Читаем без скачивания Шеф сыскной полиции Санкт-Петербурга И.Д.Путилин. В 2-х тт. [Т. 1] - Константин Путилин

Смирнов ловко уклонился в сторону от бросившегося на него с поднятым ножом бродяги, так что нож, направленный в горло, скользнул лишь по спине Смирнова, прорезав ему, благодаря толстому полушубку, только кожу у лопатки. А когда грабитель замахнулся ножом второй раз, то бравый унтер ударом ноги в живот сшиб противника с ног, и нападающий завертелся волчком от боли.

Пока Смирнов вязал веревками побежденных, я с Курленко старался обезоружить моего старого знакомого — Митрича, которого я сейчас же узнал. Сделать это было нелегко: он отлично владел суковатой длинной дубиной и не подпускал нас на близкое расстояние. Дубина уже дважды задела Курленко, хотевшего ее вырвать. Митрич свирепел и не­истово отмахивался.

Стрелять мне не хотелось. Я решил овладеть Митричем иначе. В руках у меня была веревка. Сделать петлю было делом одной минуты... Я из­ловчился и накинул петлю на Митрича. Еще один взмах дубиной — и затянутый петлей вокруг шеи Митрич зашатался и упал. Чтобы не задушить его, я тотчас же снял петлю и затем связал ему с помощью Курленко ноги и руки.

Четвертый злоумышленник, державший лошадь, благоразумно дал стрекача в самом начале схватки. Преследовать его в такую темную ночь было бесполезно.

Покончив эту баталию, мы привели в чувство од­ного из трех бродяг, наиболее пострадавшего от руки Курленко, и, сложив эту живую кладь на телегу, тронулись в обратный путь, вполне удовлетворенные результатами ночной экскурсии.

Нужно сознаться, что на утро я даже с некоторым удовольствием приступил к допросу и начал, конечно, с Митрича...

Ведь, в сущности, он был у меня в руках, и мне доставляло, не скрою этого, некоторое злорад­ное удовольствие поиграть с ним как кошка с мышью...

Быть может, кто-либо и осудит меня за такое чувство, и он будет прав. Но повторяю опять, я был тогда еще слишком молод, а, кроме того, воспоминание о том грабеже, который учинили надо мной эти негодяи, и о том чисто животном страхе, который я пережил, благодаря им, были еще слиш­ком свежи в моей памяти.

Городовой ввел ко мне рослого и плечистого детину, который при входе скользнул по мне глазами, а затем отвел взгляд в угол. На угрюмо вызывающем лице его еще сохранились следы сажи и красной краски... Я невольно улыбнулся...

Городовой вышел и оставил нас одних.

¾ Ну-с, как же тебя звать? — задал я обыкно­венный вопрос.

¾ Не могу припомнить! — последовал ответ.

¾ Гм!.. Вот как!.. Забыл, значит?. Как же это так?

¾ Да так!.. Имя больно хитрое поп, когда кре­стил, дал... Пока несли из церкви домой, я и забыл, а пока сюда попал, так и совсем позабыл... Просто никак припомнить не могу!.. — говорил задер­жанный, все еще глядя в сторону, но речь его принимала все более и более наглый оттенок.

¾ Тэ-э-эк-с, — протянул я. — Что же это ты, бед­няга непомнящий, по ночам с дубиной на большой дороге делаешь?

— Ничего... Так... Хожу, значит, по своим надобностям...

— Какая же такая надобность у тебя была вчера, например, когда ты напал с шайкой на нашу телегу?

— И никакой шайки я не знаю, и никакого нападения-то не было... Так просто подошел, попросить, чтоб подвезли... А на меня, вдруг, как накинутся... Я думал, разбойники!.

— Вот как!.. Притомился, значит, по дороженьке, подломились резвы ноженьки, захотелось подъехать... А на него, бедного, нападают, как на какого-либо разбойника... Ведь так? — сказал я...

Какая-то неуловимая не то улыбка, не то гримаса пробежала по лицу допрашиваемого. Он опять скользнул по мне взглядом, пожал плечами и произнес:

— Именно-с так.

Наступило молчание... Преступник стоял и глядел в угол, а я злорадно думал: «Постой же, вот я тебе покажу “забыл”, мерзавец... Вот я тебя ошпарю».

Я вдруг встал и решительно выпрямился:

— А ну-ка, Митрич, погляди-ка на меня хоро­шенько! Не узнаешь ли? — внушительно проговорил я, отчеканивая каждое слово...

Допрашиваемый как-то вздернулся и взглянул на меня широко раскрытыми глазами.

— Не могу знать, ваше благородие, — быстро проговорил он.

— Но ведь ты — Митрич? — спросил я.

Глаза у него забегали... Он попробовал усмех­нуться, но усмешка вышла какая-то кривая...

— Что же!.. Пускай, по-вашему, буду и Митрич, ежели вам угодно, вам лучше знать... — начал гово­рить он.

— Да, да!.. Именно мне лучше знать. И я знаю, что ты — Митрич. Да и меня ты должен знать! Погляди-ка внимательнее...

Митрич вскинул на меня уже смущенный и недоумевающий взгляд...

— Не могу припомнить! — проговорил он.

— Ну так я тебе помогу припомнить. Где ты был ночью пятнадцатого августа, в самый праздник Успенья Пресвятой Богородицы?

— В гостях у товарища!

— Не греши и не ври, мерзавец! — проговорил я грозно. — Не в гостях, а с топором на большой дороге провел ты этот великий праздник... свой Пре­стольный праздник, — подчеркнул я...

Митрич изумленно смотрел на меня и начал бледнеть, а я, не давая ему опомниться, продолжал:

— Разбойником, кровопийцей засел ты на большой дороге, чтобы грабить и убивать. Как самый последний негодяй и самая жестокая бессмысленная скотина, бросился ты на безоружного с топором! Только потому человека не убил, что «не хотелось в такой праздник рук марать», — сказал я, не спуская с него глаз и отчеканивая каждое слово.

— Да неужто это были вы, ваше благородие? — почти со страхом произнес Митрич, отступая на шаг на­зад.

— Ага! Узнал небось!..

Митрич бросился на колени.

— Мой. наш грех!.. Простите! — пробормотал он.

Вижу я, что надо ковать железо, пока горячо.

— Ну, а ограбленная и избитая чухонка, ведь тоже дело ваших рук?. Да говори смело и прямо. Ведь я все знаю. Признаешься, тебе же лучше будет!

— Повинны и в этом! — хмуро проговорил все еще не пришедший в себя Митрич.

Шаг за шагом удалось мне выпытать у него обо всех грабежах этой шайки. Грабили большей частью проезжающих чухон, которые, вообще говоря, не жаловались даже на эти грабежи.

— Почему так?

— Да видите, ваше благородие, они думали, что мы всамделишные черти! — пояснял Митрич.

Я вспомнил об этом маскараде и потребовал дальнейших пояснений.

— Да, правду говорить, ваше благородие, не хотелось нам напрасно кровь проливать... Нам бы только запугать насмерть, чтоб потом в полицию не доно­сили. Ведь на нечистую силу не пойдешь же квар­тальному заявлять!.. Ну вот для этого самого и комедь эту играли...

— И доигрались до арестантских рот! Эх вы!.. Бедные черти!

Меня заинтересовал еще один вопрос.

— Но ведь со мною-то вы не комедь играли? Ведь действительно убить собрались? А?