Читаем без скачивания Полиция, полиция, картофельно пюре ! - Пер Вале

XXVI

В голосе Леннарта Кольберга звучали недобрые нотки, когда Мартин Бек позвонил ему утром в пятницу. - Только не говори, что это опять палъмгреновская история. Мартин Бек кашлянул. - Очень сожалею, Леннарт, но я вынужден просить тебя помочь. Я знаю, что у тебя много... - Много, - возмущенно прервал его Кольберг. - У меня всего много, кроме людей. Я утопаю в делах. - Я понимаю, Леннарт, - мягко проговорил Мартин Бек. - Но выяснились некоторые моменты, которые меняют суть дела. Тебе нужно раздобыть сведения об одной человеке, который, возможно, застрелил Пальмгрена. На худой конец допроси Гунвальда... - Ларссона? Да его теперь сам министр не упросит заняться делом Пальмгрена, пусть хоть на колени встанет. - После короткой паузы Кольберг вздохнул и сказал: - Кто этот человек? - По-видимому, тот самый, которого мы могли бы взять на аэровокзале неделю тому назад, если бы не проворонили. Его зовут Бертиль Свенссон... - Свенссонов у нас, наверное, тысяч десять, не меньше, - уныло сказал Кольберг. - Наверное, - любезно согласился Мартин Бек. - Но об этом Свенссоне мы знаем следующее: он работал на пальмгреновском предприятии в Сольна, это крохотная механическая фабрика, которую закрыли осенью шестьдесят седьмого. Он жил в одном из пальмгреновских домов, но примерно год назад его оттуда вышвырнули. Он член стрелкового клуба и, судя по словам свидетелей, стреляет из револьвера, соответствующего тому, из какого убили Пальмгрена. Он разведен с осени, и его жена и двое детей живут по-прежнему в Стокгольме. Сам он живет в Мальмё и работает на "Кокумсе". Его зовут Бертиль Улоф Эмануель Свенссон. Он родился в приходе церкви Софии в Стокгольме шестого мая тысяча девятьсот тридцать второго года. - Почему же вы его не берете, если он живет в Мальмё? - Возьмем, но сначала хотим узнать о нем побольше. Я надеялся, что в этом ты нам поможешь. Кольберг горестно вздохнул. - Ладно. Что я должен сделать? - Его нет в списке побывавших под судом" но надо выяснить, попадал ли он в полицию. Узнай также, интересовались ли им различные социальные комиссии. Спроси в управлении домами, почему его выселили. И последнее, но не менее важное, - поговори с его женой. - Ты знаешь, где она живет, или мне и ее нужно искать? Попробуй-ка среди всех фру Свенссон найти нужную. - Она живет на Нортульсгатан, двадцать три. Не забудь спросить ее, когда она в последний раз видела мужа. Я не знаю, в каких они отношениях, но возможно, что он звонил или встречался с ней в прошлый четверг. Ты можешь проделать все это срочно? - На это уйдет целый день, - жалобно сказал Кольберг. - Но у меня нет выбора. Я позвоню, когда управлюсь. Кольберг положил трубку и мрачным взглядом уставился на свой письменный стол, где в полнейшем беспорядке лежали папки, документы, копии отчетов. Со вздохом взял телефонную книгу и начал звонить. Часа через два он поднялся, надел пиджак, положил в карман записную книжку и спустился к машине. Направляясь к Нортульсгатан, он размышлял о том, что дали его упорные телефонные звонки. До октября шестьдесят седьмого полиции не был известен человек по имени Бертиль Улоф Эмануель Свенссон. В октябре его забрали за пьянство - нашли в подъезде дома, где он жил, и продержали ночь в участке. До июля шестьдесят восьмого его задерживали пять раз, один раз снова за пьянство, и четыре раза за так называемые нарушения порядка в квартире. Это все. После июля никаких записей о нем не было. В деле фигурировала и комиссия трезвости. Владелец дома и соседи неоднократно обращались в эту комиссию, вызывая ее представителей и утверждая, что Свенссон в нетрезвом виде их беспокоит. Над ним установили наблюдение, но за исключением двух раз, когда его забирала полиция, оснований для вмешательства не было. До октября шестьдесят седьмого он