Читаем без скачивания Собрание стихотворений 1934-1953 - Дилан Томас

* * *

А как же Томаса переводить?

Не так уж часто в русских переводах хороши английские стихи, нередко уходит переливчатая аллитеративность, сложнейшая сплетенность звуков, а появляется топорность формального соответствия

строф, рифм или их отсутствия.

Как вытащенный на берег осьминог. Прекраснейший в воде зверь, глядит печальными глазами, движется с предельной грацией - то махнет щупальцем, то небрежно обовьет камень и сольется с ним. А когда какой-нибудь злодей убивает его из подводного ружья, на берегу оказывается кусок бесформенной тряпки.

И Томас с его глубочайшей звучностью и часто темным смыслом представляет колоссальную проблему для перевода.

Иногда интересно отойти в сторону и представить себе аналогичные проблемы, с которыми сталкивается переводчик русских стихов, например, на английский.

Проблемы смысловые, ничуть не меньшие.

Читая у Дилана Томаса про «torrent salmon sun» и пытаясь найти какие-нибудь русские слова, я представила себе, как читает кто-нибудь англоязычный «Я показал на блюде студня косые скулы океана» и думает: «the slant cheekbones of the ocean» - ЧТО ЭТО?

Вроде бы, ничуть не проще, чем Томас. Единственно, что все-таки синтаксис обычный, фраза с подлежащим и сказуемым, дело упрощается из-за отсутствия в русском языке конверсии.

Перевод темных стихов Томаса никак может быть словесно точным. В. Бетаки переводил их почти по принципу, сформулированному некогда Леонидом Мартыновым: «Любой из нас имеет основанья добавить, беспристрастие храня, в чужую боль свое негодованье, в чужое тленье своего огня».

Эти темные стихи представляют возможность для множества довольно различных пониманий, и трудно говорить об «основном» или «точном» истолковании, все они будут более или менее «верными».

Вот, например, стихотворение «Now»:

Say nay,

Man dry man,

Dry lover mine

The deadrock base and blow the flowered anchor,

Should he, for centre sake, hop in the dust,

Forsake, the fool, the hardiness of anger.

Now

Say nay,

Sir no say,

Death to the yes,

the yes to death, the yesman and the answer,

Should he who split his children with a cure

Have brotherless his sister on the handsaw.

Now

Say nay,

No say sir

Yea the dead stir,

And this, nor this, is shade, the landed crow,

He lying low with ruin in his ear,

The cockrel's tide upcasting from the fire.

Now

Say nay,

So star fall,

So the ball fail,

So solve the mystic sun, the wife of light,

The sun that leaps on petals through a nought,

The come-a-cropper rider of the flower.

Now

Say nay

A fig for

The seal of fire,

Death hairy-heeled and the tapped ghost in wood,

We make me mystic as the arm of air,

The two-a-vein, the foreskin, and the cloud.

И вот его перевод:

Итак -

Скажи «нет»,

Черствый человек,

Взорви, взорви ту смертную скалу,

Ради любви взорви...

И якоря спасенья

Покроются цветами.

Ты не должен

Во имя установленных порядков

По праху топать, прыгать через прах:

Тот, кто упорством жертвует, - дурак.

Итак -

Скажи миледи-смерти «нет».

Не говори ей «да»: У ней найдется

И без тебя поддакиватель. Да.

Тот, кто грозился разрубить ребенка,

Свою сестру безбратнюю отправить

Под зубья пил не сможет никогда.

Итак -

Скажи миледи-смерти «нет».

Да, мертвые кричат. Не в этом дело,

Всё это тень.

И ворон, севший наземь,

Рождает слух о гибели всего,

Но восходящий из огня прибой

Крик гребешка возносит над землей.

Скажи ей «нет».

Так падает звезда,

Так мячик пролетает мимо цели.

Так солнечная суть, подруга света,

Над пустотой на лепестках танцует,

С мистическою женственностью слов

Мед собирают всадники цветов.

Итак,

Скажи ей «нет», И наплевать

На мохноногость смерти и на призрак,

Что отзывается на всякий стук,

И на печать из апокалипсиса, и...

Мы таинство творим кистями рук,

И крайней плоти контуром капризным.

Вот что говорит В. Бетаки о переводе этого стихотворения и других «темных» стихов Томаса:

«У переводчика есть десятки слогов, иногда целых слов, рассыпанных по бумаге так же случайно, как бросают кости.

Есть ритмическая схема, по которой нужно расположить эти фрагменты, сначала сохраняя хаотичность во всем прочем.

На следующем этапе переводчик располагает обрывки по принципу доминирующих настроений, чаще других возникающих при произнесении этих слов и слогов.

Все еще достаточно туманно, хотя уж теперь не полностью случайно, и наконец из перетасовок и выделения доминант вырисовываются стержни (только стержни!) тех или иных мотивов.

Дальше из новых попыток выстроить материал, проявляется уже кое-что крупнее. А именно: доминирующие отдельные образы и цельные мотивы, не противоречащие друг другу.

Они тоже определены господствующим большинством настроений-смыслов, которые теперь, укрупнившись и став почти фразами, находят друг друга не столь уже случайно. Из них уже - вырисовывается мысль.

И постепенно подчиняясь все более властной цепочке образов- мыслей-настроений растет определенность «содержания».

В конце концов все случайное осыпается, и выходит система образов, синтезированная на первом этапе из мелких осколков, затем из все более и более крупных блоков, уже легко и логично сливающихся в один, который и есть воссозданное стихотворение.

Естественно при этом, что на другом языке почти все слова окажутся другими. Но будет воссоздана их иерархическая зависимость и соответственно авторский дух и настрой самого стихотворения».

Иногда проблемы возникали и при переводе чрезвычайно ясных стихов Томаса.

К примеру, «Церемония после воздушного налета».

Реквием в трех частях. Для Томаса - очень прозрачное стихотворение.

Только вот в первой части вместо слова «мы» (we) все время употребляется «я» во множественном числе (myselves).

Смысл совершенно понятный - не «мы», как некое сообщество, где «я» - один из многих, а «мы», пропущенное через себя, гораздо более личное, - в каждом из людей, образующих «мы», - «я».

Myselves

The grievers

Grieve

Among the street burned to tireless death

A child of a few hours

With its kneading mouth

Charred on the black breast of the grave

The mother dug, and its arms full of fires.

И вот по-русски:

Горюющий я, - (сколько меня ни есть!), -

Горюем

На улице до смерти сожженной:

Вот

Ребенок, который не дожил ни до какого возраста,

Ибо только едва.

Лежит на груди могильного холмика,

На черной груди

До черноты углей опаленный

(Какой выразительный рот!!!).

Мать могилку вырыла,

А в ладошках еще колышутся клочья огня.

Еще один вопрос, возникающий при переводе современных англоязычных стихов - как быть с рифмовкой.

Довольно часто переводчики принимают за верлибры то, что ими отнюдь не является. Не обращают внимания не только на аллитерации, но и просто на разбросанные нерегулярные рифмы. В результате по-русски уходит звучание, уходит структура стиха.

У Томаса рифмы часто приблизительные, к тому же отдаленные на расстояние 5-6 строк, так что их не всегда сразу замечаешь, иногда игровые, консонансные, но нередко и вполне классические.

Чтобы их услышать, нужно обязательно прочесть стихотворение вслух. Расположены они в строфе обычно нерегулярно. Получается огромное звуковое разнообразие, которое ритмикой напоминает то акцентный (чисто тонический) стих Маяковского, то логаэды раннего Пастернака, а иногда - даже и раёк...