Читаем без скачивания Кино для взрослых. Плутовка - Уильям Вулфолк

— Постараюсь тебе помочь.

Дженнифер ждала его на скамье в коридоре. При виде Пола она стремительно вскочила на ноги. Он был сильно взволнован.

— Кажется, мне повезло.

— Правда? Ах, Пол, я так рада за тебя!

— Правда, занятия начнутся только через несколько месяцев — в январе. Но я как-нибудь прокантуюсь.

Статей для синдиката Притчетта более чем хватит, чтобы продержаться. Даже останутся деньги заплатить за дом. Деньги! Даже в таком ограниченном мирке они напоминают о себе!

Утром в воскресенье они пошли в церковь. Дженнифер поставила свечку за мать. Пол тоже зажег свечу. Она спросила — за кого?

— За одного нью-йоркского знакомого. Фрэнка Мердока.

— Это был твой близкий друг?

— Лучший из всех.

После бесхитростной церковной службы, чувствуя себя обновленным и очистившимся от скверны, он отправился с Дженнифер на прогулку.

Они дошли до маленького бунгало примерно в миле от студенческого городка. В овальном каменном дворике там-сям стояли шезлонги. Дом был выкрашен в белый цвет, с зелеными ставнями.

— Нравится? — спросила Дженнифер.

— Очень. Именно о таком я всегда мечтал.

— Он с мебелью. Нынешний жилец вот-вот съедет. — И добавила с тихим, мелодичным смешком: — Если ты не женишься, тебе потребуется домработница.

— Не потребуется.

И оба почувствовали: между ними все решено. Решение пришло внезапно, но, как всякое внезапное решение, долго, мучительно вызревало в глубине сердец.

Ему удалось остановить свое падение.

Глава 17

Отношение Тома Фаллона к пишущей братии было любовно-уважительным и добродушно-снисходительным. Он считал их способными, но непрактичными. Примерно так американский бизнесмен относится к интеллектуалам-иностранцам. При всех своих достоинствах такой человек останется чужаком в лучшем из миров. Лучший же мир характеризовался следующими приметами: персональный «кадиллак», роскошные городские апартаменты и загородное убежище, отдых на самых дорогих курортах мира. А из писателей мало кто даже путешествовал первым классом.

Молодой коренастый блондин в костюме в еле заметную полоску, бравший у него интервью для «Нью-Йорк ньюс энд уорлд рипорт», не составил исключения. Не более двенадцати тысяч в год — привычно определил Фаллон.

Вопросы были те же, что всегда: много ли компаний поставляют программное обеспечение для видеоплейеров (более тридцати); сколько приемников намечено продать в текущем году (свыше четверти миллиона); не представляет ли для них опасности новинка «Кодака» и «Полароида» — «моментальное домашнее кино» (нет); ожидаются ли новые забастовки писателей, режиссеров, актеров с требованием справедливого распределения прибыли (нет; почему? не зря же выведена новая порода юристов, специализирующихся на видео); и наконец, верит ли он в будущее порнографии?

Фаллон холодно посмотрел на него.

— Не понимаю, о чем вы говорите. Вкусы у всех разные. Мы не показываем ничего такого, что каждую ночь не происходило бы в миллионах спален. Это — порнография?

— Так считают многие.

— Многие считают, что губная помада стимулирует сексуальность. А вам известно, что Библия содержит свыше двухсот эпизодов, подпадающих под статью закона? Практически любого писателя — от Шекспира до Марка Твена и от Гомера до Хемингуэя в его эпоху обвиняли в порнографии. Тот, кто сегодня говорит о порнографии — психически неполноценный.

Блондин натянуто улыбнулся.

— Не могли бы вы пролить свет на то, что, я уверен, заинтересует наших читателей, — открыть секрет вашего успеха?

— Естественно. Хотите иметь успех — уважайте людей. И тогда они купят ваш товар.

Фаллон считал публику огромным быком, которому можно пустить пыль в глаза, ослепить, отвлечь внимание красной тряпкой, но при этом обращаться с ним уважительно. Те, кто забыл это правило, напоролись на рога изменчивой судьбы. Политики теряли высокие посты, фильмы с участием звезд с треском проваливались, бизнесмены становились банкротами — и все только потому, что не оказали публике должного уважения.

В полпятого, когда коренастый интервьюер оставил Фаллона в покое, он рискнул позвонить Ивену Хендершоту. Ему сказали — нет дома. Ложь. Ивен не хочет с ним разговаривать.

