Читаем без скачивания Мальчик из Блока 66. Реальная история ребенка, пережившего Аушвиц и Бухенвальд - Лимор Регев

Мама убедила меня, что я должен поехать с Саксом и уйти за границу вместе с ним. Она обещала следовать за мной.

И снова наши пути разошлись.

Я отправился в Судеты с Исааком Саксом.

Никаких охраняемых пограничных заграждений еще не было, и нам удалось относительно легко пересечь границу поздно ночью. Мы поселились на просторной немецкой ферме.

Мы много говорили об иммиграции в Израиль. Все чувствовали, что нам нужно покинуть эту пропитанную кровью землю и связанные с ней болезненные воспоминания.

Ирен и Цви жили на другой большой ферме в том же районе.

Мать приехала два или три месяца спустя со своим новым партнером, Зевом (Вильгельмом) Вайнбергером. По ее просьбе мы обо всем спокойно поговорили. По ее словам, она на протяжении всей войны жила в полной уверенности, что мой отец мертв, и попрощалась с ним в своем сердце задолго до того, как узнала, что он погиб в последний день войны. У Вильгельма война отняла жену и детей, так что он остался один. Встреча с ним открыла для нее возможность перестроить свою жизнь.

Мама понимала, что ее брак с Зевом станет болезненным концом для той семьи, которая объединяла нас всех до войны, и это может стать для меня сильным ударом.

Она попросила моего одобрения, чтобы убедиться, что я не возражаю.

Мне было пятнадцать лет, и я казался взрослым, но в глубине сердца жила жгучая боль от потерянного детства и распавшейся семьи.

Я понимал маму. Я видел вокруг себя много людей, которые потеряли супругов на войне и хотели создать новую семью, чтобы выправить свою жизнь и двигаться дальше. Одиночество и потеря были тяжелым бременем для всех.

Я ответил маме, что ей нужно поступать так, как она сама считает для себя правильным. Мне было трудно поддержать ее во всем и радоваться за нее, но я не хотел лишать маму счастья и покоя, которых она искала для своей души.

Вскоре после этого мама и Зев поженились.

Я жил с мамой и Зевом на другой ферме, которая была передана нам в управление. Вместе с нами фермой управляли Ирен и ее муж, Цви Сакс. Я помогал им, выполняя разные работы, пока мы не приняли решение готовиться к иммиграции в Израиль. Также было решено, что мне нужно освоить какую-то профессию, которая станет поддержкой в будущем.

Я переехал в город Гоблонц. Мне исполнилось пятнадцать, и я сам снял квартиру в центре города, примерно в полусотне километров от фермы, где мы жили. Оставаясь по годам подростком, я уже был взрослым по жизненному опыту.

Я начал учиться в школе ювелирного дизайна, в программу которой входила и практическая работа. Мне нравилось учиться, нравилась профессия; я нашел якорь, помогающий, насколько это возможно, вернуться к нормальной жизни.

Директор фабрики Миша Бресслер был евреем, но в моем классе других евреев не было. Такая картина наблюдалась и в городе, и вообще во многих местах после войны. Через три года я окончил школу, сдал профессиональный экзамен и получил сертификат.

В послевоенном мире царил сильный голод, и во многих странах ощущалась нехватка продовольствия. К счастью, на ферме мама и Зев разводили кур, держали коров, выращивали овощи. Каждую неделю я ездил на ферму и запасался продуктами, которые в городе стоили дорого. Мама отвечала на ферме за кухню и помогала со всем остальным. Примерно через два года мама и Зев переехали на более крупную ферму, которая находилась ближе к городу, где я учился и жил.

До иммиграции в Израиль мы принимали участие в программе обучения и подготовки.

В 1948 году Израиль вел войну за независимость.

Подготовка проводилась в горах, где мы учились драться ножами и другими средствами самообороны. В конце 1948 года мы отправились в путь и после недолгого ожидания в Генуе сели на переполненный корабль под названием «ТЕТА», представлявший собой настоящую развалину. Путешествие было довольно долгое и скучное.

Мы прибыли в порт Хайфы в январе 1949 года: мать, мой отчим и я.

