Читаем без скачивания Самолет без нее - Мишель Бюсси

«Мы разбогатеем, Аиля! Поработаю в последний раз, и мы разбогатеем!»

«Богатство? Зачем оно им? Они и так богаты — денег на покупку домика в Антакье почти достаточно».

«В последний раз? Обещаешь?»

У Аили тряслись руки. Нож дрогнул в ее руках и вместо тонких полосок мяса на поднос упала какая-то неаппетитная каша…

Чем больше она думала, тем сильнее рос в ней страх. Почему он молчит? Почему не звонит? Даже уезжая в Турцию, Назым обязательно звонил ей каждый день. Кредюль тоже не подходит к телефону. Дома у него никого. Она названивала туда два дня подряд. Ожидание с каждой минутой становилось невыносимей. Ее терзали самые мрачные предчувствия. Не будь последних клиентов, она бы бросила все и помчалась на улицу Бют-о-Кай, к Гран-Дюку. Да, так она и сделает. Вот отпустит последних посетителей…

Номер семнадцатый. Номер восемнадцатый…

Она сознавала, что ее Назым — не ангел. Он признавался ей в ужасных поступках. Когда они занимались любовью и он щекотал своими усами каждую складку ее тела, грудь, бедра и промежность, она смеялась и вздрагивала от удовольствия. Потом он рассказывал ей все. Он ничего не мог от нее скрыть. Ей было известно все — имена, адреса… Она знала, где Назым хранит вещественные доказательства. Она была его пожизненной страховкой. Если имеешь дело с миллиардерами, необходимы меры предосторожности. Если деньги достаются слишком легко, будь бдителен: рано или поздно настанет день, когда у тебя потребуют отчета.

Она еще и поэтому так хотела уехать в Антакью. Чтобы все истории, в которые ввязывался Назым, остались здесь, в Париже.

Номер девятнадцатый.

Она вздохнула. Нет, Назым — не мальчик из церковного хора. Без нее он запутается. Не сможет сделать правильный выбор. Выбор между добром и злом.

21

2 октября 1998 г., 11.45.

Поезд замедлил ход и, разрезая тьму тысячей искусственных огоньков, подкатил к станции «Пляс-дʼИтали». Марк с лихорадочной поспешностью схватил мобильник и прижал к уху.

«Марк, ты неисправим. Я же просила не звонить мне и не пытаться меня найти. Я тебе уже сказала, что позавчера все решила. Это было трудное решение, и оно далось мне нелегко, но я его приняла. Сама. Тебе ни за что не понять. Ты бы его не одобрил. Я хорошо тебя знаю, ты для этого слишком правильный. Не обижайся, „правильный“ — это не насмешка, а комплимент. Ты правильный и высоконравственный. И преданный. Ты готов простить мне все что угодно, стоит только попросить. Но я не хочу ничего у тебя просить. В той записке я тебя не обманывала. Я действительно уезжаю. Завтра. Уезжаю и больше никогда не вернусь. Изменить уже ничего нельзя. Так вышло. Береги себя. Эмили».

Слушая сообщение на автоответчике, Марк покрылся холодным потом. Он чуть было не зашвырнул телефон в другой конец вагона. Сеть под землей ловилась неравномерно — через две станции на третьей, и то в лучшем случае.

Лили ему звонила.

А он был недоступен! Проклятье! Она попала на автоответчик!

Мобильник куском мыла скользнул из его влажных ладоней. Марка трясло. Что хотела сказать Лили?

«Я действительно уезжаю…»

«Завтра. Уезжаю и больше никогда не вернусь…»

«Изменить уже ничего нельзя…»

«А вдруг она…»

Марку не хотелось додумывать мелькнувшую мысль до конца.

Она была слишком страшной. Зловещей.

«Нет, только не Лили!»

Но мысль не желала уходить. Теперь ему уже казалось, что он ясно прочел спрятанное между строк послание.

«Уезжаю и больше никогда не вернусь…»

Это могло означать только одно.

Игрушечный самолетик. Она приняла решение в день, когда ей исполнилось восемнадцать.

Все сходилось.

Лили решила одним махом покончить со всеми сомнениями и страхами. Покончить с прошлым.

Лили решила покончить с собой.

Завтра.

Лили выбросила в урну, приткнувшуюся к берегу озера, завернутую в фольгу шаурму. Она к ней едва притронулась. Ей не хотелось есть.

Она прошла вперед, ближе к воде. Парк Монсури, считающийся самым большим в Париже, ей казался и самым мрачным. Во всяком случае, сейчас, в октябре… Холодная, тускло-грязного цвета вода; голые, похожие на армию скелетов, деревья; вид на авеню Рэй, застроенную серыми домами разной высоты, словно окруженную плохо подстриженной бетонной изгородью…

Утки давным-давно перебрались в другие места. Глядя на каменных любовников, окоченевших на своих мраморных пьедесталах, можно было подумать, что и они мечтают об одном: накинуть на себя что-нибудь теплое и сбежать отсюда куда глаза глядят.

