Читаем без скачивания Чёрный караван - Клыч Кулиев

Тот же дайханин хриплым голосом добавил:

— Остался один воздух. Если и за него придется платить — тогда нам конец. Хоть в петлю полезай!

Сборщик податей опять разъярился:

— Я тебе покажу петлю… Скотина! Убирайся отсюда! Или я сдеру с тебя шкуру!

То ли споривший понадеялся на нашу помощь, то ли не мог больше сдержать возмущение, но он вдруг отчаянно закричал:

— Сдери! Если ты считаешь, что бог мало мучений даровал мне, — изруби!.. Убей! Брось собакам! Все равно это не жизнь!

Сборщик податей окончательно вышел из себя и крикнул своим нукерам:

— Алимджан! Что вы рты разинули… Уберите его!

Нукеры накинулись со всех сторон на дайханина, один схватил его за шиворот, другой стегнул плетью. Потащили в селение.

Улегшись, я сразу заснул как убитый и спал до рассвета. Если бы не князь, пожалуй, спал бы и дольше. Но князь прибежал откуда-то, вопя диким голосом:

— Люди! Вставайте! Вы знаете, где мы остановились? В селении прокаженных! Ступайте посмотрите… О боже!

Все мигом проснулись и, протирая глаза, сидели в каком-то оцепенении.

Князь снова завопил:

— Чего сидите? Ступайте, смотрите, где мы остановились!

Теперь, когда совсем рассвело, стало видно, что между нашей стоянкой и аулом течет глубокий арык. За арыком собралось множество народу. Женщины, мужчины, дети выстроились на том берегу. Все наши кинулись к арыку. Я тоже подошел. Князь кричал не зря. Среди теснящейся у арыка толпы не было никого, кто сохранил бы человеческий облик! Передо мной стояла толпа уродов, один другого страшнее. У того не было половины носа, у другого сморщенное, словно обожженное огнем, ухо. Еще у одного вылезли брови и все лицо покрывали белые пятна… У иных вовсе не было пальцев на руках, только бесформенные култышки. Это было невыразимо жуткое зрелище! Чтобы поверить, что такое возможно, надо было видеть это собственными глазами. Много стран я обошел, но такого человеческого страдания еще нигде не встречал.

Полковнику Арсланбекову уже приходилось видеть поселки прокаженных. Поэтому на его лице не было заметно особого волнения. Я взял его под руку и, отведя назад, спросил:

— Что же, все жители этого селения больны проказой?

Глубоко вздохнув, он ответил:

— Да… В Бухаре очень много таких больных. Государство не в состоянии бороться с этой болезнью. Вернее, и не пытается бороться. Прокаженных собирают вот в такие поселки, сдают им в аренду землю и воду и заставляют работать, как ослов.

— И с них тоже берут подати?

— Да еще как! Сами видели вчера вечером, как бесился зякетчи. Не скажу, какую подать собирают сейчас по всей Бухаре. Но до войны, по подсчетам наших людей, в год собиралось минимум триста миллионов тенге. Из них не меньше пятнадцати — двадцати процентов шло на армию. А остальное… Один бог ведает, куда тратилось остальное! Если хоть половину этих денег расходовать на нужды страны, можно ежегодно строить десятки плотин и дорог, сотни караван-сараев и медресе. Ну-ка назовите хотя бы одну плотину или дорогу, выстроенную в правление нынешнего эмира Сеид Алим-хана… Не найдете!

— Куда же уходит такая уйма денег?

Полковник язвительно улыбнулся:

— Если вам очень хочется узнать, подсчитайте, какие суммы лежат у Сеид Алим-хана в индийских банках. То, что находилось в наших банках, кажется, у него отобрали. Плакали его денежки!

Я промолчал. Полковник сказал все. К сожалению, сказанное им соответствовало действительности.

Даже не позавтракав, мы снялись с места и поспешили прочь. Сборщик податей взялся проводить нас до развилки. По пути я спросил его:

— У вас не пробуют лечить этих больных?

Он расхохотался, видимо найдя мои вопрос слишком наивным, и ответил:

— Закопать всех живьем в землю — и дело с кондом! Какое еще нужно лечение?

Я не понял, серьезно он говорит или шутит. Видя мое недоумение, он добавил:

— И вообще, кому ты поможешь? Скажем, прокаженным помогли… А что делать с венериками? Куда девать трахомных? Куда отослать чахоточных? Если не смилостивится аллах, всем больным невозможно помочь!

Я только горько улыбнулся в душе.

Арсланбеков тоже вступил в разговор:

— Нельзя ли хотя бы запретить прокаженным женщинам рожать детей?

— Ха-ха-ха! — Сборщик впервые весело рассмеялся. — Как же запретишь? Муж, жена… Что же, поставить рядом нукера?

