Читаем без скачивания Крушение - Анри Труайя

— Надеюсь, вам больше повезет с вашими актерскими курсами, чем с газетными объявлениями.

— Да, — ответил Николя. — В студии дела идут отлично!

— Скажите, а Клебер Бодри хороший преподаватель?

— Потрясающий! Он учит нас не играть, а чувствовать.

— Наверно, это требует большой самоотдачи?

— Безусловно! Надо тренировать память, да и вообще все. С ума можно сойти от того, сколько текстов приходится вбивать себе в голову! Знаете, если хочешь заниматься театром, надо отказаться от всего и посвятить себя ему, как религии.

Франсуазе пришлось прикусить нижнюю губу, чтобы не расхохотаться.

— А что у вас сейчас по программе? — спросил Даниэль. — Что-нибудь из классики?

— И классика, и современность! Чего только нет! Совсем недавно я репетировал «С любовью не шутят», а теперь «Благовещение» Клоделя[16]. Какой у него прекрасный язык!

Со знанием дела покачав головой, Николя допил виски. Кароль обнесла всех блюдом с соленым миндалем. Александр и Филипп, сидя в сторонке, беседовали о политике. До Франсуазы долетали обрывки их разговора, и она поняла, что Александр излагает отцу свои мысли по поводу СССР.

— Со временем они, безусловно, сблизятся с нами. Им никуда не уйти от Европы, хотят они этого или нет. В конечном счете, когда речь идет о политике, географический фактор всегда оказывается важнее идеологии.

— А вам никогда не хотелось проверить свои догадки на месте? — спросил Филипп.

— Конечно, хотелось! Я думаю об этом уже несколько лет. Иногда меня туда очень тянет, а иногда я колеблюсь и меня охватывают сомнения. Но ведь так просто не поедешь, надо, чтобы подвернулся какой-то случай!

— А вот я бы туда ни за что не поехал. Чего я там не видел? Признаться, я предпочитаю приятный отдых познавательным поездкам.

— Но ведь одно другого не исключает!

— Не согласен, — возразил Филипп. — Ведь туда едут не для того, чтобы получить удовольствие, а чтобы посмотреть, как людям живется при коммунистах.

— Их коммунизм уже в значительной мере видоизменился…

— Кто знает, кто знает…

— Когда же мы увидим вас на театральных подмостках? — спросила Кароль, обращаясь к Николя.

— Видимо, не скоро, — ответила Франсуаза.

— А вот и ошибаешься! — возмутился тот. — Сейчас решается вопрос о том, чтобы ученики Клебера Бодри приняли участие в телевизионной передаче «Надежда на успех».

— И тебя отобрали?

— Нет.

— Что ж так?

Смутившись, Николя насупился.

— А что это будет за передача? — спросила Дани.

— Серия коротких пьесок на исторические темы. Их напишут молодые авторы, а играть в них будут начинающие актеры, — объяснил Николя.

Кароль, пока разговор обходился без нее, вновь погрузилась в свои мечты. «Я не люблю телевидение! — сказал Рихард за обедом в „Максиме“. — Оно вынуждено ежедневно менять картинки, чтобы зрители не заскучали. Тем самым оно отбивает у людей желание самостоятельно мыслить, притупляет их воображение». У него был немного резковатый выговор. Имеет ли для нее значение то, что он немец? Нет, конечно. Надо постараться забыть все те ужасы, о которых пишут в газетах, в книгах, которые показывают в кино. Все эти журналисты, писатели, режиссеры словно сговорились и хотят помешать людям, которые пережили войну, вновь стать счастливыми. Рихард, как и Кароль, был ребенком, когда началась война. Он не носил военной формы, не участвовал в политической жизни. Кажется, его родители ненавидели Гитлера. Правда ли это? У нее не было оснований не верить ему. Рихард великолепно говорил по-французски, часто приезжал по делам в Париж. Он даже снял однокомнатную квартиру на год. На набережной Бетьюна, на острове Сен-Луи. Когда они теперь встретятся? Идиотизм! Чтобы увидеться с ним, она вынуждена дожидаться, когда Ксавье соизволит пригласить его! К тому же и сам Ксавье послезавтра уезжает на две недели в Румынию.

Ее размышления прервал протяжный голос Аньес:

— Кушать подано, мадам.

Кароль встала и взяла Франсуазу под руку. Не забыть поговорить с Рози Корнуа о найме квартиры. Внезапно ей страстно захотелось быть великодушной, понимающей. Рихард занимал все ее мысли. Интересно, хорошо ли он занимается любовью? Говорят, немцы чувственны и грубы. Ерунда! У него такие изящные руки. Сделав пару шагов в направлении столовой, Кароль остановилась и, чуть повернув голову, легким жестом пригласила семейство следовать за ней.

