Читаем без скачивания Столичная штучка - Галина Гордиенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Отлично загорела!
– Слушай, у меня к тебе просьба, – затараторил Олег, не выпуская руки Богдана. – Ты передай Марго – я через два дня в Москву уезжаю. Так что если она хочет вернуть деньги, пусть завтра на пляж принесет, на наше старое место…
– Какие еще деньги? – раздраженно буркнул Богдан. – Ты ей разве занимал?
Он вспомнил недавнюю сцену у дома Малевичей и озабоченно нахмурился: Леська! Получается, Марго пока не отдала за сестру. Интересно, у него наберется нужная сумма? Черт его занес в кафе!
– Да пустяки в общем-то, – хмыкнул Олег. – Я по просьбе Марго двести гривен ее сестрице передал, забавная такая девчонка, у нее еще запястье перевязано.
Богдан вздрогнул, скулы его отвердели, перед глазами заплясали цветные пятна. «Кажется, перегрелся на солнце, – равнодушно отметил он. – Что этот хлюпик сказал, я не понял…»
Юноша глубоко вздохнул и заставил себя расслабиться. И снова увидел перед собой немного удивленное лицо Олега, все в мелких бисеринках пота. Тот смотрел выжидающе.
Богдан растер виски и отрывисто спросил:
– Я не понял – что просила Марго?
– Ничего особенного, – пожал плечами Олег. – Позвонила мне вечером и попросила занять двести гривен. На пару дней. Ей мать должна переслать деньги с московским поездом. Ну, через знакомую проводницу.
– А… при чем здесь Леся?
– Леся? Какая Леся?
– Троюродная сестра Марго.
– Я и не знал, что ее зовут Леся, – улыбнулся Олег. – Марго просто сказала: «Если меня на месте не окажется, отдай деньги моей сестрице». И подробно описала ее. Кстати, симпатичная девчонка!
У Богдана болезненно сжалось сердце. Он смахнул со лба пот и прохрипел:
– А раньше ты передавал деньги этой… Лесе?
– Нет, – удивленно посмотрел на него Олег. – А что, нужно было?
Оксана засмеялась: уж очень изменилось лицо симпатичного местного парня. Будто его по голове чем тяжелым шарахнули.
Олег неловко заметил:
– Впрочем, не горит. Если у нее трудности с деньгами, я подожду. Марго мне свой московский телефон дала.
– Никаких трудностей, – сипло выдавил Богдан. Вынул кошелек, отсчитал четыре купюры по пятьдесят гривен и протянул Олегу. – Держи. Марго здесь на все лето, так что отдаст.
– Тебе без напряга? – чуть смущенно поинтересовался Олег.
– Без.
– Тогда лады. Я хочу сувениров побольше привезти, – обрадовался москвич. – Тут у вас прикольные рыбешки продают, сушеные, словно надутые, и все в иглах. И брелки из раковин забавные. Со знаками зодиака. Друзьям прихвачу!
– Давай, – пробормотал Богдан, – отоваривайся. Поддержи аборигенов.
Он долго смотрел вслед уходящим Олегу и Оксане. Голова кружилась, во рту появился неприятный металлический привкус, Богдан едва дошел до ближайшей скамьи и почти упал на нее.
Ему казалось, он сходит с ума. Мысли кружились в бешеном хороводе, и наконец осталась одна: «Петро прав – я кретин. Но… платье как же?! И деньги за клубнику?»
* * *Рита открыла глаза и покосилась на часы: ничего себе! Неплохо она поспала после утреннего купания! Почти два часа. И есть хочется. Дома никогда ТАК не хотелось. Может, Леська с тетей Шурой просто вкуснее готовят, чем мама? Или здесь воздух такой?
Рита сладко зевнула и бросила взгляд на окно: сквозь листья деревьев смотрело на нее выбеленное зноем крымское небо.
«Здесь тучи когда-нибудь бывают? – смешливо подумала она. – Или к августу вся зелень погорит к черту? Трава и так уже пожелтела, а Леська по утрам мается с поливом, воду то и дело отключают…»
На кухне никого не оказалось. Рита заглянула в холодильник и довольно улыбнулась: на верхней полке одна на другой лежали коробки с шоколадными конфетами. К завтрашнему дню рождения Анатолия Федоровича, понятно. А внизу – коржи под торт. Леська сама пекла, золотистые, румяные, медовые. Вон две банки вареной сгущенки для крема, и бокал с молотыми грецкими орехами. И холодец!
Рита невольно облизнулась. Она сто лет не ела холодца, мама не любила с ним возиться. Ничего, завтра наверстает.
После завтрака Рита неуверенно замерла на крыльце: Леськи и в саду не видно. И Анатолий Федорович куда-то исчез. Наверное, в город поехал, свои новые пейзажи в сувенирный магазинчик повез. Или той женщине отдаст, что картинами в центре торгует, прямо у Пушкинского театра.
Мысль о картинах напомнила Рите о собственном портрете. Она сбежала в сад и удовлетворенно хмыкнула: мольберт до сих пор стоял у беседки.
«Хорошо, что Анатолий Федорович в свою комнату не унес, а то бы до самого обеда не увидела. Или… он специально оставил? Для меня? Если закончил…»
Вдруг вспомнилось, что вчера она так и не взглянула на полотно. А когда уезжала, Анатолий Федорович еще колдовал над ее портретом.
Сердце от волнения замерло, щеки залил горячий румянец: неужели… Рита со всех ног бросилась к мольберту и потрясенно ахнула: готово!
«Боже, какая я красавица, – благоговейно подумала Рита, прижимая прохладные пальцы к горящему лицу. – Ленка Сахарова с ума сойдет от зависти…»
Картина показалась ей прелестной. Залитый ярким полуденным солнцем сад. Виноград, оплетающий старую беседку. Он еще не поспел, кисти совсем зеленые; прозрачные ягоды просвечиваются солнцем насквозь. В беседке – очаровательная девушка, белокурая, стройная; длинные ножки скрещены, пальцы изящных рук теребят узорчатые виноградные листья…
И как одета!
Серьги отлично прописаны, камень на кулоне бросает яркие блики на ее грудь, а само лицо почти в тени. И глаза – пронзительно зеленые, даже изумруды как-то проигрывают, если присмотреться.
Рита осторожно коснулась пальцем маминой серьги, потом вынула ее из уха и сравнила с нарисованной. Изумленно покачала головой: настоящая казалась менее… значительной, что ли?
На том камешке, на портрете, грани играли, вбирая в себя солнечный цвет, и щедро возвращали его в виде разнотонных бликов на Ритиной шее. А настоящий изумруд казался немного тусклым. И скучным. Темным каким-то. Может, не то освещение?
Очарованная Рита стояла перед своим портретом и не могла отвести от него взгляда. Неожиданно лицо ее дрогнуло: что-то девушку зацепило.
Чем дольше Рита всматривалась в картину, тем больше ей становилось не по себе. Нет, ничего не изменилось! Волшебство полотна оставалось прежним, но…
Рита озабоченно сдвинула брови: или тень падала на ее лицо так неудачно? Почему-то собственные глаза, такие яркие, такого насыщенного зеленого цвета вдруг смутили Риту своей жесткостью.
Что-то в них было… неприятное. Будто красивую девушку там, на полотне, не интересовал никто кроме себя. И уголки губ странно приподняты, словно Рита едва сдерживала торжествующую улыбку.
