Читаем без скачивания Багратион. Бог рати он - Юрий Когинов

— Убит. На моих глазах, — произнес Багратион, вскакивая в седло.

— Царство ему небесное, — перекрестился Суворов, садясь на свою неказистую казачью лошаденку. — Жаль: на одного ученика у меня сделалось менее.

Глава тринадцатая

На раскаленной докрасна плите стоял большой медный чан. Из-под крышки с бульканьем вырывался парок, расточая по всему дому запах вареного овечьего мяса, гороха, чеснока и каких-то душистых и острых приправ, совершенно неведомых русскому вкусу. А за окном лил и лил холодный дождь. Порывы ветра иногда с такою силою обрушивались на стены жилища, что казалось, еще один напор, и дом не выдержит.

Но дом был крепок, поскольку стены его были сложены из огромных валунов, скрепленных между собою известью, как принято строить в этих краях.

Как только суворовские войска вошли в деревню Таверно, хозяин дома Антонио Гамма попросил фельдмаршала считать себя его гостем.

Переход из Алессандрии, Асти и Риволи сюда, к подножию Западных Альп, был несложен и не очень утомил воинов. Солдаты шли налегке — на плече ружье, за спиною ранец, в котором «шильце, мыльце» и все такое прочее для немудреного в походе солдатского быта; У офицеров же вообще на плече одна шинельная скатка. И жара не очень уж угнетала — август уже переваливал на вторую половину, да к тому же марш был по суворовскому обычаю: днем — отдых, поход — с полуночи.

Здесь, в Таверно, фельдмаршал совершенно не рассчитывал делать длительный привал. По его планам следовало быстро, так сказать на ходу, перегрузить на мулов провиант, патроны к ружьям и заряды к орудиям, а сам обоз отправить вперед кружным путем — через Милан, Киавену и Энгадин туда, куда он наметил свой маршрут — к Цюриху, в Швейцарию. С обозом Суворов направлял и тяжелую артиллерию, оставив при своем двадцатитысячном войске лишь двадцать пять орудий малого калибра.

День стоял, теплый, солнце не обжигало, как в середине лета в Италии, когда днем не хватало даже воздуха. Потому фельдмаршал поначалу вежливо отказался от гостеприимства улыбчивого и веселого таможенного офицера. Но оказалось: никакие мулы в деревню не приходили.

— Может быть, герр русский главнокомандующий все же зайдет в дом? А вдруг мулов не пригонят сегодня, а лишь на второй или третий день?

— Ну вот, привет всем нам от гофкригерата! — Суворов обернулся к своим спутникам-генералам. — Этого я и страшился; Ни мулов, ни провианта — ничего, кроме скал и пропастей. Но я — не живописец!

Впереди стеною возвышался Альпийский хребет — горы, каких солдаты не видели даже в Северной Италии. Они были сумрачны и неприветливы, заслоняя собью, казалось, впереди все небо. Неожиданно, как случается часто в горах, с вершины донесся порыв ветра, темная туча нависла над деревушкой, и ударил такой ливень — холодный, как позднею осенью в России.

— В это время года Сен-Готард — самые лучшие ворота в Швейцарию. Только перевал сильно охраняется французами, — продолжал разговор Антонио, Гамма, направляясь с гостями к своему большому, в два этажа, дому. Как и его жилище, все дома в Таверно были из валунов, но более низкие, с плоскими крышами, на которые были навалены камни, чтобы кровлю не снесло порывом бури.

Внутри сразу дохнуло теплом, уютом, и Суворов, сбросив кафтан и разувшись, подошел к хозяйке дома.

— Обеда на всех хватит? Я — не едок: кожа да кости. А вот о них надо бы позаботиться, — показал на Горчакова, Багратиона и Дерфельдена, что вошли в дом за ним следом.

Говорил Суворов на какой-то чудовищной смеси итальянского, немецкого и французского, хотя сам был уверен, что в чем-чем, а в языках он силен. И впрямь, в свободные минуты на каком-то одном из иноземных наречий брался даже сочинять стихи. Впрочем, Антонио и его жена речь Суворова понимали. Хозяйка — дородная, под стать своему мужу, улыбчивая, лет сорока женщина — обрадованно рассмеялась:

— О, до чего же понятный русский язык! Он так похож на мой родной немецкий.

Хозяин же перешел на французский, быстро догадавшись, что гости так его лучше поймут.

— Первое дыхание осени. — Антонио показал на оконное стекло, сплошь залитое потоками воды. — После такого дождя дороги не сделаются сразу непроходимыми. Но поспешить нужно.

Этих слов, наверное, только и не хватало Суворову.

