Читаем без скачивания Двор Шипов и Роз - Сара Маас

— Несмотря на Договор, если ты хочешь иметь шанс сбежать от моего вида, ты должна думать более творчески, чем кража моих столовых ножей. Но с твоей склонностью подслушивать, может, однажды, ты узнаешь что-нибудь полезное.

Мои уши вспыхнули.

— Я… я не… извини, — пробормотала я.

Но я мысленно пробежалась по услышанному. Нет смысла притворяться, будто я не подслушивала.

— Люсьен сказал, у вас не так много времени. Что он имел в виду? Из-за болезни здесь появится больше таких существ как Богги?

Тамлин напрягся, окинул взглядом коридор, уделяя внимание каждой мелочи в поле зрения, каждому звуку и запаху. Затем он пожал плечами. Слишком неестественно, чтобы это было правдой.

— Я бессмертный. У меня нет ничего, кроме времени, Фейра.

Он произнёс моё имя с такой… интимностью. Как будто бы он не был существом, способным убивать монстров, созданных из ночных кошмаров. Я открыла рот, чтобы потребовать больше ответов, но он перебил меня.

— Сила, поражающая наши земли и способности — когда-нибудь, она тоже пройдёт, если Котёл благословит нас. Но да — теперь, когда Богги ступил на наши земли, будет логично предположить, что за ним последуют и другие, особенно если учесть насколько наглым был Пука.

Если, как сказал Люсьен, границ между Дворами больше нет — если всё в Прифиане изменилось из-за болезни, как говорил Тамлин… Ну, я не хочу попасть в какую-то жестокую войну или революцию. Я сомневаюсь, что долго проживу.

Тамлин шагнул вперёд и открыл двойные двери в конце коридора. Под одеждой двигались мощные мышцы его спины. Я никогда не забуду, кто он. И на что он способен. И чему он, по-видимому, обучен.

— Как ты и просила, — сказал он. — Кабинет.

Я увидела, что находится за ним, и у меня скрутило желудок.

Глава 13

Тамлин махнул рукой и вспыхнули сотни свечей. Что бы Люсьен ни говорил об истощении и беспорядочности магии из-за болезни, Тамлин явно не так уж сильно и пострадал, или, вероятно, он гораздо более могущественен — начать хотя бы с того, что он может превращать своих часовых в волков, когда ему вздумается. Острый запах магии ужалил моё сознание, но я не подала виду. В смысле, пока не заглянула внутрь.

У меня вспотели ладони, когда я зашла в огромный, роскошный кабинет. Фолианты выстроились вдоль стен, словно солдаты безмолвных войск, диваны, столы и богатые ковры, разбросанные по всей комнате. Но… прошло чуть больше недели, как я оставила свою семью. Хоть мой отец и сказал мне никогда не возвращаться, хоть моя клятва матери и выполнена, я могла бы, по меньшей мере, хотя бы дать им знать, что я в безопасности — в относительной безопасности. И предупредить их о захлестнувшей Прифиан болезни, которая, возможно, вскоре может пересечь стену.

Есть только один способ передать это.

— Тебе нужно что-нибудь ещё? — спросил Тамлин и я дёрнулась. Он всё ещё стоял у меня за спиной.

— Нет, — ответила я, шагая вглубь кабинета.

Я не могу думать о той естественной силе, которую он только что показал — об изящной беспечности, с которой он призвал столько огня. Я должна сосредоточиться на поставленной задаче.

В том, что я едва могу читать, не совсем моя вина. До того как мы разорились, моя мать крайне пренебрегала нашим образованием, она не позаботилась о том, чтобы нанять гувернантку. А после удара бедности, мои старшие сёстры, умеющие читать и писать, посчитали деревенскую школу ниже нашего достоинства и не побеспокоились научить меня. Я могу читать достаточно, чтобы выполнять свои обязанности — достаточно, чтобы сформировать письмо, но настолько плохо, что даже написать одно только моё имя будет унизительным оскорблением.

Не очень хорошо, что Тамлин об этом знает. Я думала о том, как доставить письмо родным, когда оно будет готово; может быть, я попрошу об одолжении Тамлина, или Люсьена.

Просить их написать письмо за меня будет слишком стыдно и унизительно. Я уже слышу их слова: типичный невежественный человек. А поскольку Люсьен убеждён, будто я шпионю в любой подвернувшийся момент, он, без сомнений, сожжёт это письмо и все, что я попытаюсь написать после. Поэтому я должна научиться сама.

— Тогда я оставлю тебя одну, — сказал Тамлин, когда молчание затянулось, стало слишком напряжённым.

Я не двигалась, пока он не запер дверь, закрывая меня внутри. Когда я подошла к полке, мой пульс отзывался по всему телу.

Мне пришлось сделать перерыв на ужин и сон, но я вернулась в кабинет ещё до рассвета. Я нашла небольшой письменный стол в углу и собрала бумаги и чернила. Я водила пальцем по строкам текста и шептала слова.

— «Она схва-ти-ла… схватила свою туфлю, ст… сто… стоя на своём ме… м…», — я откинулась на спинку стула и закрыла глаза ладонями.

Когда желание рвать на себе волосы ослабло, я взяла перо и подчеркнула слово: месте.

Трясущейся рукой, я старалась изо всех сил копировать букву за буквой на постоянно пополняющийся лист, который я держала рядом с книгой. По меньшей мере, там уже около сорока слов, буквы искажены и едва разборчивы. Позже я найду их правильное произношение.

Я поднялась с кресла, чтобы размять ноги и позвоночник — или чтобы просто уйти подальше от этого списка слов, произношения которых не знаю, и от постоянного жара, сейчас опаляющего моё лицо и шею.

Думаю, кабинет здесь исполняет роль библиотеки, так как я не могу увидеть ни одну из стен из-за небольших лабиринтов книжных стеллажей, примыкающих к основной части и свисающих сверху антресолей, от стены до стены заполненных книгами. Но «кабинет» звучит менее пугающе. Я бродила между стеллажей, следуя за полоской света из ряда окон в дальнем конце комнаты. Оттуда открывался вид на розарий, тонущий в десятках оттенков тёмно-красного, розового, белого и жёлтого.

Я могла бы позволить себе на мгновение потеряться в оттенках, покрытых сверкающей в утреннем солнце росой, если бы не увидела картину, простирающуюся вдоль стены рядом с окнами.

«Не картина» — моргнув, подумала я и отступила назад, чтобы увидеть её полный масштаб. Нет, это… Я искала слово в полузабытой части сознания. Фреска. Вот, что это такое.

Сначала я ничего не могла сделать, кроме как изумлённо смотреть на размеры фрески, поражаться трудолюбию и тому факту, что этот шедевр скрыт здесь так, чтобы его никто никогда не увидел, так, словно эта фреска пустяк — абсолютная мелочь — создать нечто подобное.

Фреска рассказывала историю оттенками, формами и изобилием света, путём изменений тонов росписи. История… история Прифиана.