Читаем без скачивания Никто не выживет в одиночку - Маргарет Мадзантини
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он ни о чем не задумывался: ни о мамашах, которые его знали и которые именно в это время проходили через парк, расположенный рядом, ни даже о детях. А может, он даже хотел, чтобы его разоблачили. Всегда наступает момент, когда тебе хочется, чтобы тебя разоблачили.
Когда он опять открыл глаза, Нико клал ему на колени камешек. Стоял, смотрел с очень близкого расстояния, без смущения, лишь с любопытством глядя на них, как маленький энтомолог.
Только позже, возвращаясь домой, везя трехколесный велосипед Нико под дождем по велосипедной дорожке, прерывающейся на светофорах, мелькающих, точно беспокойные глаза, до него дошло, какой же идиотский поступок он совершил.
Он начал издалека, пока раздевал детей, сажал их в ванну, в голубую пену из волшебного шарика с блестящими звездочками внутри, рассказал о Матильде, что она работает аниматором, что она знает много-много шуток и игр и целует всех подряд. Поэтому поцеловала и его, но ему это не доставило никакого удовольствия. Он даже почистил зубы перед детьми, чтобы показать, что ему не понравился ее поцелуй, что ему не хотелось помнить о нем, что он боится вирусов.
«Фу! Как противно…»
Дети смеялись вместе с ним.
«Пусть это будет нашим секретом… Мама заругает меня, она боится вирусов… поклянитесь».
Они поклялись. Гаэтано надел на них халаты, отнес на руках в комнату. Посадил на диван, разрешил поужинать перед телевизором, как делал лишь в тех редких случаях, когда у них поднималась высокая температура. Это были его дети, и сегодня вечером он обожал их, чувствовал себя надежно, сидя между ними. Делия вернулась поздно — по средам она ходила на курсы цветочной терапии Баха, — похвалила его за тишину, за порядок в квартире.
«Все в порядке, ты справился?»
«Да, нормально, спят».
Она была в черном плаще, затянутом на талии, с гладкими волосами, прилизанными уличной влажностью. Они все еще были несказанно молодыми, у них еще оставалось время в запасе, чтобы не позволить взять верх уродству мира, чтобы побороть предательства. Делия подошла к нему, задрала ему майку. Потерлась о его тело руками, холодными после мопеда. Он сжался, весь в мурашках. Они засмеялись.
Позже Гаэ плакал в темноте на подушке. Завтра же позвонит Матильде, встретится с ней в баре и расстанется. Страшно растрогался от своих добрых намерений. Почувствовал себя в безопасности.
Но ночь — одно, а день — совсем другое. На следующее утро, как обычно, с губ Делии срывались те же звуки, звучали те же сигналы жесткости. У нее начались месячные, и ее, как всегда, просто шатало от боли. В лифте дети поссорились, не могли разобраться, кто первый должен нажать кнопку этажа; они прокатились вниз-вверх, со всхлипами. Семья, которую держит в заложниках трехлетний сопляк.
Матильда была такая спокойная в тот день. Она уже сделала утреннюю пробежку и проголодалась. Пенка капучино на мягких губах, мокрые волосы после принятого душа. Он поворчал немного о своих семейных проблемах, о творческой работе, о жизни молодого мужчины в мерзком и отталкивающем нынешнем обществе. После чего ему стало достаточно грустно, чтобы можно было оправдать утешение, которое вскоре наступило.
Утренний секс перед началом рабочего дня предлагал ощутимые преимущества. С одной стороны, он получил разрядку, с другой — в нем осталось достаточно энергии, чтобы осилить груз боевых стрессов на собрании сценарной группы. Член в идеальной гармонии с головой. Молнии освобожденных гениальных идей.
Мати была такая покорная. И вообще, ему необязательно отказываться от этого! В целом все было неплохо в то время. Продюсер пилотной версии обращался к нему как к Дельфийскому оракулу. Когда ж это было? В марте?
Делия отхлестала, избила его мокрой тряпкой. Потом они сели на кухне. Гаэ с красными полосами на шее и на руках. Дети спали. У Нико собиралась мокрота в легких, и из комнаты доносилось его хриплое дыхание, которое беспокоило. Он сам не удержался и рассказал о Матильде, о поцелуе в парке.
«Собирался тебе рассказать».
«Но не рассказал. Как ты можешь трахаться с другой… тем же самым членом…»
Вспомнив о книге рекордов Гиннеса, Гаэ мысленно спросил: «Интересно, а существует ли мужчина с двумя членами: один для семьи, другой для наружного пользования?»
«Ты влюбился?»
Он покачал головой, не будучи уверенным в себе, в своих чувствах. Думал, ему станет грустно. Но нет, наоборот, он с трудом сдерживал смятение и внутренний жар. Он ощутил себя освободившимся и счастливым. Она не смотрела на него, но Гаэтано чувствовал, что внутренним зрением она впилась в него. Наконец-то он оказался в центре внимания. Это вечер наполнился жизнью, сильнейшим проломом, скачками обманчивого баланса.
В самом начале их отношений, как-то ночью, он допрашивал ее о предыдущих связях. Начал в шутку, щипал ее, постепенно мрачнея и зубоскаля. Делия пыталась увильнуть от ответа. Все, что случилось прежде, не имело теперь никакого значения. Гаэтано всегда казался таким легкомысленным, лишенным предрассудков, и вдруг неожиданно на него напала запоздалая ревность, ненасытная и слепая, как голод людоеда. Делия подверглась его ночной охоте. Она бормотала и плакала рядом со своим мучителем. Охотник за привидениями корчился рядом с ней. Хрипловатый голос требовал все более унизительных подробностей. Только рассвет спас Делию.
Голый, он встал на колени просить прощения.
«Я ужасно боюсь, что ты можешь изменить мне…»
Делия легонько пнула его.
«Думай лучше о себе».
«Я никогда тебе не изменю».
«Клянешься?»
«Пусть мне член отрубят!»
Принесли счет. Делия поднесла ладонь к свече, провела кончиками пальцев сквозь пламя. Ей надо думать о будущем.
— Когда мы перестали любить друг друга?
— Не знаю.
— У нас была куча друзей.
— Да уж.
— Ты всегда был окружен странными людьми… общался со всеми подряд.
— Потом я начал общаться с людьми только по работе.
— Тогда ты стал развивать свой стиль.
— Профессиональный.
— Профессиональный, да.
— Я предлагал выпить тем людям… Некоторые ночевали у нас, помнишь?
— Засыпали довольные — с незнакомыми людьми в гостиной на диване, даже в ванной…
— Гнались за столькими ненужными вещами… а потом сели в лужу.
— Хорошие были времена…
Теперь они улыбаются. Слегка, но улыбаются. Смотрят на двух стариков, которые чокаются, тоже примиряясь.
— Почему у нас не хватило сил подождать — а вдруг мы были всего в двух шагах.
— От чего?
— От того, что все уладится…
