Читаем без скачивания Последняя глава (Книга 2) - Джон Голсуорси

- Пожалуйста, Маунт-стрит, со стороны Хайд-парка. Спокойной ночи, Стак!

- Спокойной ночи, мисс.

Глаза неподвижно стоявшего слуги выражали такое сочувствие, что она отвернулась. На этом и кончилось любовное свидание, которого она так ждала.

С Маунт-стрит Динни прошла в парк и села на ту же скамейку, где они прежде сидели вдвоем, забыв, что она одна, без шляпы, в вечернем платье и что уже девятый час. Она сидела, подняв воротник пальто и прикрыв им свои каштановые волосы, и пыталась понять решение Уилфрида. Да, она его понимала. Гордость! У нее самой достаточно гордости, чтобы думать так же, как он. Ему, конечно, не хочется вовлекать других в свою беду. Чем больше любишь, тем больше этого боишься. Странно, что любовь разделяет людей именно тогда, когда они больше всего нужны друг другу. А выхода нет, она его не видит. Издали доносились звуки музыки, играл гвардейский оркестр. Что это "Фауст*? Нет, "Кармен"! Любимая опера Уилфрида. Динни встала и пошла по траве туда, откуда слышалась музыка. Какая толпа! Динни взяла стул и села подальше от людей, за кустами рододендрона. Хабанера! Ее первые такты невозможно слушать спокойно. Какой дикой, внезапной, странной и непреодолимой бывает любовь! "L'amour est enfant de Boheme..." {"Любовь дитя, дитя свободы..." (франц.).} Как поздно в этом году цветут рододендроны! Удивительные у этого куста густо-розовые цветы. В Кондафорде тоже есть такие... Где он сейчас? А еще говорят, что глаза любви видят все насквозь; почему не может она пойти, хотя бы мысленно, с ним рядом; тихонько взять его за руку? Ведь быть с ним в мыслях все же лучше, чем не быть с ним совсем! И Динни вдруг почувствовала такое одиночество, какое знают только влюбленные, оторванные от тех, кого они любят. Вянут цветы, увянет и она, если ее с ним разлучат. "Я должен пройти через все это один..." И долго ли будет он идти один? Неужели всегда? От этой мысли она рванулась со стула, и какой-то прохожий, подумав, что она рванулась к нему, замер и уставился на нее. Но ее лицо быстро его разубедило, и он пошел дальше. Надо как-нибудь убить еще два часа, прежде чем она сможет вернуться домой; нельзя никому признаться, что свидание не состоялось. Оркестр закончил сюиту из "Кармен" арией тореадора. Как она портит оперу, эта знаменитая мелодия! Впрочем, почему же портит? Надо было этим треском и грохотом заглушить отчаяние трагического конца; влюбленные всегда страдают под шум и гомон толпы. Жизнь - бесчеловечное игрище, на котором кривляются люди, стараясь укрыться в какой-нибудь темный угол и прильнуть друг к другу... Как странно звучат хлопки под открытым небом! Она взглянула на часы. Половина десятого! Еще целый час до темноты. Но в воздухе уже повеяло прохладой, запахло травой и листьями, окраска рододендронов медленно блекла в сумерках, смолкли птицы. Мимо равнодушно шли и шли люди; и так же равнодушно она смотрела на них. Динни подумала: "Ничто меня не забавляет, но, правда, я еще не ужинала". Выпить кофе в ларьке? Пожалуй, еще слишком рано, однако есть же такие места, где в это время можно поесть? Она не ужинала, почти ничего не ела за обедом и даже не пила чаю - словом, вела себя как настоящая влюбленная. Динни двинулась по направлению к Найтбриджу; она невольно шла быстрым шагом, хотя ей никогда еще не приходилось бродить одной по городу в такой поздний час. Без всяких помех дошла она до ворот парка, пересекла улицу и пошла по Слоун-стрит. Движение немножко ее успокоило, и она мысленно решила: "Лучшее средство от любовной тоски - ходьба!" На улице почти не было прохожих. Наглухо запертые дома, окна со спущенными шторами словно подчеркивали своими узкими и чопорными фасадами, как равнодушен весь этот устойчивый мир к таким беспокойным странникам, как она. На углу Кингероуд стояла женщина.

- Вы не скажете, где бы я могла здесь поблизости поесть? - обратилась к ней Динни.

У женщины было широкое лицо с выдающимися скулами; щеки и глаза сильно накрашены, пухлые, добрые губы, довольно широкий нос; глаза, видно, привыкли по заказу глядеть то зазывно, то вызывающе, словно совсем перестали быть зеркалом души. Темное платье плотно облегало фигуру, а на шее висела длинная нитка искусственного жемчуга. Динни невольно подумала, что и в высшем свете немало таких, как она.

- Тут налево есть одно такое местечко...

- А вы не хотите закусить со мной? - вдруг отважилась Динни, - ее толкнул на это голодный взгляд женщины.

