Читаем без скачивания Екатерина Великая - Кэролли Эриксон

Екатерина цвела, но Мария была тут как тут. Она напускала стужу на ее цветение, стараясь испортить настроение и омрачить радость.

— Я обязательно доложу обо всем императрице! — заявляла Мария, почувствовав малейший намек на фривольность или отступление от установленного порядка (как писала Екатерина, «беспорядком она называла все, что не являлось абсолютной скукой».) Чтобы побудить опекаемую к более серьезному образу мыслей, Мария добилась от правительницы распоряжения о том, чтобы посещать святую церковь чаще, чем прежде. Теперь, помимо дневной службы, Екатерина и Петр должны были ходить к заутрене и вечерне. Когда бы молодая пара ни покидала дворец — то ли направляясь на какое-то светское увеселение, то ли сопровождая непоседливую императрицу в ее загородных поездках, — Мария всегда следила за тем, чтобы молодые не допускали и намека на легкомыслие.

Екатерина вспоминала об одном, особенно мрачном, путешествии, когда почти две недели она не покидала карету, где сидела вместе с Марией, Петром и своим дядей Августом, утомительным и скучным братом Иоганны, которого императрица назначила управляющим голштинскими поместьями Петра. (Сама Иоганна была выдворена Елизаветой из России в Германию вскоре после свадьбы Екатерины.) В обществе дяди Августа не повеселишься. Низкорослый человек, небрежно одетый, он все время заводил речь о подчинении жен — очевидно, просвещал неопытного Петра. Август плоско шутил и перескакивал с одной темы на другую. Каждый раз, однако, Мария прерывала его, чтобы сказать: «Такая беседа неприятна ее величеству». Или: «Императрица не одобрила бы такие вещи». Поддерживать нормальный разговор в этих условиях было просто невозможно, и Марии с успехом удавалось «распространить по всей нашей стране скуку и уныние», — писала Екатерина.

Когда они останавливались на ночь, дуэнья не слагала с себя полномочия вездесущего цензора. Путешественникам не позволялось сетовать на неудобства проживания в мокрых палатках. День за днем продолжалась эта беспросветная скука. Мария совсем замучила слуг своими придирками и всех восстановила против себя. Екатерина пыталась как можно больше спать — и днем, и вечером. Это позволяло ей хоть на время избегать общества своего надоедливого, вечно недовольного Петра, скучного дяди и вездесущей Марии с похоронной физиономией.

Прибыв на место и поселившись в загородном доме, все они нашли для себя занятия по душе, и мрачное бытие несколько прояснилось. Князь и княгиня Репнины при каждом удобном случае уводили Екатерину от мадам Чоглоковой к другой, более приятной компании, где в числе прочих были графиня Шувалова и мадам Измайлова, самые добрые и участливые из всех фрейлин государыни. Мария же увлекалась карточными играми, которые продолжались с утра до вечера. В тот сезон двор охватила «сумасшедшая горячка», повальное увлечение азартными играми, вспоминала Екатерина, и Мария стала страстной картежницей и очень злилась, когда проигрывала. Карты поглощали все ее время, и надзор за Екатериной ослабевал, но даже и тогда великая княгиня не осмеливалась исчезать из поля зрения своей дуэньи.

Тирания Марии Чоглоковой и чисто повторяющиеся угрозы императрицы лишить Петра наследства сблизили его и Екатерину. «Никогда еще две личности не были так мало похожи друг на друга, как наши, — писала Екатерина, вспоминая о ранних годах своего замужества. — У нас были разные вкусы, наши образы мышления и воспитания так отличались, что нам никогда не удалось достичь согласия по любому вопросу, если бы я не делала уступки».

Были времена, когда Петр искал общества жены. Отведя ее в укромное место, он разговаривал с ней о том, что его беспокоило, но это случалось в трудные минуты жизни. («Он часто попадал в беду, — вспоминала она, — потому что в глубине сердца был трусом и плохо разбирался в возникших обстоятельствах».) Получив нагоняй от императрицы или прогнав слуг, бывших его любимыми собутыльниками, он чувствовал себя так, словно рухнул весь мир. Тогда он и отправлялся на поиски своей терпеливой жены, которая утешала его и обращалась с ним как с балованным ребенком.

«Он знал или чувствовал, что я — единственный человек, с кем можно разговаривать о чем угодно и не бояться, что совершаешь этим самым преступление. Я видела, в каком он оказался положении, и жалела его. Я старалась дать ему утешение». Несмотря на то, что Петр изрядно надоедал ей, Екатерина скрывала свою досаду под маской участливости и дружелюбия и часами слушала его рассуждения о стилях эполет, артиллерийских учениях и наказаниях для недисциплинированных солдат.

«Он разговаривал о военных делах, вникая в мельчайшие, ненужные подробности, так и не мог сказать главного, — писала Екатерина в мемуарах. — Он никогда не сидел, но постоянно расхаживал широкими шагами из одного угла комнаты, в другой, и было очень трудно уследить за ним». Однако ей это все же удавалось, даже тогда, когда у нее голова раскалывалась от мигрени или невыносимо болели зубы. Она понимала, что сейчас Петр видит в ней своего единственного друга, и беседа с ней — это все, что ему позволено. Иногда, находившись и выговорившись, Петр утихал и соглашался присесть и почитать. Екатерина брала в руки книгу, отложенную в сторону после прихода мужа — в числе ее любимых были письма мадам де Савинье, — а Петр находил себе какой-нибудь приключенческий роман или повесть о разбойниках.

Много раз Екатерина подчинялась прихоти своего мужа и превращалась в солдата. Он вооружал ее мушкетом и заставлял стоять на часах у входа в свои апартаменты. Она по нескольку часов выстаивала с тяжелым ружьем на плече, высокая стройная девушка в шелковом платье, которая изо всех сил старалась сохранить выправку, несмотря на то, что тяжелый мушкет оставлял вмятину в ее плече, а ноги и руки затекали от долгой неподвижности.

Однако муштра на этом не заканчивалась. Петр учил супругу маршировке и контрмаршировке. Она должна была знать все команды, как опытный солдат. «Благодаря его стараниям, — писала она, — я до сих пор умею выполнять все упражнения с мушкетом так же четко, как самый бывалый гренадер».

Каждое лето Петр и Екатерина уезжали на время в Ораниенбаум, великолепное поместье неподалеку от Петергофа, там, где кончались окраины Петербурга. Императрица отдала им его как летнюю резиденцию. Здесь великий князь воплощал свои военные фантазии с большим размахом, а Екатерина уже была не участницей, а наблюдательницей. Вся дворовая челядь — горничные, дворники, повара и поварята, слуги, дворецкие, пажи — составляла полк, куда включали также садовников, конюхов и егерей. Каждый из них становился солдатом, надевал мундир и получал мушкет. Петр муштровал свое войско и в дождь, и в солнечную погоду, выкрикивая высоким, визгливым голосом команды и угрожая нерадивым наказанием. Сам особняк стал гауптвахтой, а нижний его этаж — караульным помещением, где солдаты проводили время, когда не занимались шагистикой. В полдень потешные вояки обедали в столовой, а вечерами, не снимая своих маскарадных мундиров, посещали балы, устраиваемые Петром, где танцевали с Екатериной и дамами из ее свиты и свиты Петра.