Читаем без скачивания Стражи Арктиды - Артем Истомин

– Откуда доллары? Чьи? – загремел капитан, плотоядно глядя на деньги, и уставился на человека в штатском. – Полковник Максимов, что дальше?

– Наркотик. Составляй протокол и на экспертизу. – И вышел.

– А теперь ты наш! – сардонически заулыбался капитан, прикрыв деньги рукой.

Как вырваться от этих защитников демократии? – решал непосильную задачку Виктор Семиоков. Гляди, еще и бутылку из-под шампанского сунут в зад, допрашивая. Вот и признается, что он еще и Алк, будущий Страж. И будет раздолье для психиатров…

Капитан красноречиво перебирал баксы в руках и выжидательно посматривал.

– Так отпустить тебя – или в КПЗ? Протокол тоже можно состряпать по-разному.

– Да пошел ты! – подал голос. – Ведь знаешь, что пакеты подброшены.

– Ишь! – привстал капитан, с треском отодвигая ногой стул. – А ну-ка, Вась, – двинул подбородком в сторону сержанта, – будем счас составлять протокол.

Мент с ухмылкой запер дверь, а капитан, сбычившись, выхватил из-под стола резиновую дубинку. В голове у Алка застучало, подступало бешенство. Сейчас изобьют его и накатают: сопротивление представителю власти.

Капитан ударил ногой, целясь в пах. Он с трудом увернулся, носок больно зацепил по бедру. Дальше уже ничего не соображал. И вот тут-то впервые в его жизни на фоне психического угара проявилось неизведанное. Он лишь попытался опустить кулак на голову капитана, а тот с хрипом втянул в себя воздух и уткнулся головой в пол. Рванувшегося к нему сержанта с дубинкой остановил выставленной рукой, но их разделял метр… Сержант прогнулся назад, зашатался и завалился. Глаза лейтенанта расширились от ужаса.

– Стой и не шевелись! – холодно приказал, сам удивляясь себе.

Озлобленно собрал деньги, документы, закрыл кейс и – к выходу.

В районе солнечного сплетения разгорался холодный огонь.

Из-за деревьев показалось солнце, тяжелое сонное солнце, разбухшее от красной туманной дымки, неприветливое и равнодушное от надоевшей службы: каждое утро всползать по небу вверх и освещать планету с человеческим муравейником. Однако пичужки восторженной песней заприветствовали и это отчужденное от нового зарождающегося дня солнце. В восторге закаркала в леску ворона, чаще стали проноситься мимо автомобили, засвистела рядом зарянка, прошмыгнула мимо остановки птичка-чернушка.

И светит недовольное миром солнце, клубятся над землей туманы, а жизнь пошла мимо Алка. В то время такие понятия, как «транс», «паранормальные явления», мало кого напрягали. Нервное напряжение начинало донимать «провалами» в сознании, но он все явственней понимал: обратись к примитивно-недоразвитой медицине – ему конец.

– Вот, когда прибиралась, увидела, – протянула как-то Павка кусок бумаги. – Это же твои кружавки, среди старых бумаг нашла. Что это?

«Хм, что это? Вот именно – кружавки. Пусть тенью в „кольцевом генераторе“, но вихревые Поля – смысл и мощь Вселенной. Скорость без потери энергии – десять в девятой степени от световой, информация всего сущего, прошлые судьбы и будущие, неисчерпаемые энергии Галактик. Любая материальность из, казалось бы, Ничего. И неуки вопят: „Фантазия!“ Увы, не фантазия».

– Эти «кружавки» способны перевернуть мир, – буркнул в ответ. – Не я открыл торсионность Мироздания, русские ученые пока впереди, но наши правительственные олухи все приоритеты растеряют. Забыл сжечь…

(Карамышев, ты еще помнишь нас, тебе не отбили мозги? Ты «пишешь» нашу память?)

Алк «стучался» в Иной Мир, напрягал разум, догадывался: как и каждый живущий человек, он мыслями рождает вокруг себя торсионное возмущение физического вакуума (вот почему наши мысли влияют на нашу судьбу), созидающие мысли вызывают правосторонние завихрения энергетически-информационного Поля, разрушающие – левосторонние. Свет записывает и сохраняет информацию, Тьма ее стирает. Эмоциональный накал или врожденная быстрота процессов некоторых отделов мозга (эпифиз) усиливают взаимодействие с информационным Полем планеты – и вот ты уже экстрасенс. Виктор Семиоков пока не мог «отключать» интеллект. А вот Мессинг, например, мог. Это не он «стучался» в Иной Мир, а Мир Иной стучался к нему. Зачем? Зачем вы, боги Иных Миров, тревожите нас?

– Ты очень изменился, Витя! – как-то издалека услышал голос бывшей жены. – На тебя невозможно смотреть без содрогания. Витенька, – заголосила, – ради каких-то принципов ты уничтожаешь себя. Они подбросили тебе наркотики, да? Это их самый частый и излюбленный прием, но все можно уладить. Или ничего ты не докажешь, наша жизнь становится лживой и безжалостной.

