Читаем без скачивания Молодой Бояркин - Александр Гордеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
нибудь на улице, он мог бы сказать о ней очень многое, что она вообще была бы для него
понимаемой полностью. Не задержись Бояркин на службе, они бы встретились. И кто знает,
не сдвинулись бы тогда все события хоть на одну секунду, достаточную для того, чтобы
смерть пронеслась скользом… Сделав уже достаточно нерадостных открытий, Бояркин устал
от кладбища, и это его последнее предположение переполнило чашу. Он опустился в траву
около оградки и заплакал. В этот момент Бояркин хорошо помнил о закончившейся
серьезной службе, о своем повзрослении, но, не сдерживаясь наедине с собой, он плакал и
сразу обо всех потерях, и о себе самом и о своей потерянной, как ему казалось, родине, и об
этом несчастном мире.
* * *
В Ковыльное поехали после обеда. Пока Николай ходил на кладбище, Анютка
поссорилась с отцом, который собрался было и на обратную дорогу купить бутылку.
Прощаясь с селом, которое он теперь неизвестно когда увидит, Николай все смотрел в заднее
стекло. Вместе с грустью на душе было ощущение выполненного долга. Много думая о
родине на службе, Николай стал невольно считать, что и родина не может быть равнодушной
к нему, даже если кроме бабушки Степаниды никто его больше там не ждет. К родине
Бояркина влекла не только душевная, тяга, но и какая-то необходимость показать ей себя.
"Вот я и отметился", – думал он теперь.
От самого Елкино Бояркин молчал, и, лишь когда проезжали кукурузное поле, он
спросил у отца, как называется это место.
– Табданиха, – все еще обиженно буркнул Алексей.
– Да, да, Табданиха, – вспомнил Николай. – Интересные у нас названия. Взять хотя бы
Шуругун, или Маяшна или вот еще Еганза. Что они означают?
– А черт их знает! Навыдумывали тоже…
– А все-таки Елкино есть Елкино. Не Ковыльное…
– А-а, да одно и то же. Там и там ловить нечего…
– Но Елкино наше село… Там бабушка Катерина – твоя мать похоронена. Дом
дедовский. Надо помнить это…
– Помнить, помнить, – зло передразнил Алексей. – Хочешь помнить, так везде будешь
помнить!
Сам Алексей умел помнить без душевной привязанности и всякая "чувствительность"
памяти раздражала его. Про кладбище он подсказал сыну лишь потому, что брат Михаил, с
которым они трижды приезжали из Ковыльного, ходил туда каждый раз. Впрочем, в первый
свой приезд они отправились на кладбище вместе. Михаил остановился тогда у могилы
матери и молча потупился. Подошел Алексей.
– Ну что, спишь, мамка? – без оттенка скорби, как к живой обратился он.
– Замолчи! – резко оборвал его брат.
Михаила – фронтовика-пехотинца, навидавшегося смертей, покоробило именно от
того, что младший брат обратился к матери, как к живой. И после он ходил на кладбище
один.
– Знаешь, батя, что я скажу, – с расстановкой проговорил Николай в бешено мчащейся
машине. – Сейчас я собрался в институт, но если бы вы жили в Елкино, то я бы к вам все
равно когда-нибудь вернулся, а в случае неудачи с поступлением, уже этой осенью. А так…
Мне там делать нечего. Мне там все чужое.
Отец вздохнул и сбросил газ.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Осенью Бояркин уехал в уже знакомый ему до службы город и поступил на
исторический факультет педагогического института.
За учебу он принялся с жаром. Армейская "центрифуга" учебки без промежутков
между событиями научила пользоваться временем очень экономно. Да и убеждение, что
жизнь – это, прежде всего заполненное время, уже настолько вошло в саму кровь, что
бездельничать без угрызений совести стало невозможно.
Жил он в общежитии. В одной комнате было шестеро ребят, все после армии.
Однажды кто-то даже предложил поставить кровати по-казарменному, в два яруса, чтобы
было просторнее. Переоборудование легко удалось, но через неделю к ним, звеня ключами,
зашла комендантша – грузная, краснощекая женщина и посчитала это нововведение
опасным. Пришлось прямо на ее глазах наводить "порядок".
Из сокурсников в комнате жил только Мучагин – студент с белым, холодным лицом,
стройный, как стрелка. Мучагин любил споры и обычно, чем сильнее зажигался, тем
стремительней ходил между кроватями, тем торопливее говорил, тем резче жестикулировал,
как бы вырубая из пространства острые углы. Николаю он понравился умением организовать
свое время. Все бытовые заботы Мучагин заменил выработанными привычками. Никогда не
собираясь, например, погладить брюки или почистить туфли, он при необходимости делал
это автоматически, не задумываясь. Просто любое отступление от нормы сразу по
определенной программе включало ему руки и ноги, минуя голову. Мучагин обычно не
выходил из комнаты, не унеся чего-нибудь, и не возвращался, не принеся, да умудрялся
сделать еще что-нибудь попутно. Если же случалось, что он забывал куда-то зайти, то,
сознательно наказывая себя, мог вернуться туда хоть от порога комнаты. Мучагин любил
слово "принцип", но, главное, он мог свои принципы выдерживать. Дав, к примеру, зарок не
ходить по газонам, какая бы тропинка ни была там уже протоптана, он действительно не
ходил, повлияв этим на некоторых сокурсников, и в том числе на Бояркина.
Настоящие разногласия между ними начались со споров о личности. Становлением
личности Мучагин считал отбор и усиление в себе отдельных качеств – это как раз была еще
доармейская позиция Бояркина. Мучагин держался ее тоже очень принципиально, а
теперешние взгляды Бояркина о всевозможном расширении личности считал "размытостью".
– Да не размытые, а более широкие, – уверял его Николай. – Когда-нибудь тебе тоже
придется свои взгляды "подразмыть".
– Никогда! – кричал Мучагин. – От намеченного я не отступаю. Армия и меня научила
кое-чему.
Во время споров Бояркин сидел в углу на своей кровати, провалившись в вытянутую
сетку. Мучагин – в соседнем углу напротив, но его сетка не провисала, потому что он
подложил снизу доски. Он сидел прямой, всегда готовый вскочить и начать бегать. Очень
редко Бояркин тоже распалялся до того, что выбирался со своей сетки и начинал говорить
стоя. При этом он сразу отбрасывал дипломатические ходы, которых у него и так было
немного, отбрасывал намеки и резал все напрямик. В такие моменты со стороны могло
показаться, что они вот-вот раздерутся.
Позже в их спорах стал принимать участие другой сокурсник – Миша Тюлин, который
жил вместе с родителями совсем рядом и заходил в общежитие поболтать. Учиться Миша
поступил через год после армии и успел отрастить длинные волосы, лежащие на воротнике и
еще более усиливающие его сутулость. Он походил на какого-то матерого мыслителя, любил
поговорить о Гоголе, о Чехове, о Бунине и, смакуя, зачитать отрывок