— Не мешкать, поспешать? — повторил он. — Но как, позвольте спросить, это сделать? Через два дня меня должны ждать там, за перевалом. А крыльев у меня нет. И нет сапогов-скороходов. Гофкригсрат забыл меня оными снабдить. Как, впрочем, и этими чертовыми лошадками, без коих нам — зарез! Позор, позор на мои седины! Как же я позволил союзникам так меня обвести — направить в этот каменный мешок, когда у меня был свой блестящий план действий?

После разгрома Макдональда, а затем и Моро Суворов был, что называется, на коне. Остатки войск, разбитых под Нови, бежали к Генуе. Разгромить их там уже не составляло труда. А из Генуи открывался путь по побережью Генуэзского залива к Ницце. И вот она, южная часть Франции, могла оказаться в руках союзный войск.

Но выходило: Вене сей победный марш ни к чему. Гофкригсрат и император Франц лишь на словах стращали Париж. Цель их была значительно проще — с помощью главной ударной силы, русских войск, заполучить в свою собственность Северную Италию.

А как же вспомогательный русский корпус Корсакова, посланный в обход? И как же все-таки с тем, чтобы раздавить якобинцев?

Ах да, сделали в Вене вид, что об этих мелочах и забыли. Корсаков пришел уже в Швейцарию? Вот к нему и направить русскую часть союзной армии во главе с Суворовым. Объединившись, они разобьют войска Массены — и путь на Париж им открыт. А мы поглядим: получится ли у них.

Позвольте, не согласились русские дипломаты. Эрцгерцогу Карлу лишь стоит перейти в Швейцарии речку Ааром шириною в две сотни шагов, чтобы соединиться с Корсаковым и навалиться на французскую армию. А Суворову что ж, лезть через Альпы? Да это же неприступная преграда, коя отделяет фельдмаршала от Карла и Корсакова! Да и зачем против Массены столько сил, когда и теперь он может быть уничтожен?

А мы как раз уже приняли решение, возразили в гофкригсрате. Армия эрцгерцога выводится из Швейцарии на Нижний Рейн. Она уже снялась и уходит. Так что Суворову следует поспешать, коли он не желает стать причиною гибели корсаковского корпуса.

Вот чем окончились переговоры и бесплодные препирательства Петербурга с Веною. Как головою в каменный колодезь, сунули австрийцы русские войска Суворова в суровые Альпы.

А в довершение — мулы, которых не оказалось на месте! Суворов был в отчаянии. Бесполезно истекал один, затем другой и третий день. Только на пятый он мог собраться в путь — пришли вьючные животные. И хотя их оказалось не полторы тысячи, как требовалось, а гораздо меньше, поход можно было продолжать.

День ото дня покидала природная веселость и уже пожилого таможенного офицера. Там, на Сен-Готардском перевале, дивизия Лекурба. Она уже обрела искусство жить и сражаться в горах. А они, русские?

Большинство в пехоте никогда не встречали тех ущелий и теснин, что ждут их впереди. А казаки — как они думают гарцевать на своих лошадях в тех местах, где и одному человеку бывает трудно ступить, рискуя сорваться в пропасть? И еще: кто поведет эти тысячи людей по неизведанным тропам? Как не прислали необходимого числа мулов, так, видно, забыли союзники и о провожатых.

— Вести войну в горах надо уметь, — в один из вечеров осторожно начал разговор таможенный офицер. — Я бы взялся, к примеру, рассказать вашему генералу об особенностях Сен-Готарда, да есть ли кто сведущий в горных уловках?

— Уверен, Антонио, что все мы ни к чему не гожи? — задиристо спросил Суворов. — А вот на этого чернявого генерала погляди. Разве не горный орел?

— О, итальяно? — воскликнул Антонио, обратившись к самому молчаливому гостю — Багратиону.

— Да нет, он — наш. Что ни на есть чистый природный русский, — засмеялся Суворов. — Только с Кавказских гор. Не слыхал? Там он и родился, вырос и там воевал. Он меня уже кое-чему из горной войны научил. Так что давай объясни ему на французском наречии. А о чем не докумекаете, я встряну: князю Петру по-нашему, по-русски растолкую.

— Вы, сказали: он — принц? Настоящий?

— А что? Да, принц, а по-нашему князь, — подтвердил Александр Васильевич. — Я с недавних пор тож в князьях обретаюсь. Мне сюда уж, после Нови и Мантуи, государев указ пришел: за ратные мои труды впредь именоваться мне князем Италийским. Також и всем потомкам моим — мужеского и женского рода. Но то, видишь, — дарованное. У Багратиона сие прозвание природное. Он не просто князь, а — царского рода! И с отцовской и с материнской стороны.

Антонио, не мигая, смотрел на русского чернявого генерала, очень похожего на итальянца. Теперь, когда фельдмаршал заявил, что этот генерал даже не просто принц, а происходит из цесарского рода, он растерялся.