- А что ж? Пожалуй, - ответила та. - Говоря по правде, я вышла на пустой желудок. Да и в компании как-то веселее.

Она свернула на Кингс-роуд, и Динни пошла с ней рядом. В голове у нее мелькнуло, что знакомые, наверно, удивились бы, встретив ее в таком обществе, но на душе почему-то стало легче. "Только смотри, будь с ней попроще", - сказала она себе.

Женщина привела ее в маленький ресторанчик или, вернее, кабачок, потому что там был бар. В закусочной, куда вел отдельный ход, никого не было, и они сели за небольшой столик, на котором стояли судок для приправ, ручной звонок, соус-кабуль и вазочка с поникшими ромашками, - они никогда и не были свежими. В зале пахло уксусом.

- Эх, до чего же курить хочется! - сказала женщина.

У Динни не было сигарет. Она позвонила.

- А что вы курите?

- Да самые простые.

Появилась официантка; она поглядела на женщину, поглядела на Динни и сказала:

- Слушаю вас.

- Пачку "Плейерс", пожалуйста. Большую чашку кофе для меня, только крепкого и свежего, кекс или булочки. А вы что будете есть?

Женщина испытующе поглядела на Динни, словно прикидывая ее ресурсы, потом на официантку и нерешительно сказала:

- Да, по правде говоря, я здорово хочу есть. Как насчет холодного мяса и бутылочки пива?

- Может, овощи? Какой-нибудь салат? - предложила Динни.

- Ну что ж, тогда и салат, спасибо.

- Вот хорошо! И маринованных каштанов, правда?

Если можно, пожалуйста, поскорее.

Официантка молча облизнула губы и, кивнув головой, отошла.

- А знаете, - вдруг сказала женщина, - это очень мило с вашей стороны!

- Спасибо, что вы составили мне компанию. Без вас я чувствовала бы себя как-то неловко.

- Она-то никак ничего не поймет. - Женщина мотнула головой в ту сторону, куда ушла официантка. - Да, по правде говоря, и я тоже.

- А что тут понимать? Просто мы обе проголодались.

- Ну уж тут не сомневайтесь. Вот увидите, как я буду уписывать за обе щеки. И насчет маринованных каштанов вы здорово придумали. Никак не могу удержаться от луку, а это мне не полагается.

- Надо было заказать по коктейлю, - пробормотала Динни. - Но боюсь, их здесь не подают...

- Да, рюмочку хереса можно бы пропустить. Я сейчас принесу. - Женщина поднялась и прошла в бар.

Динни воспользовалась случаем, чтобы попудрить нос и достать деньги: сунув руку в кармашек, пришитый к лифчику, где она хранила свои богатства, добытые на Саут-Молтон-стрит, она вытащила оттуда бумажку в пять фунтов. Встреча с женщиной немножко отвлекла ее от грустных мыслей.

Женщина вернулась и принесла две полные рюмки.

- Я сказала, чтобы они поставили это нам в счет. Выпивка здесь хорошая.

Динни отпила глоток вина. Женщина осушила свою рюмку разом.

- Ух, как мне этого не хватало! Есть же, говорят, такие страны, где человек даже и выпить не может.

- Да нет, всюду могут, и пьют, конечно.

- Пьют-то пьют, это факт. Но, говорят, там не выпивка, а просто отрава.

Динни заметила, что женщина с жадным любопытством разглядывает ее пальто, платье, лицо.

- Извините за любопытство, - сказала она. - У вас сегодня свидание?

- Нет, я отсюда пойду домой.

Женщина вздохнула.

- Куда же она пропала с этими чертовыми сигаретами?

Снова появилась официантка и подала пиво и сигареты. Она откупорила бутылку, разглядывая волосы Динни.

- Фу! - с облегчением вздохнула женщина, затягиваясь. - До смерти курить хотелось!

- Сию минуту подам вам остальное, - сказала официантка,

- Не видала ли я вас на сцене? - спросила женщина.

- Нет, я не актриса.

Появление еды нарушило неловкое молчание. Кофе был лучше, чем ожидала Динни, и очень горячий. Она выпила почти всю чашку и съела большой кусок сливового пирога. Сунув в рот маринованный каштан, женщина заговорила снова:

- Вы живете в Лондоне?

- Нет, в Оксфордшире.

- Что ж, и я люблю деревню, да теперь все никак туда не попадаю. Я выросла возле Мейдстона, красивые там места. - Она шумно вздохнула, обдав Динни запахом пива. - Говорят, коммунисты в России запрещают проституцию, ну разве не потеха? Один американский журналист мне рассказывал. Что ж! Вот не думала, что бюджет - такая важная штука, - продолжала она, с таким удовольствием выпуская дым, словно облегчала душу. - Ужас, какая безработица!

- Да, все от этого страдают.

- Уж я-то страдаю наверняка, - сказала та, глядя в пространство пустыми глазами. - Вы, небось, меня осуждаете?

- Сейчас людям не так-то легко осуждать друг друга.

- Да, святые мне попадаются редко.