Полковник замолчал. Действительно, как запретишь? Скопище людей с самыми примитивными, грубыми инстинктами… Можно ли требовать от них человечности?

Я все не мог забыть стоящих на том берегу оборванных, жалких детей, представлял себе их страшные язвы и болячки, и меня буквально тошнило. Чтобы отвлечься, я спросил сборщика:

— Есть ли какие-нибудь правила сбора налогов?

Зякетчи вынул тыковку с насом[57], постукал ею по седлу и, достав щепотку, с гордым видом ответил:

— Для нас закон — слово амлякдара. А для амлякдара — приказ бека… А все остальное зависит от его светлости эмира. Слово его — закон, желание — справедливость!

Должно быть, сборщик вдруг представил себе эмира, — рука его задрожала, и он рассыпал табак. Арсланбеков воспользовался тем, что сборщик немного отстал, и обратился ко мне:

— Он хорошо ответил: «Слово его — закон, желание— справедливость…» Вы, господин полковник, не ищите в Хиве и Бухаре законов и правил. Здесь нет никаких законов, кроме произвола, утвержденного временем и адатом.

Мы доехали до развилки. В это время с северной дороги показалась группа людей на верблюдах и ишаках. Один из них крикнул:

— Поворачивайте назад: дорога закрыта!

Сборщик податей, не останавливаясь, грозно ответил:

— Чего кричишь? Кто закрыл дорогу?

Вожак колонны, старик на огромном белом ишаке, подъехав ближе, склонил голову в знак приветствия и пояснил:

— Не ездите в ту сторону. Говорят, там началась драка между людьми бека и дайханами. Мост разрушили. И будто бы хватают всех, кто появится. Говорят, в Карши приехал сам его светлость кушбеги.

Посоветовавшись с полковником, я все же решил ехать вперед. Мой сап «таксыра» плюс уменье полковника Арсланбекова находить выход из самых сложных положений уже помогли нам преодолеть немало преград. Неужели теперь мы должны отступить?

Каршинский вилайет действительно оказался в огне. В нескольких амлякдарствах произошли стычки между посланцами бека и дайханами. Если бы вовремя не прибыл сам кушбеги и не принял решительных мер, пламя возмущения, возможно, разгорелось бы еще сильнее. Но кушбеги поступил очень умно: первым делом принялся проверять своих подчиненных — бека и амлякдаров. Всплыли наружу всяческие беззакония, взяточничество, произвол. Виновники тут же были сурово наказаны.

Мы увидели это своими глазами. Центром одного из амлякдарств был маленький городок, весь в тени густых садов. Четыре-пять узких улочек, прижавшиеся друг к другу лавочки, чайханы, караван-сараи. В стороне — усадьба амлякдара. Все жители городка собрались там. Мы тоже пошли туда. Посреди двора, на обгорелом пне, опустив голову, сидел жирный мужчина с шеей толстой, как колода, на которой рубят мясо. Он был одет в белую рубаху и штаны, но без шапки и сапог. Обе руки его были связаны за спиной, босые ноги крепко привязаны цепями к черному пню. Под палящими лучами солнца его круглая лысая голова была видна издалека. Внутри и вокруг двора собрался народ — взрослые мужчины и мальчишки, — некоторые даже вскарабкались на деревья.

Подъехав к воротам, мы спешились. Толпа сразу расступилась, навстречу нам выбежали нукеры. Склонив головы, сложив руки на груди, они встретили нас с большим почетом. Взяв с собой Арсланбекова, я направился к дому. Толпа вдруг загудела, со всех сторон послышались невнятные голоса. В это время из дома навстречу нам торопливо вышли трое нарядно одетых мужчин и согнулись почти до земли в поклоне. Чем вызван такой почтительный прием, мы поняли только после того, как вошли в дом.

Толпа, оказывается, ждала приезда из Карши судей. Вчера приезжал сам кушбеги и распорядился наказать амлякдара, а сегодня должны были приехать раис и казий[58], чтобы судить его. Не назовись мы сами, никто из окружающих не догадался бы, кто приехал. Когда мы вошли и сели, один из встречавших нас (он оказался вновь назначенным амлякдаром), низко склонив голову, покорно приветствовал нас:

— Добро пожаловать, хазрати[59] раис… Весь народ с нетерпением ожидает вас.

Пришлось объяснить ему, что я не раис, а по приглашению эмира еду в Бухару. Наступило легкое замешательство. Но новый амлякдар не растерялся и быстро исправил свою оплошность. Так же почтительно склонив голову, он проговорил:

— Гость пресветлого эмира — гость всей Бухары. Добро пожаловать… Добро пожаловать…

За чаем я спросил у нового амлякдара, кто такой сидит во дворе. Он многозначительно улыбнулся и ответил: