город – Нарвик», рассекающие грозные бури Карского моря и полярные льды океана.

Экспресс влетает на железнодорожный мост через Обь. Этот мост со своими крепкими дамбами, широкими и длинными пролетами и тяжелыми башнями – гордость сибирских строителей.

Не проходит минуты, чтобы по мосту не мелькнул поезд.

«Сталь-город» – главный форт сибирской индустрии. Вечереет, и он встречает экспресс миллионом огней, то красных, что рвутся из окон тяжелой металлургии, то снежно-белых, как день, ровно идущих от механических заводов. В воздухе над городом целый гомон света и звука – это новая человеческая симфония огня и железа.

Заводы идут правильными рядами корпусов, кочегарки вытянулись прямыми линиями, – это тысяча горящих бронированных сердец «Сталь-города», черные гиганты-трубы угрожают самому небу. Частные здания идут квадратными кварталами: их плоские крыши соединены в одну площадь и образуют роскошный зеленый сад.

И все эти заводы, дома, башни, цистерны, мосты, элеваторы, рыбные погреба – анонимны, у них нет названий, они принадлежат компании и синдикатам, у которых нет фамилий, – голый капитал, без лиц, без фигур.

«Сталь-город» зовут машиной Сибири. Оттуда идут водные и железные пути на восток, запад, север и юг. День и ночь идут грузы с орудиями земледелия на север, где земельная обработка уже подходит к семидесятому градусу, на запад и восток идут двигатели для маслодельных заводов, мельниц, консервных фабрик, а на юг – к Алтаю – готовые части домен, краны, бурильные машины, трансформаторы.