Читаем без скачивания Слабость Виктории Бергман (сборник) - Эрик Сунд

Лассе ее предал.

А Микаэль, он тоже стал разочарованием? Ведь у них все начиналось так хорошо.

Неужели их разносит в разные стороны еще до того, как они успели сблизиться по-настоящему?

По сути дела, нет никакой разницы между ее работой и личной жизнью. Лица стали сливаться. Лассе. Самуэль Баи. Микаэль. Тюра Мякеля, Карл Лундстрём.

Все вокруг нее чужаки.

Ускользают от нее, выходят из-под контроля.

Она опять подсела к плите и закурила новую сигарету, глядя, как дым исчезает в вытяжке. Маленький магнитофон лежал на столе, и она потянулась за ним.

Час был уже очень поздний, и следовало бы попробовать поспать, но она не смогла устоять перед искушением и включила магнитофон.

…всегда боялся высоты, но ему так хотелось прокатиться на колесе обозрения. Если бы не он, ничего бы не случилось, а он к тому времени уже говорил на сконском диалекте, повзрослел и научился хорошо зашнуровывать ботинки. Черт, как трудно вспоминать. Но он был чертовски избалован, ему вечно требовалось добиваться своего.

София почувствовала, что расслабляется.

Когда начинаешь засыпать, мысли обретают полную свободу.

Дверь

открылась, и к нему вошла светлая женщина. Она была тоже голой, и он впервые увидел женщину без одежды. Даже мать не показывалась ему в таком виде.

Он прикрыл глаза.

Она скользнула к нему и молча лежала рядом, нюхая его волосы и бережно гладя по груди. Настоящей матерью она ему не приходилась, но она его выбрала. Просто посмотрела на него и, улыбнувшись, взяла за руку.

Прежде его никто так не ласкал, и прежде он никогда не чувствовал себя так уверенно.

Остальные всегда сомневались. Не прикасались, а щупали его.

Проверяли, годится ли он.

А светлая женщина не сомневалась.

Он снова прикрыл глаза, предоставив ей делать с ним все что угодно.

матрас

после их упражнений намок. Несколько дней они не занимались ничем другим, только лежали в постели, упражнялись и спали попеременно.

Когда он не совсем понимал, чего именно она от него хочет, она заботливо показывала ему, что имела в виду. Хоть все для него было в новинку, он оказался легкообучаемым адептом, и со временем у него получалось все более ловко.

Труднее всего ему было научиться управляться с предметом, напоминающим коготь.

Часто он тянул слишком слабо, и тогда ей приходилось показывать ему, как следует ее царапать, чтобы раны начинали кровоточить.

Если он тянул слишком сильно, она стонала, но не предпринимала попыток его наказать, и он решил, что чем сильнее тянуть, тем лучше, хотя толком не понимал почему.

Возможно, потому, что она ангел и не способна чувствовать боль.

потолок

и стены, пол и матрас, скрипящий пластик под ногами и маленькая комнатка с душем и туалетом – все это принадлежало ему.

Дни заполнялись поднятием тяжестей, мучительными упражнениями для живота и бесконечным кручением педалей на велотренажере, который она установила в углу комнаты.

В туалете имелся маленький шкафчик. Там стояло множество масел и кремов, которыми она каждый вечер его натирала. Некоторые из них сильно пахли, но они снимали боль в мышцах после тренировок. Другие пахли чудесно, и от них его кожа становилась гладкой и эластичной.

Глядя на себя в зеркало, он напрягал мышцы и улыбался.

комната

походила на страну, из которой он приехал. Тихая, надежная и чистая.

Он помнил, что говорил великий китайский философ о способности человека обретать знания.

Я слышу и забываю, я вижу и запоминаю, я делаю и понимаю.

Слова излишни.

Надо только смотреть на нее и запоминать, каких действий она от него хочет. Потом он будет делать и понимать.

Комната была тихой.

Каждый раз, когда он собирался что-нибудь сказать, женщина прикладывала ему ко рту руку и шикала, а сама общалась с ним, что-то глухо буркая в нужный момент или используя язык глухонемых. Вскоре он уже не произносил ни единого слова.

Он видел по ее глазам, как она им довольна. Когда он клал голову ей на колени и она гладила его по коротеньким волосам, он ощущал спокойствие, кратким хмыканьем показывая ей, как ему приятно.

Комната была надежной.

Он наблюдал за женщиной и учился, задалбливал, чего именно она от него ждет, и со временем, перестав мыслить словами и предложениями, стал соотносить приобретенный опыт с собственным телом. Счастье выражалось теплом в животе, беспокойство – напряжением мускулов затылка.

