Читаем без скачивания Третий рейх - Роберто Боланьо

— Однообразная жизнь, так, что ли? — прокаркал он.

— Еще хуже: однообразные каникулы.

— Ну у них-то каникул нет.

— Не важно, они живут каникулами других, присасываются к чужому отдыху и досугу, отравляя жизнь некоторым туристам. Паразитируют на отдыхающих.

Горелый недоверчиво взглянул на меня. Конечно, Волк и Ягненок были его приятелями, несмотря на то что их многое разделяло. Но я в любом случае не жалел о том, что сказал. Мне вспомнилось, или, вернее сказать, я увидел перед собой лицо Ингеборг, ее нежную розоватую кожу и до конца понял, что она дарила мне счастье. И вот все рухнуло. От сознания жгучей несправедливости все мои движения вдруг убыстрились: схватив пинцет, я с такой же быстротой, с какой кассир пересчитывает купюры, поставил фишки на force pool,[28] счетчики — на соответствующие поля и небрежным тоном предложил Горелому сыграть один-два тура, хотя в мои намерения входило разыграть партию до конца, до Великого Разгрома. Он пожал плечами и нерешительно заулыбался. Его лицо от этого сделалось таким страшным, что я не мог на него смотреть без содрогания и потому, пока он медлил с ответом, перевел глаза на первый попавшийся пункт на карте, как это обычно практикуется на турнирах, когда встречаются игроки, никогда до того друг друга не видевшие: они стараются побыстрее уткнуться в карту, чтобы не ощущать физического присутствия соперника, и сидят так до начала первого тура. Когда я поднял голову и увидел беззащитные глаза Горелого, мне стало ясно, что он согласен. Мы придвинули стулья к столу и развернули наши силы. Армии Польши, Франции и СССР изначально оказались в невыгодном положении, хотя не таком уж и безнадежном, несмотря на неопытность Горелого. Английская армия, напротив, заняла удобные позиции; ее равномерно распределенные флоты, поддерживаемые в Средиземном море французским флотом, и немногочисленные армейские корпуса находились на стратегически важных полях. Горелый оказался смышленым учеником. Общее положение на карте чем-то напоминало подлинную историческую ситуацию, чего обычно не бывает, когда встречаются опытные игроки: они никогда не развернули бы польскую армию вдоль границы, а французскую — на всех шестиугольниках вдоль линии Мажино, ибо самым правильным для поляков было бы организовать круговую оборону Варшавы, а для французов — не занимать одно из полей вдоль линии Мажино. На первом этапе я объяснял предпринимаемые мной действия, и таким образом Горелый понял и сумел оценить, с каким изяществом мои танки смяли боевые порядки поляков (превосходство в воздухе и наличие моторизованных частей), за чем последовало сосредоточение войск на границе с Францией, Бельгией и Голландией, объявление войны итальянцами и продвижение основной массы войск, расквартированных в Ливии, в направлении Туниса (ортодоксы рекомендуют, чтобы Италия не вступала в войну раньше зимы тридцать девятого, лучше всего — весной сорокового, но я такую стратегию не одобряю), отправка двух немецких бронетанковых корпусов в Геную, создание на одном из полей (Эссен) своего рода трамплина, где я поместил парашютно-десантный корпус, и т. д. Причем все это с минимальной затратой BRP. В ответных действиях Горелого ощущается вполне понятная нерешительность: на Восточном фронте он захватывает балтийские страны и соответствующую часть Польши, но забывает оккупировать Бессарабию; на Западном фронте предпринимает наступление, чреватое громадными потерями, и высаживает британский экспедиционный корпус во Франции; на Средиземном море укрепляет Тунис и Бизерту. Инициатива по-прежнему на моей стороне. В зимнюю кампанию тридцать девятого года я развертываю тотальное наступление на западе: захватываю Голландию, Бельгию, Люксембург, Данию, на юге Франции дохожу до Марселя, на севере — до Седана и шестиугольника N24. Реорганизую группу армий на востоке. Высаживаю немецкий бронетанковый корпус в Триполи во время SR.[29] Средиземноморский вариант связан с большими потерями, и я не добиваюсь результата, хотя возникает вполне ощутимая угроза: Тунис и Бизерта осаждены, а итальянский 1-й мобильный корпус вступает в опустошенный Алжир. На границе с Египтом силы с обеих сторон равны. Теперь задача для нашего союзника состоит в том, чтобы как раз изменить это соотношение сил. Ответ Горелого не столь энергичен, как того требует ситуация; на Восточном фронте и в Средиземном море он избирает крайний вариант и бросает в бой все, что только имеет, однако играет малыми колоннами, и вдобавок ему страшно не везет, когда приходит его черед бросать кости. На востоке он занимает Бессарабию, создавая единую линию фронта от румынской границы до Восточной Пруссии. Следующий тур должен стать решающим, но уже поздно, и мы вынуждены отложить игру. Покидаем гостиницу. В «Андалузском уголке» встречаем Волка и Ягненка в компании трех девушек-голландок. Они рады со мной познакомиться и удивляются, узнав, что я немец. Поначалу я решил, что они меня разыгрывают, но их действительно удивило, что немец якшается с подобными экстравагантными личностями. В три часа ночи я вернулся в «Дель-Map» впервые за много дней в хорошем настроении. Потому что наконец понял, что остался не зря? Может быть. В какой-то момент, когда мы обсуждали его неминуемое поражение (или мое наступление на западе?), Горелый спросил, сколько я еще пробуду в Испании. В его тоне я почувствовал тревогу.