Лили шла вдоль озера. Странно, размышляла она, как меняется восприятие окружающего в зависимости от настроения. Как будто пейзаж догадывается о том, что ты чувствуешь, и подлаживается под тебя. Как будто деревья поняли, как ей плохо, и уменьшились в размерах, скукожились, из солидарности с ней — или из жалости? — обронив с ветвей последние листья. Как будто солнце, устыдившись, тоже скрылось, лишь бы не светить на парк, по которому бродит заплаканная девушка.

Лили снова отключила телефон. Несколько минут назад она поддалась искушению и позвонила Марку. Он оставил ей кучу сообщений. «Волнуется. Конечно, волнуется». Попав на автоответчик, она испытала облегчение. У нее не было сил отвечать на его вопросы. Как будто самая современная из технологий, невидимыми нитями связывающая тысячи беспроводных телефонов, тоже чутьем уловила, что ей не хочется с ним разговаривать.

Лили свернула на аллею Мира и опустилась на скамью. Рядом, на детской площадке, шумела ребятня, и она невольно повернула голову.

Два карапуза годика по два играли под бдительным оком матери, сидящей на лавке с книжкой карманного формата в бело-синей обложке в руках.

Девочки. Близняшки. В одинаковых плотных брючках, в одинаковых красных курточках, застегнутых на «молнию», в одинаковых кикерсах на ногах.

«Как только она их различает?»

Однако мать, в очередной раз поднимая глаза от книги, выдавала четкое указание: «Жюльетта, не спрыгивай с качелей»; «Анаис, не толкай сестру»; «Жюльетта, на горку забираются по лесенке…»

Девочки носились по площадке, переходили от одной игры к другой, брались за руки, разбегались в стороны… Кто из них кто? Лили следила за их передвижениями, как уличная толпа следит за ловкими пальцами наперсточника. И постоянно сбивалась, не в состоянии угадать, что сейчас делает Жюльетта, а что — Анаис. Зато матери на это хватало доли секунды, и она ни разу не ошиблась. «Анаис, завяжи шнурок!» «Жюльетта, подойди ко мне, я вытру тебе нос».

Лили чувствовала, как ее охватывает странное, необъяснимое волнение. Девочки выглядели абсолютно одинаковыми, они походили друг на друга как две капли воды. Тем не менее каждая точно знала, кто она. Анаис понимала, что она — не Жюльетта, а Жюльетта — что она не Анаис. И не потому, что они сознавали свои различия. Нет. Все дело было в том, что их различала мать. Она безошибочно называла каждую ее собственным именем. Ее единственным именем.

Лили долго смотрела на двойняшек. Наконец мать убрала книгу в сумку и позвала дочерей:

— Жюльетта, отойди от беличьей клетки. Анаис, спускайся с лестницы. Пора домой. Папа ждет.

Мать прикоснулась рукой к своему слегка выпирающему животу. Она была беременна.

«Еще пара близнецов?

Еще одна дочка?»

Лили закрыла глаза. Ей представился малыш нескольких месяцев от роду, одинокий и заходящийся в крике на вершине мира. Его плач терялся в необъятном лесу, тонул в ватной тишине валившего крупными хлопьями снега.

Не в силах больше сдерживаться, Лили разрыдалась.

22

2 октября 1998 г., 11.48.

«Дюгомье».

«Домениль».

Сеть по-прежнему не ловилась!

Сообщение Лили оглушило Марка. Его переполняло беспокойство. И чувство беспомощности.

Что он должен делать? Бродить наугад, как в потемках, по парижским районам? Или читать записки Гран-Дюка? Других альтернатив все равно нет.

До прибытия на станцию «Насьон» у него оставалось еще несколько минут.

«Бэль-Эр».

Вагон затормозил, остановился, вздрогнул и снова помчался вперед. На остановке никто не вышел и никто не вошел. И сеть все так же не ловилась!

«Читай!

Ты должен разобраться во всем и найти Лили.

Главное — не опоздать».

Дневник Кредюля Гран-Дюка.

Первый сердечный приступ настиг Леонса де Карвиля 23 марта 1982 года. Я тогда был в Турции. Это случилось всего за несколько дней до того, как некий Уналь Серкан передал мне в отель фотографию Лизы-Розы де Карвиль, сделанную на пляже Джейхана.

Следовательно, никакой связи между двумя событиями не существовало.

Откровенно говоря, лично мне на инфаркт Леонса де Карвиля было глубоко наплевать. Я много раз встречался с ним в рамках расследования. Полагаю, он относился ко мне как к дорогостоящей безделушке, которую приобрела себе его жена. Если честно, мне кажется, его раздражало, что жена проявила инициативу и наняла меня, не посчитав нужным спросить его совета. Я был живым доказательством того, что предложенная им стратегия бульдозера потерпела позорный провал. Он сотрудничал со мной, но как бы сквозь зубы, с ухмылочкой, а все документы, которые я требовал, передавал через своих сверх меры загруженных работой секретарей. Так что вы поймете, почему я не расплакался, когда узнал, что он замертво упал на лужайке «Розария». В конце концов, чеки для меня подписывал не он, а его жена!