Комната была чистой.

Он только делал и понимал. Чистые ощущения.

Он не произносил ни слова. Думал образами.

Ему предстояло стать телом, и только.

Слова бессмысленны. Они не должны присутствовать в мыслях.

Однако они оттуда не уходили, и он ничего не мог с этим поделать.

Гао, думал он. Меня зовут Гао Лянь.

Квартал Крунуберг

Закончив разговор с Софией Цеттерлунд, Жанетт Чильберг пребывала в подавленном настроении. Она знала, что получить санкцию прокурора будет нелегко. Фон Квист обязательно упрется – в этом она не сомневалась.

И еще эта София Цеттерлунд.

Ее холодность Жанетт не понравилась. Слишком рациональна и бессердечна. Ведь речь идет о двух убитых молодых людях, и раз у нее есть возможность помочь, почему же она не хочет? Неужели все дело в профессиональной гордости и обязанности соблюдать конфиденциальность?

Жанетт чувствовала, что все застопорилось.

Утром они с Хуртигом тщетно пытались связаться с Ульрикой Вендин – девушкой, которая семь лет назад заявила на Карла Лундстрёма, обвинив его в побоях и изнасиловании. Полученный в справочной номер телефона больше не функционировал, а когда они поехали по ее адресу в Хаммарбюхёйден, им никто не открыл. Жанетт надеялась, что, увидев оставленную в почтовом ящике записку, девушка позвонит им, как только придет домой. Но пока телефон молчал.

Не расследование, а мучительное преодоление препятствий.

Она чувствовала, что ей необходимы перемены. Новые задачи.

Если ей хочется продвинуться в полицейской иерархии, это будет означать сидение в офисе и административные обязанности.

Но разве этого ей хочется?

Пока она изучала служебную записку с информацией о трехнедельных курсах повышения квалификации в допросах детей, в дверь постучали.

Вошел Хуртиг в сопровождении Олунда.

– Мы собираемся выпить пива. Пойдешь с нами?

Она посмотрела на часы. Половина пятого. Оке готовит ужин. Тушеные макароны с фрикадельками перед телевизором. Молчание, отдающее тем, что общей у них теперь осталась только скука.

Перемены, подумала Жанетт.

Скомкав служебную записку, она бросила ее в корзину для бумаг. Три недели за партой.

– Нет, не могу. Как-нибудь в другой раз, – ответила она, вспомнив, что обещала себе согласиться.

– Конечно, увидимся завтра, – с улыбкой кивнул Хуртиг. – Смотри не уработайся вконец. – Он закрыл за собой дверь.

Перед тем как собрать вещи, чтобы идти домой, Жанетт приняла решение.

Первым делом она наскоро пообщалась с Юханом, и они договорились, что тот узнает, нельзя ли ему переночевать у Давида, затем позвонила в кинотеатр и забронировала два билета на ранний сеанс. Перемена, конечно, не кардинальная, но все-таки маленькая попытка встряхнуть их серые будни. Сперва кино, потом ужин. Возможно, бокал пива.

Оке ответил на звонок раздраженно.

– Чем ты занимаешься? – спросила она.

– Тем, чем обычно занимаюсь в это время. А что делаешь ты? – Собираюсь домой, но мне подумалось, что мы могли бы вместо этого встретиться в городе. – Вот как, есть важный повод?

– Нет, просто я подумала, что мы с тобой давно не делали ничего приятного.

– Юхан идет домой, и я стою…

– Юхан переночует у Давида, – перебила она.

– Ну тогда ладно. Где встретимся?

– Перед “Сёдерхалларна”[48]. В четверть седьмого.

Закончив разговор, Жанетт сунула телефон в карман куртки. Она надеялась, что муж обрадуется, но он откликнулся скорее холодно. С другой стороны, это ведь только поход в кино. Впрочем, он мог бы проявить хоть немного энтузиазма, думала она, выключая компьютер.

Пройдя мимо памятника Анне Линд[49], Жанетт увидела Оке. Он стоял с мрачным видом, она остановилась и стала его разглядывать. Двадцать лет вместе. Два десятилетия.

Она подошла к нему.

– Примерно семь тысяч, – улыбаясь, сказала она.

– Что? – удивился Оке.

– Вероятно, немного дольше. У меня ведь неважно с математикой.

– Ты о чем?

– Мы провели вместе около семи тысяч дней. Представляешь?

Двадцать лет.

– Мм…

“Индира”

“Уникальное исследование человеческого унижения” – первый в мире полнометражный фильм, снятый мобильным телефоном, был, возможно, не лучшим из виденных Жанетт фильмов, но уж точно не таким плохим, как считал Оке.