Невнятные крики прервали сон Даниэля. Он перевернулся с одного бока на другой. На часы можно не смотреть: ровно шесть. Кристина требует положенного. Чтобы иметь возможность выспаться, Даниэла укладывала малышку в ванной комнате, которая находилась напротив спальни родителей. Но дверь к себе она оставляла приоткрытой. В первое кормление бутылочку Кристине давала Марианна. В коридоре заскрипел паркет, послышались энергичные шаги. Возмущенный плач прекратился, должно быть, бабушка взяла Кристину на руки. Женский голос на высокой ноте сюсюкал с младенцем. Даниэлю это не нравилось, он бы предпочел, чтобы над его дочерью не разводили этих дурацких причитаний. Развивать ум нужно с умом. Потревоженная утренними шумами, Дани вздохнула и уткнулась носом в подушку. Она станет настоящей матерью позже, когда будет отбывать следующую «повинность», как она сама выражается. Даниэль с радостью вспомнил, что ему надо идти на занятия только к половине одиннадцатого: заболел их преподаватель истории. Так что сегодня, в среду, у него только философия. Интересно, спросит ли его Коллере-Дюбруссар о диалектике и априорных познавательных формах? Прикрыв глаза, Даниэль повторил все, что знал о категориях у Канта. Почему именно эти категории, а не другие? Размышляя о высоких материях, Даниэль, тем не менее, слышал все передвижения тещи в ванной комнате. Покормив малышку из бутылочки, она задержалась, чтобы поменять ей пеленки, и теперь нашептывала внучке какие-то ласковые слова. Наконец она прошла к себе. Даниэль поудобнее устроился на подушке. Дани, совсем еще сонная, скользнула в его объятия. Она была такая горячая и нежная, ночная рубашка у нее задралась. Даниэль почувствовал, что ужасно хочет ее, но Дани его оттолкнула.

— С ума сошел! Мама может вернуться!

Какое-то время они внимательно прислушивались. Все было тихо. Однако у Даниэля острота желания уже спала, и он тяжело вздохнул:

— Все-таки было бы лучше жить отдельно!

— Как это, отдельно? — удивилась Дани.

— В другой квартире. Ты слышала, что вчера вечером говорила Кароль? Можно было бы попросить ее знакомую подыскать что-нибудь и для нас.

— Тебе здесь плохо?

— Да нет, не плохо, но мы никогда не можем остаться наедине. И потом, твоя мама все за нас делает, меня это смущает.

— Не беспокойся, ей нравится. Она, конечно, жалуется, что у нее много работы, но это только для виду. На самом деле она еще никогда не была так счастлива.

— А ты сама, ты счастлива?

— Естественно!

— А тебе не хотелось бы иметь свое жилье, делать, что хочется?

— Я и так делаю, что хочется!

— Но только с разрешения матери.

— Ты меня удивляешь! Мама мне просто помогает, и все дела! Иначе у меня была бы куча проблем! Ты представляешь нас с Кристиной в какой-нибудь дыре на окраине Парижа?

— Ну почему обязательно в дыре, на окраине?

— Потому что ты сам знаешь, нам нечем платить за нормальную квартиру в приличном районе!

— Это может зависеть от некоторых факторов.

— От каких еще факторов?

— Например, от моих договоренностей с отцом.

Произнося эти слова, Даниэль понимал, что загоняет себя в угол. Никогда, ни при каких обстоятельствах он не осмелился бы просить отца снять им более удобное жилье. И даже если бы Филипп захотел оказать ему помощь, самолюбие не позволило бы Даниэлю принять ее. Однако все эти терзания носили сугубо теоретический характер.

— Я не хочу уезжать от родителей, — недовольно пробормотала Даниэла.

Было ясно, что она чувствует себя спокойной и уверенной только возле родного очага, в кругу семьи. Даниэль счел за благо не спорить с женой, тем более что ничего не мог предложить ей взамен.

— Понимаешь, здесь мне просто, — шептала Дани ему на ухо, — ни у меня, ни у тебя нет никаких забот. Ведь когда-нибудь…

— Нет-нет! Это невозможно! — запротестовал Даниэль.

Но его протест быстро сошел на нет. Он обнял жену, но она опять ему отказала. Даниэль был недоволен, и Дани шепотом намекнула, что, по ее подсчетам, сегодня не очень удачный день. Было решено, что они пока не могут позволить себе второго ребенка. Вот и еще одно подтверждение тому, насколько он, Даниэль, зависим от законов капитализма. Когда же он сможет заработать достаточно денег, чтобы жить там, где ему хочется, иметь свободу действий, самому решать, делать или не делать детей своей жене? После экзамена на степень бакалавра он будет еще год или два готовиться к поступлению в школу Сен-Клу, потом еще четыре года учебы и затем военная служба. Да, он станет хозяином своей судьбы не раньше, чем к двадцати пяти — двадцати шести годам. Этот день казался ему таким же далеким будущим, как каменный век — далеким прошлым. Даниэла не понимает, что ему все тяжелее терпеть угрызения совести из-за того, что он абсолютно во всем зависит от родителей своей жены. Как бы он хотел оказаться на их месте! Такой человек, как его тесть, может гордиться тем, что всю жизнь напрямую следовал к достижению намеченной цели. Хотя, конечно, и его в свое время одолевали сомнения и колебания, но без победы над ними невозможно совершить трудный переход от юности к зрелости. Когда ему, Даниэлю, стукнет пятьдесят, все вокруг него будет солидным, основательным и ясным, а не таким туманным и неопределенным, как сейчас, в двадцать. Какое это счастье, глядя в зеркало, говорить себе: «Я стал тем или этим…» вместо «Я буду тем или этим…» О сладость сбывшихся надежд! О упоительное совпадение задуманного и сделанного!