не был замечен в злоупотреблении алкоголем, и до этого времени о нем не было никаких сведений в комиссии трезвости. Семью Свенссонов знали и в комиссии по охране детей. Поступали жалобы на плохое обращение с детьми; насколько Кольберг мог установить, жаловался тот же сосед, который обращался в различные комиссии. Сообщалось, что детей, которым тогда было семь и пять лет, родители бросают на произвол судьбы, что дети плохо одеты и что из квартиры Свенссонов слышны детские крики. Комиссия по охране детей сделала проверку, первый раз в декабре шестьдесят седьмого и еще раз в мае шестьдесят восьмого. Несколько раз приходили к Свенссонам, но никаких признаков дурного обращения с детьми не заметили. В квартире, правда, было недостаточно чисто, мать производила впечатление женщины ленивой и неряшливой, отец был без работы, и материальное положение семьи очень плохое. Однако не было никаких признаков того, что детей бьют. Старшая девочка хорошо учится в школе, здорова, совершенно нормальный ребенок, только несколько застенчива и замкнута. Младший - мальчик, дома с матерью, но иногда в частном детском саду, когда у матери бывает случайная работа. Хозяйка детского сада характеризовала ребенка как живого, восприимчивого, общительного и здорового. Комиссия по безработице выплачивала пособие семье с октября шестьдесят седьмого по апрель шестьдесят восьмого. Свенссон заявил о желании переквалифицироваться и осенью шестьдесят восьмого прошел курс обучения в механической мастерской комитета по охране труда. В январе шестьдесят девятого, то есть этого года, Свенссон устроился подсобным рабочим в механические мастерские "Кокумс", в Мальмё, куда и переехал. Комиссия по здравоохранению провела замер уровня шумов в квартире в связи с тем, что владельцы дома потребовали выселения Свенссонов. Шум от детского крика, от быстрых шагов по квартире и от текущей воды был выше нормы. Такая же картина, собственно, была и в остальных домах, но никто не обращал на это внимания. В июне шестьдесят девятого комиссия по сдаче квартир приняла решение о праве квартировладельцев расторгнуть контракт о найме квартиры, заключенный со Свенссоном. Первого сентября семья Свенссонов была вынуждена выехать. Новой квартиры им не было рекомендовано. Кольберг созвонился с управляющей, истинным драконом в юбке. Она очень сожалела, что была вынуждена пойти на такую меру, как выселение семьи, но на Свенссонов слишком часто жаловались. В заключение она сказала: - Я думаю, что так было лучше для них самих. Они нам не подходили. - Что значит, не подходили? - спросил Кольберг. - У нас иной уровень квартиросъемщиков, если вы понимаете, о чем я говорю. Мы не привыкли почти ежедневно вызывать людей из комиссии трезвости, полицию, и еще бог знает кого... - Значит, не соседи обратили внимание властей на семью Свенссонов, а вы? - Да, конечно. Когда узнаешь о беспорядках, то твой долг - выяснить, в чем тут дело. К тому же один из соседей очень охотно этим занимался. На этом Кольберг закончил беседу, почувствовав себя почти больным от сознания своей беспомощности и от отвращения. Неужели все так и было? По-видимому, да. Кольберг поставил машину на Нортульсгатан, но не сразу вышел из нее. Он вынул блокнот и записал: 1967: сент. Уволен. окт. Пьянство (полицейский участок в Болмора). нояб. Комиссия трезвости. дек. Скандалы в квартире. Комиссия по охране детей. 1968: янв. Скандалы в квартире (п/у Болмора). февр. Комиссия трезвости. март. Пьянство (п/у Болмора). Комиссия трезвости. май. Комиссия по охране детей. июнь. Требование о выселении. Июль. Решение о выселении. Шум в квартире (п/у Болмора). авг. сент. Выселены. окт. нояб. Развод. дек.

1969

янв. Переезд в Мальмё. "Кокумс". июль. Застрелен В. Пальмгрен. Он просмотрел записанное и подумал, что этой мрачной таблице очень подходит заголовок: "Беда не приходит одна".