В стране все еще царила атмосфера войны. Из поездки мне запомнилось, как мы погрузили багаж на крышу старого автобуса фирмы «Эгед» и множество блокпостов на дорогах. Большинство молодых людей, едва сойдя на берег, отправлялись по призыву в армию, прямиком на фронт, иногда без всякой подготовки. Мне дали отсрочку на один год, потому что я был единственным ребенком.

Из порта Хайфы автобус доставил нас в палаточный лагерь для иммигрантов в Беэр-Яаков. Старший брат матери, Хаим Блаубштейн, который иммигрировал в Израиль в 1938 году и жил в Рамат-Гане, приехал навестить нас на следующий день. Увидев, в каких условиях мы оказались, он пригласил нас остановиться в его доме. Мы обрадовались предложению и переехали в его квартиру в Рамат-Гане, где оставались до тех пор, пока не получили право на собственную однокомнатную квартиру.

В квартире моего дяди было тесно. Когда прибыл контейнер с нашими вещами, который мы отправили из-за границы, его поставили в открытом поле рядом с домом дяди, и я перебрался в контейнер.

Я жил в помещении без окон, и чтобы воздух проникал внутрь в душные летние дни, оставлял дверь слегка приоткрытой. Однажды ночью пришли шакалы и долго тыкались в дверь, пока я их не прогнал. Они изрядно пугали меня и беспокоили, но я был счастлив от того, что имею собственный уголок, где могу уединиться в тишине.

В те дни в Израиле ювелирное дело еще не получило развития, и поэтому я отказался от мысли работать по специальности в пользу физической работы по сборке отверток. В декабре 1950 года моя отсрочка от призыва закончилась.

* * *

Призыв в армию стал самым важным этапом в моей психической реабилитации после окончания войны.

В лагерях в годы войны меня не оставляло ощущение ужасной беспомощности, теперь же я был вооружен. Теперь я знал, что смогу дать отпор любому врагу, смогу защитить себя.

Мне трудно описать всю силу тех эмоций, которые нахлынули на меня, когда я надел форму Армии обороны Израиля и взял в руки оружие. Гордое звание солдата стало бальзамом на душу недавнего мальчишки-заключенного.

Моя армейская служба была связана с оружием. Пройдя курс профессиональной подготовки, я получил должность, связанную с обеспечением боевого состояния легкого и тяжелого оружия.

Мой обязательный срок службы длился два с половиной года, и я был счастлив внести свой вклад в защиту страны, которая стала для меня настоящим домом.

Государство Израиль стало тем благословенным местом, где многие выжившие смогли окончательно восстановиться. Чувство патриотизма, самоуважения, коллективной защиты и безопасности постепенно исцеляло наши израненные души. Не раз и не два, держа в руках оружие, я спрашивал себя, как бы все обернулось, если бы мы были вооружены в те дни, когда ничего не могли противопоставить жестокому обращению, унижениям и массовым убийствам.

Насколько по-другому сложилась бы наша жизнь, если бы мы имели возможность защищаться. Лагерная униформа заключенного лишила меня независимости и обесчестила мою религию. Она унижала меня и физически, и морально.

Форма ЦАХАЛа наполнила меня гордостью – за то, что я еврей, за мой народ и за мою новую родину.

Более того, армия дала мне настоящее ощущение единства с Израилем и Сионизмом. Ко всему этому добавлялось чувство гордости за мою родную страну, Чехословакию. Чешское оружие стало решающим фактором в победе Израиля в войне за независимость.

Еще до призыва в армию я присоединился к молодежной группе из «Кадимы», организации, выросшей из движения сионистской молодежи. Группа состояла из энергичных молодых мужчин и женщин, которые инициировали и организовывали общественные мероприятия и поездки по стране.

На Хануку я получил отпуск после завершения основного курса подготовки и узнал, что члены группы организовали танцы в залах здания генеральных сионистов в Тель-Авиве. Играл оркестр, и атмосфера была особенно радостной. Мне всегда нравилось танцевать, и я отправился туда с другом.

Уже выйдя на танцпол, я издали увидел молодую девушку, сидящую со своими родителями. В Европе девочкам обычно не разрешалось ходить на вечеринки и праздники в одиночку. Мы встретились глазами, и я пригласил ее на танец. В тот вечер мы несколько раз возвращались на танцпол и договорились о новой встрече.

Это была любовь с первого взгляда.

Ее звали Ева. С того вечера