— До тех пор, пока не найдут труп Чарли, — сказал я.

5 сентября

После завтрака отправился в «Коста-Брава». Управляющего обнаружил за администраторской стойкой; увидев меня, он отложил свои дела и жестом пригласил проследовать за ним в его кабинет. Не знаю, откуда он узнал об отъезде Ингеборг. В несколько неуклюжих выражениях он дал мне понять, что осведомлен о моей ситуации. Затем, не дав мне раскрыть рта, начал рассказывать, как идут поиски: никакого прогресса, многие участники уже выбыли из игры, а сама спасательная операция, если можно так назвать объезд прибрежной зоны одним-двумя полицейскими катерами, превратилась в неспешную бюрократическую процедуру. Я сказал, что собираюсь зайти в комендатуру порта и потребовать от них информации и что, если понадобится, готов устроить грандиозный скандал. Сеньор Пере по-отечески покачал головой: не стоит этого делать, не нужно горячиться. Что же касается оформления соответствующих бумаг, то этим уже занялось немецкое консульство. Так что вы спокойно можете уехать в любое время; конечно, они понимают, что Чарли был моим другом, это известно, узы дружбы и все такое, однако… Даже испанская полиция, обычно такая недоверчивая, готова закрыть это дело. Теперь осталось обнаружить тело. Сеньор Пере выглядел куда более раскованным, чем во время нашей предыдущей встречи. Сейчас он обставляет дело так, как будто мы с ним единственные и безропотные родственники человека, погибшего необъяснимой, но естественной смертью. (Выходит, смерть всегда естественна? И всегда является существенной частью общего порядка? Даже если происходит на доске виндсерфера?) С вашим другом конечно же произошел несчастный случай, уверяет он, каких немало происходит за лето. Я намекнул на возможность самоубийства, но сеньор Пере с улыбкой замотал головой: он всю жизнь проработал в гостинице и, как ему кажется, умеет проникнуть в душу постояльцев; так вот, несчастный Чарли не подпадал под категорию самоубийц. Но в любом случае, если вдуматься, есть некий горький парадокс в смерти во время каникул. Сеньор Пере навидался подобных случаев за свою долгую карьеру: то это старики, ставшие жертвой сердечного приступа в августе, то дети, утонувшие в бассейне на глазах у всех, то целые семьи, погибшие в автокатастрофе. И все это в разгар каникул! Такова уж жизнь, заключает он, и ваш друг наверняка никогда не предполагал, что умрет вдали от родины. Смерть и родина, шепчет он, какая трагедия. Для одиннадцати часов утра сеньор Пере был настроен как-то мрачновато. Вот довольный жизнью человек, тем не менее подумал я про себя. Было приятно сидеть и разговаривать с ним, в то время как туристы пререкались у стойки с администраторшей, и их голоса, отрешенные от всего по-настоящему важного, проникали в кабинет, становясь совершенно безобидными. И пока мы беседовали, я видел себя как бы со стороны, удобно устроившегося в кресле, и видел также сеньора Пере и людей в коридорах и залах. Вот лица, которые вызывали или старались вызвать симпатию, ведя пустой или напряженный диалог; вот парочки, которые принимали солнечные ванны, взявшись за руки; вот угрюмые мужчины, работавшие в одиночку, и приветливые мужчины, работавшие в компании других, и все счастливы или, по крайней мере, находятся в согласии с самими собой. Неудовлетворенные! Но ощущающие себя центром мироздания. Какая им разница, жив Чарли или умер, буду я жить или умру. Все равно жизнь постепенно катится под откос, заканчиваясь каждой индивидуальной смертью. Они же находятся в центре мироздания! Шайка кретинов! Нет ничего, что не было бы им подвластно! Они контролируют все даже во сне! Своим безразличием! И тут я подумал о Горелом. Он был вне этого. И словно скрывался от всех где-то на дне, под водой. Чужак.