Читаем без скачивания Заря Айваза. Путь к осознанности - Живорад Славинский

В комнате возникла мертвая тишина. Вместо того чтобы ударить его бутылкой, пролить кровь или сломать кости, Мило спокойно повернул свою голову и с чувством презрения произнес: «Спустя пятьсот лет никто не вспомнит про тех скелетов, что только и делали, что трахались, но весь мир будет знаком с моим искусством».

Я задумался над тем, как можно было человеку создать душевную конструкцию такой силы при помощи своего сознания. Насколько проще была бы моя жизнь, если бы я имел хоть чуточку такой исключительной способности распознавать в себе основания для подобного самоуважения. Я чувствовал себя совершенно посторонним среди них, хотя должен признать, что их разговоры и грязные шутки звучали довольно неплохо, особенно после двух лет бесед о высших состояниях, о пробуждении Кундалини, о Блаватской, Штайнере и Меер Бабе. Теперь окружающие смотрели на меня со смешанным чувством уважения и злобного восторга. Мне показалось, что Нейл, возможно, рассказал им перед моим возвращением в «Форесту», что я был на попечении у богатой шведской женщины, что было мечтой для многих из них. Они полагали, что она выпроводила меня, иначе бы я не вернулся обратно к ним в компанию. Это означало огромную потерю в социальном статусе, так что разговоры о том, где я пропадал раньше, всячески избегались. Я заметил, как Бейн Дефлоратор украдкой взглянул на часы и кольцо, которые подарила мне Астрид. Его глаза бегали вверх и вниз, пока он подсчитывал, сколько же все это могло стоить. Он пытался вытянуть из меня информацию, что же со мной случилось: «Что-то у тебя не ладится жизнь на утомительных работенках. Это только для мелкой сошки, для людей физического труда. Для умного человека должно быть что-то получше…» — после этих слов он откинулся назад и прищурил глаза, словно оценивая взглядом мое кольцо. После того, как он повторил эту фразу еще раз, я спрятал руку в карман.

Он значительно прибавил в весе. Над застегнутой рубашкой свисал двойной подбородок, через запятнанную куртку с поношенными рукавами выпирало пузо. От его величия не осталось почти и следа. В словах стало больше уличного жаргона, казалось, что он специально использовал его. Шепотом, чтобы никто не слышал, он рассказал мне одну свою историю, после которой сам пришел в уныние: «Я как-то натолкнулся на одну старушенцию. Думал, что она нализалась, но ошибся… Дешевая сучка! Если подкинуть ее за ноги вверх и шмякнуть о стену, тогда, может быть, у нее быстрее выкатятся глаза, чем у ее единственного наследника. Мы пошли к ней… когда я раздел ее, то меня чуть не вырвало. Сиськи свисли до живота, живот до пилотки… у меня просто не мог встать…»

Я пошел к кровати. Но еще долгое время не мог заснуть и слушал, как они разговаривали о чем-то, произнося через слово «мать твою», «да пшел ты нах», и хлопали по доске шахматными фигурами. Меня это не раздражало. Я чувствовал себя так, словно после множества безвкусных готовых кексов наконец откусил кусок от маминого домашнего пончика со сливовым вареньем.

Я попытался открыть входную дверь дома Астрид, что в Энсхеде, но она оказалась на цепочке. Я позвонил в звонок и стал ждать со зловещим предчувствием. Уже прошло два месяца с того момента, как я собрал вещи и ушел, и с тех пор ничего не слышал о ней. Мне не попадался на глаза ни один человек из тех, кто бы мог мне что-нибудь сообщить о ней. Под началом Нейла я чувствовал себя сперва свободно, затем моя жизнь превратилась в рутину, и в конце концов я все больше и больше начал думать о ней, особенно в бессонные ночи.

Я забыл про ее физические изъяны, скучал по ее чувству юмора, по ее немного наигранному, но благородному стилю поведения, по ее вкусу к еде и спиртному, по ее дому, такому уютному и теплому. Со времени установления наших близких отношений секс с ней приобретал для меня все большее значение, как и ее темперамент и любовь к шалостям в постели, что так резко контрастировало с ее утонченностью, когда она была не в кровати, — все эти мысли о ней снова начали занимать мою голову. И вот я опять у ее порога. Я был намерен сказать, что пришел вернуть ключ от ее дома, а также дать ей шанс снова меня соблазнить…

Увидев меня, она раскрыла глаза от удивления.

— А-а-а-а, ты… чего нагрянул так… внезапно?

На ней был махровый халат, волосы были слегка взъерошены, а на щеках проступал розовый румянец. Я учуял запах ее парфюма, разбавленного вином.

