Читаем без скачивания Молодой Бояркин - Александр Гордеев

преобразившись, он читал с завыванием, с нажимом, словно в книге были написаны совсем

не те слова, которыми люди пользуются каждый день. Обоим его товарищам было стыдно

при такой читке смотреть друг на друга, а тем более на Мишу, который попросту упивался

собой. Во время споров рассудительный Миша Тюлин по-председательски устраивался в

центре комнаты за столом с алюминиевым чайником. Сидел он на самом краешке стула,

раздвинув массивные колени, и от падения его удерживал стол, на котором он лежал грудью.

Больше спорили его товарищи, а Тюлин лишь поворачивал лохматую голову с круглыми,

блестящими стеклами очков то в один, то в другой угол.

Часто, обсуждая дела в институте, преподавателей, материал, который изучался, они

были многим недовольны и возмущались. Отвозмущавшись, Тюлин и Мучагин с

облегчением успокаивались, Бояркин же успокоиться не мог, и все пытался вернуться к

больному вопросу. Он еще на службе интересовался педагогикой, почитывал, что удавалось,

и имел об учебе свое представление, которое теперь вдруг очень резко разошлось с тем, что

было на самом деле. Больше всего ему не нравилась сама программа, в соответствии с

которой, по его мнению, изучалось много ненужного, а нужное пропускалось. Недовольство

учебой в институте становилось у него все острее.

* * *

В начале весны Мучагин вдруг женился и ушел из общежития, оставив кровать с

матрасом, скрученным рулоном, и с досками, торчащими из-под сетки. Его свадьба

состоялась после двух или трех свиданий, но была грандиозной. Мучагин называл ее

комсомольской. Со стороны жениха присутствовала группа первого курса, со стороны

невесты – группа четвертого.

За неделю знакомства молодые успели не только узнать друг друга, но и купить на

деньги сельских родителей домик в городе. Свадьба, отмечаемая уже в этом домике, едва

вмещалась в его малую площадь. Даже современные танцы, для которых было достаточно

лишь стоять на полу, не получались. Пара была признана идеальной. Они были ровесниками.

Оба тонкие и высокие. Но если Мучагин и по внешности, и по темпераменту был похож на

минутную стрелку, то невеста – на часовую. Конечно, она должна была следовать за

минутной, но уже зато показывать основное время. Мучагин был весел, как герой.

– Ну-ка, признайся, удивил я вас? – спросил он Бояркина, который сидел в углу и

думал о своем.

– Удивил, – сознался Николай. – Но я тоже скоро вас удивлю.

– Тоже женишься?! – одобрительно воскликнул Мучагин.

– Развожусь, – усмехнулся Бояркин, – с институтом.

– Да ты что!? Почему?

– Надоело все…

– Как это надоело? Ну и ну. Сейчас мы с тобой разберемся. Миша! – крикнул он,

отыскивая Тюлина. – Продирайся сюда!

Миша с трудом продрался, но поговорить в суматохе не удалось. Николай догадался,

что своим тусклым видом он просто портит людям праздник и, выбрав момент, выскользнул

за дверь.

Через неделю товарищи пришли к нему в общежитие. Бояркин лежал на кровати с

книгой.

– Что читаем? – поинтересовался Тюлин.

Николай на мгновенье с силой зажмурил уставшие глаза и вместо ответа протянул

книгу.

– Кажется, не по программе, – проговорил Мучагин и начал листать страницы.

– По программе четвертого курса, – уточнил Бояркин, опуская ноги на пол, – хочется

знать, что именно я теряю.

– Так ты серьезно? – спросил Тюлин, приспосабливаясь на своем месте за столом и

радуясь возможности поговорить. – Ну и как книга?

– Я просмотрел не только эту. Ну, в общем, некоторая потеря есть.

– Так в чем же дело?! – воскликнул Мучагин. – Ты что же решил, что не годишься в

учителя?

– Потенциально гожусь. Но если я и дальше буду, как проклятый вбивать в голову эти

учебники, то из меня получится мешок информации и не больше. А ведь нам надо расти –

расти как личностям…

– Далась тебе эта личность…

– Ну, а как же иначе-то, Миша! У нас на службе для работы на серьезной аппаратуре

требовался определенный допуск – некая гарантия твоей надежности. А что должно быть

допуском учителя, когда он идет в класс? Сумма знаний? Черта с два! Допуск учителя – быть

личностью. А личность – это человек с духовным оттоком, потому что центр личности

состоит из какого-то неугомонного моторчика с пропеллером. А сейчас из института

вылетают с пропеллером, с дипломом, то есть, но без моторчика. За выпускником остается

жизнь из лекций и корпения над книгами, из зачетов, из праздничных вечеров с танцами, из

полутайных выпивок, из временных знакомств с женщинами, когда самое страшное –

завязнуть в какой-нибудь связи. Все это романтика студенческих будней. Остается, правда, и

гражданская романтика – работа проводниками в поездах, в строительных отрядах – ура, ура,

какие мы молодцы, что работаем раз в год, что созидаем, калымим, приучаемся, постигаем на

практике! Да разве это серьезно? Студента, этого молодого, здорового человека, в течение

нескольких лет, как желторотика подкармливают стипендиями, родительскими переводами,

льготами на дешевый проезд. Так откуда же взяться в нем этому моторчику – личности?

– Ерунда, – перебил Тюлин, – каждый творит себя сам.

– Но важно – из чего творит. И как скоро… А ведь студенту-то уже через пять лет

предстоит воспитывать, учить – и учить ни много ни мало, а жизни! Да ведь это же авантюра!

Авантюра… Так вот, участвовать в ней не хочу, потому что я и сам жертва такого авантюрного

образования. Не знаю, может быть, вы как-то и творите здесь себя, но я уж даже перед самим

собой устал притворяться…

Мучагин уже вовсю ходил между кроватями. Пока говорил Бояркин, он на какое-то

мгновение присел на голую панцирную сетку и тут же снова вскочил.

– Ты что же, не согласен с системой нашего образования? – спросил он.

– Я не согласен с ее несовершенством, – ответил Бояркин. – Я не знаю, как надо

готовить других специалистов, медиков, например, но уверен, что педагогов так штамповать

нельзя. У каждого учителя должен быть свой, хорошо осмысленный жизненный опыт, ведь

учитель должен представлять собой рабочий инструмент, который называется – личность. И

напрасно вы смеетесь, Ой, ну как вы не поймете, что если я своими руками построю,

например, дом, то мне это, как человеку, как учителю, даст куда больше, чем вся

студенческая жизнь.

Тюлин засмеялся.

– Я вот вообразил, – сказал он, – хороша методика подготовки. Вывалили, значит,

студенты в чисто поле и да-авай строить себе по хижине. Прелесть! Только что же они потом

будут преподавать? Устройство колуна? Как, по вашей теории, профессор, современная

система хороша хотя бы тем, что дает знания бедному