Полная галиматья! Или гони изобретение, или посадим. И все так просто и понятно… Вокруг тысячи прокуратур, Комитетов госбезопасности, следственных отделов, но пышным цветом ядовитого миазма процветает галиматья, и все так просто: отдай свое или посадим.

– Свидетели – это элементарно, – доверительно Павушка приоткрывала ширму келейного закутка, – противостоять им не сможешь. Или отдай им изобретение, или тебя уничтожат, или те, кто при реальной власти, предлагают тебе и другой вариант сотрудничества.

– Пора сожрать Залькова, так? Я, кажется, начинаю осваиваться…

– Умница, – кивнула. – Уж слишком он набирает силу. Ишь, военно-технический спец правительственно-демократической категории.

Он забился в угол СИЗО и от бессилия терял рассудок. Мафия! Самая натуральная мафия, а люду впаривают «заботу о людях». И кто бы и когда ни бил в колокол по этому поводу – этого всегда мало. Алчные группы, каждодневно совершающие рэкет против человеческой личности, бизнеса, государства и родины. И наступит очередная беда…

Рука под комками подушки занемела. Он решил ухватиться за нары и подтянуться выше и, взглянув, обомлел: увидел мерцающую копию своей руки. Мысленно задвигал пальцами, мерцающее марево повторило движение. Потрясенный, начал искать ответ. Голубое сияние исчезло. Работа интеллекта гасит чувствительность эпифиза, если этот «подарок Бога» уже не комочек кальция. Ты или находишься в Поле и знаешь, видишь, слышишь без рассуждений, или ничего не знаешь – рассуждаешь. Кто-то страдает, а кто-то творит страдания. Ненавидит его от зависти Разумовский, наверное, Алк поэтому и обходил стороной Натку. Разумовский раньше ухлестывал за Павлиной – как же, директорская доченька…

Алк начал биться лбом о стенку СИЗО. В голове шумело, хотелось выть.

– Хватит! – схватили за волосы. – Слушай Папу.

Папа сердобольно погладил «внедренца» по затылку, наклонился, взглядом дурного гипнотизера всмотрелся в глаза и напыщенно произнес:

– Говори. Папа тебя слушает. – А он тупо молчал. – Возьми, – протянул дурно пахнущую, липкую от потной ладони, коричнево-лоснящуюся жвачку. – Папа – не шкурка сквалыжная, сковырнул с языка, а ты костоломишься. – Папа усмехнулся, схватил молодого за волосы, запрокинул голову и сунул в рот кусок ханки. Уголовники приняли Алка за наркомана, абстиненцирующего без дозы.

Урки загалдели:

– Обалдел, обалдел от везухи. Клади в пасть, а то отгребем. Га-га-га!

Осторожно облизнул суррогат, тяжело дыша, но тут же рвотно-горьковатая дурь забила дыхание, и он сплюнул. Тотчас к сгустку бросился один из окружавших Папу и засмоктал, втягивая в себя зеленоватую слюну, закатывая глаза.

Уголовники загудели, двое тут же схватили росса за волосы, больно запрокидывая голову. Папа одним вялым движением кисти остановил их.

– Мужику втолкуй, – указал на него какому-то заморышу. – Видать, власть – во ему, – чиркнул ребром ладони по горлу. – Убивается. Пожалеем слабачка. А этого, – ткнул носком шлепанца давившегося слюной терпилу, – отпетухарим.

Молодой, пуская по бороде бурую слюну, заикал, нервно хихикая.

В камере было душно и смрадно. В два яруса шконки, в углу параша, железная дверь с окошком. Вонь, запотевшие стены, грязь. Заморыш со степенным превосходством изрек:

– Хмырек, пахан – твой первейший адвокат, поможет. А ты при случае благодарствуй. Тебе, салага, следак навешает помои на уши. Но ты Папу обидел.

– Чем я успел его обидеть? – удивился.

– Папа от всей души, от себя оторвал… А ты плевать? Не требуется, поблагодари, верни. И тогда чуки-пуки. А мудак, видал, захалявил – этому будем делать. Ты, зеленка, можешь извиниться. Поклонись Папе, попроси прощения. Иначе…

И тут кланяться? Бесконечно кому-то кланяться и задабривать.

Медленно приподнял за шкирку заморыша.

– Жучок! Настоящие волки… – И отшвырнул от себя урку.

А дальше началась чертовщина. В изнеможенной ярости росс лишь вскинул руки, а пахан сам по себе взлетел почти к потолку, падая, проломил ржавые нары и, скатываясь на пол, жутко завизжал, синея лицом. Урки в бессознанке онемело пятились, а потом дернулись к решетке, пытаясь выскочить в окно.

– Бык?! – первый пришел в себя Папа. – Восемнадцатый. – И захромал к параше.