— Возможно, и хорошо, что ты пришел в такой момент… Проходи.

На кожаном диване в столовой сидел Роши, прикрывшись одеялом. Он сидел голышом, а его халат свисал с бедер. Он скрестил свои короткие, тощие ноги, на которых только местами виднелись волосы, так, словно сидел в ресторане. Он кивнул мне, не поморщившись.

Это был конец. Я понял: в то время, пока я думал, что Астрид в Амстердаме, она забавлялась с ним в его так называемом храме. Она была склонна к необычному поведению и отношениям, что удивляло людей в ее обществе, но никто бы не поверил в то, что в двусмысленном положении мог оказаться Роши.

Пока я думал, как мне реагировать на все это, Астрид произнесла:

— Ну, присаживайся к нам! У нас есть отличное вино, — и указала пальцем на стол, где стояла незаконченная бутылка вина. Рядом с диваном валялась пара уже выпитых бутылок.

— Это мой не самый любимый напиток, — ответил я.

— Я дам тебе возможность насладиться им.

Я повернулся и залез рукой в карман.

— А я пришел вернуть тебе ключи от дома.

Мне было нелегко снимать ключ с цепочки. Я положил его на стол рядом с диваном. Она проводила меня до двери, открыла ее и сказала на прощанье:

— Я желаю тебе всего самого наилучшего… потому что я счастлива… я счастлива как никогда.

Ее словам можно было верить. Она выглядела моложе, чем в последние несколько месяцев: взгляд с поволокой, пышущие здоровым румянцем щеки, быстрые и легкие движения тела. У нее была новая страсть — и я ничего не мог сказать об этом. Я только знал, что в ту ночь мне будет ой как нелегко заснуть. Я уже почти повернулся уходить, как услышал слова Астрид, которая, по-видимому, пыталась меня как-то подбодрить:

— О тебе спрашивала Гунила Бериман… Она хотела, чтобы ты ей позвонил.

Она передавала меня в руки другой женщине средних лет, словно я был какой-то эстафетной палочкой. Я повернулся к ней и сквозь сжатые зубы медленно произнес:

— Спасибо, но нет. Довольно с меня взрослых женщин! — и ушел с мыслью о том, достаточно ли глубоко ее задели мои слова, или же в своей любви она была неуязвима. Но в одном я был прав — я не смог заснуть до самого рассвета.

В те времена чувство удовлетворения посещало меня только мельком. Я уже не сидел на шее у женщины средних лет и, несмотря на ту грязную работу, что выполнял сейчас, чувствовал себя намного лучше. Наверное, такие ощущения испытывает проститутка на пенсии, которая вышла замуж, вырастила детей и чувствует себя уставшей, — но от благородной работы. Каждый третий день у меня был выходным, который я бесцельно проводил у себя в комнате, а позднее, вечером, к нам подтягивалась компания.

Однажды в один из таких выходных, ближе к вечеру, мне почему-то было не по себе. Я перелистывал страницы прочитанных книг. Скоро в моих руках оказалась «Книга Закона» Алистера Кроули, которую мне когда-то преподнесла Гунила Бериман в качестве подарка, когда гостила у Астрид. В первый раз я читал старое издание этой книги еще в Белграде, и тогда она не произвела на меня глубокого впечатления. Эта же выглядела куда приятнее. На каждой странице справа был текст, напечатанный красными буквами, а слева — факсимиле почерка Кроули, когда он писал книгу в Каире в 1904 году. Мое внимание захватили начальные фразы, и я, стоя у окна, начал внимательно изучать книгу, углубившись в нее более чем на полчаса. Что-то забытое проснулось внутри и завладело мной.

«Хад! Манифестация Нюит», — такое начало произвело на меня особый эффект, как призывный звук рожка на охотничьих собак. «Разоблачение общества небес… Каждый мужчина и каждая женщина — звезда… Каждое число бесконечно, различия не существует…» Какие-то части текста давались мне легко, в то время как другие я понимал лишь интуитивно. Там были какие-то непонятные дробные выражения из высшей математики, которые увязывались у меня в голове только благодаря моему предчувствию. Текст носил оккультное имя «Ал», что по каббалистической нумерологии соответствует числу тридцать один, треть от числа девяносто три, символическим выражением принципа телемы, или желания. Очевидно, телема не являлась здесь просто термином, обозначающим волю в узком смысле этого слова, она обозначала приближение сознательной личности человека к истинной личности и их окончательное слияние. Книга ставила соискателю в качестве цели постоянное выражение его собственной истинной личности, вместо того чтобы он продолжал погружаться в ограниченную эго-личность.