XXVII

После удушающей жары на улице в подъезде ветхого дома № 23 на Нортульсгатан было удивительно прохладно. Казалось, зимняя влага и холод спрятались в стенах за отставшей штукатуркой. Фру Свенссон жила на втором этаже, дверь с дощечкой "ЕВА свенссон", по-видимому, была входом на кухню. Кольберг постучал. Послышались шаги, звон снимаемой цепочки, дверь приоткрылась. Кольберг показал свое удостоверение. Прежде чем дверь открылась, он услышал глубокий вздох. Как он и предполагал, вход вел прямо на кухню. Женщина, закрывшая за ним дверь, была маленькая, худенькая, с резкими чертами лица. Волосы не причесаны и, как видно, давно не крашены: светлые, почти белые на концах, у корней они становились совсем темными. На ней было домашнее платье из полинявшей хлопчатобумажной материи, с большими темными пятнами от пота под мышками, судя по всему, давно не стиранное. На ногах - матерчатые туфли неопределенного цвета. Кольберг знал, что ей двадцать девять лет, но на вид дал бы не меньше тридцати пяти. - Полиция... - неуверенно произнесла она. - Что еще случилось? Если вы ищете Бертиля, то его здесь нет. - Да, - сказал Кольберг, - я знаю. Я хочу только поговорить с вами, если можно. Разрешите войти? Женщина кивнула и Подошла к купонному столу, стоявшему у окна. На цветастой пластмассовой скатерти лежал иллюстрированный журнал и недоеденный бутерброд, сигарета с фильтром дымилась на голубом в цветах блюдце, полном окурков. Вокруг стола стояли три стула, она села, ваяла сигарету с блюдца и указала посетителю на стул напротив. - Садитесь. Кольберг сел и взглянул в окно, выходившее на задний двор, единственным украшением которого были веревки для выбивания ковров и мусорные ящики. - О чем вы хотите поговорить? - дерзко спросили Ева Свенссон. - Долго вам оставаться здесь нельзя, мне нужно забрать Томаса с игровой площадки. - Томас - это младший? - спросил Колъберг. - Да, ему шесть. Я обычно оставляю его в парке за торговым училищем, пока хожу за покупками и убираюсь. - У вас есть еще ребенок? - Да, Урсула. Она в детской колонии. На острове Барнен. - Давно вы здесь живете? - С апреля. - Она докурила сигарету до самого фильтра. - Но я останусь здесь только на лето. Хозяйка не любит детей. А потом черт знает, куда нам деваться. - Вы работаете? Женщина бросила дымящийся фильтр на блюдце. - Да, работаю на хозяйку квартиры. За то, что я живу здесь, я убираю, готовлю, хожу в магазин, стираю и ухаживаю за ней. Она старая и не может сама спускаться с лестницы, я ей помогаю, когда она хочет выйти. Кольберг указал на дверь, противоположную входной. - Вы там живете? - Да. Кольберг встал и открыл дверь. Комната была метров пятнадцать. Окно выходило на тот же мрачный двор. Вдоль стен стояли две кровати, под одной из них была низкая выдвижная кровать. Комод, два стула, маленький колченогий стол и коврик из лоскутов завершали меблировку. - Комната небольшая, - сказала за его спиной Ева Свенссон. - Но нам разрешают находиться на кухне сколько угодно, а дети могут играть во дворе. Кольберг вернулся к кухонному столу. Взглянул на женщину, выводившую пальцем какие-то рисунки на пластмассовой скатерти, и сказал: - Мне бы хотелось, чтобы вы рассказали, как вам с мужем жилось в последние годы. Я знаю, что вы в разводе, но как вы жили до развода? Он долго был безработным, да? - Да, его уволили почти два года тому назад. Не то, чтобы он был в чем виноват, просто уволили всех работавших на этой фабрике. Она, наверное, себя не оправдывала. И он не мог найти работу, ее просто не было. То есть настоящей работы. Раньше-то он хорошо получал. Он был конторщиком, но образования у него не было, и все места, на которые он пытался устроиться, доставались тем, у кого было образование. - Сколько он там работал, пока ее не закрыли? - Двенадцать лет. А до этого работал на другой фабрике с тем же шефом. Директор Пальмгрен. Может быть, он и не был шефом, но фирма принадлежала ему. Бертиль работал на складе и водил автокар. Потом его перевели в контору. - Как давно вы женаты? - Мы поженились на троицын день в пятьдесят девятом году. Она откусила кусочек, посмотрела на бутерброд, поднялась, подошла к помойному ведру и выбросила. - Так что мы были женаты восемь с половиной лет. - А когда вы переехали в Больмору? Женщина стояла у раковины и ковыряла в зубах мизинцем. - Осенью шестьдесят шестого. До той поры мы жили на Вестманнагатан. В служебной квартире, дом принадлежал также директору Пальмгрену. Потом он стал ремонтировать этот дом, перестраивать квартиры в конторские помещения, и мы переехали в его новый дом. Квартира была гораздо лучше, но очень далеко от города, и платить за нее нужно очень много. Когда Бертиля уволили, я думала, что мы переедем, но не пришлось. Во всяком случае, переехали гораздо позже и по другим причинам. - По каким? - Бертиль пил и вообще, - уклончиво сказала женщина. - А нижний сосед жаловался, что мы очень шумим. Но мы шумели не больше, чем остальные жильцы дома. Стены такие тонкие, что было слышно, как плачут дети, лают собаки, слышно было граммофон на несколько этажей ниже нас. Мы думали, на пианино занимается сосед, а оказалось, что это на целых три этажа выше. Детям мы дома играть не разрешали. А осенью нас выселили. - Он много пил? - Да, иногда. - А как он вел себя пьяный? Был агрессивен? Она ответила не сразу. Отошла и села. - Иногда он был зол. Зол из-за того, что лишился работы, зол на общество и вообще. Я уставала от его разговоров об этом каждый раз, когда он выпивал пару рюмок. - Говорят, в вашей квартире бывали скандалы? - А, совсем не скандалы. Иногда мы ссорились, а однажды ребята проснулись ночью и стали играть, а мы спали. Явился патруль полиции. Может быть, иногда мы разговаривали слишком громко, но никаких драк или чего-нибудь в атом роде не было. Кольберг кивнул. - Когда вам угрожали выселением, обращались ли вы в союз квартиросъемщиков? - Нет, мы не состояли ни в каких союзах. Да ничего и нельзя было сделать. Нам пришлось выехать. - И где вы жили? - Я нашла однокомнатную квартиру, мы сняли ее. Жида там, дока не перебралась сюда, а Бертиль жил в общежитии для холостяков, когда мы развелись. Теперь он живет в Мальмё. - Когда вы видели его в последний раз? Ева Свенссон, подумав немного, сказала: - Кажется, в прошлый четверг. Он пришел неожиданно, но я выставила его через час иди что-то в этом роде, потому что мне нужно было идти по делам. Он сказал, что у него отпуск и что он будет несколько дней в Стокгольме. Он даже дал мне немного денег. - После этого он не давал о себе знать? - Нет, наверное, уехал в Мальмё. Я, во всяком случае, его не видела. - Она повернулась и бросила взгляд на будильник, стоявший на холодильнике. - Мне нужно забирать Томаса. Они не любят, когда дети остаются дольше положенного срока. Она встала, ушла в свою комнату, но дверь не закрыла. - Почему вы развелись? - спросил Кольберг, поднимаясь с места. - Мы устали друг от друга. Все пошло прахом. В последнее время мы только ссорились. А Бертиль, приходя домой, только и знал, что ворчал и злился. Я уже просто не могла его видеть. Она вошла в кухню. Причесанная и в сандалетах. - Теперь мне пора уходить. - Еще один вопрос. Знал ли ваш муж своего главного шефа - директора Пальмгрена? - О нет, по-моему, он его даже никогда не видел. Тот сидел в своем кабинете и оттуда всем руководил. По-моему, он никогда и не бывал на своих предприятиях, там руководили другие шефы, помощники директора. Она сняла с крюка над плитой хозяйственную сумку и открыла дверь на лестницу. Расстались у подъезда. Он видел, как она пошла к площади Уденплан, маленькая, хрупкая, в полинявшем платье.