Жаль — потому что на этот раз Фаллону было что сказать. Он располагал информацией, которая могла бы в корне изменить мнение Ивена о Поле Джерсбахе.

Пол был не таким, как все. Кто только не проходил через парадный вход «Конфиденциальных кассет» — от эксцентричного коротышки Боба Джереми, который обожал по выходным посещать кладбища и собрал богатейшую коллекцию книг о малоизвестных ядах, до последних невымерших мамонтов типа Мердока и толстокожих субъектов вроде Эда Сиранни, по которому плакало его настоящее призвание — сутенер. Попадались трагикомические персонажи наподобие Макса Рэнда и неисправимые, как адвокат Рональд Ричардс, который был пять раз женат и выплачивал алименты четырем женам, однако до сих пор не мог устоять перед смазливой мордашкой.

Пол Джерсбах одурачил всех — возможно, именно потому, что его неординарность бросалась в глаза: всякому было ясно, что такой красивый порядочный парень не создан для этого бизнеса. Это вопиющее противоречие послужило ему отмычкой. Ни одна живая душа не догадалась, что он — вонючий маленький шпион и предатель. Только, в отличие от Каина, он носил свое клеймо спрятанным от людей.

Задним числом перебирая в памяти их разговоры, работу Пола в «Конфиденциальных кассетах» и его отношения с сотрудниками, Фаллон соглашался: Пол был обречен на успех. Конечно, он проявлял излишнее любопытство к практической стороне дела, но это можно было объяснить непомерным честолюбием. В общем он хорошо поработал и ни разу не выдал свои истинные намерения. На его гладком челе не появилось ни одной новой морщинки от напряжения, связанного с двойной жизнью.

Фаллон не насторожился даже тогда, когда Пол отказался от должности режиссера. Он решил, что заблуждался относительно его творческого потенциала, и выбросил Пола из головы. Зачем тратить время на тех, кто только подает надежды и отказывается от активных действий? Потом он догадался — и это причинило ему душевную муку, — что Ивен Хендершот неравнодушен к Полу. Более того, отставка Пола катастрофическим образом отдалила его, Фаллона, от единственного человека, которого он любил. Отчаяние и злость толкнули его на небольшое расследование.

У него не было подозрений — только желание раскопать что-нибудь, компрометирующее Пола: может, он плагиатор, или нелестно отзывался об Ивене Хендершоте, или в его прошлом есть что-то такое, что уменьшит восхищение Ивена. На большее Фаллон не рассчитывал. Он побеседовал с одним приятелем, сотрудником типографии, выпускавшей «Нью-Йорк ревью», и не только узнал о злополучной рецензии, из-за которой Полу пришлось уволиться, но и познакомился с человеком, который занял место Пола в этой газете. Тот проявил к Фаллону интерес и, только чтобы сблизиться, выложил все, что знал, в том числе — что Пол пытался сбыть «Ревью» идею разоблачения фирм, подвизающихся в области порнографических видеофильмов.

Далее Фаллон узнал, что редактор «Нью-Йорк ревью» порекомендовал Джерсбаху обратиться в синдикат Притчетта. Бывший коллега с телевидения, который затем возглавил отдел рекламы «Нью-Йорк игл», рассказал о полученном Джерсбахом задании. После этого Фаллону не составило труда понять природу внезапного интереса Притчетта и догадаться о давлении, оказанном им на Джерсбаха.

Посмотреть бы на выражение лица Ивена, когда он узнает о предательстве. Это станет действенным лекарством. Ивен исцелится от наваждения и вернет Тому Фаллону свою привязанность. В конце концов Фаллон решил больше не звонить, а поехать самому. Сколько можно не видеться?

На пороге появилась секретарша, мисс Уоткинс, с побледневшим лицом. Он почуял неладное.

— К вам два джентльмена. Только что пришли.

— Кто такие?

Она подала глянцевую визитную карточку: «Роджер Грин, паблисити».

— Называет себя пресс-агентом, но по виду не скажешь.

— Как они ухитрились пройти через приемную?

— Я звонила Хизер. Она не смогла их остановить. Мистер Фаллон, мне кажется, это… гангстеры.

Ох уж эти женщины!

— Ничего. Раз уж они здесь, придется их принять.

При виде непрошеных посетителей Фаллон понял тревогу секретарши. Странная пара.

— Фаллон? — спросил один, с продолговатым лицом и на удивление светлыми глазами.

— Да.

— Я Роджер Грин. А это Джордж.

Он указал на толстяка в мятом костюме, со шрамом на лбу.

— Чем могу быть полезен?

— Дело довольно щекотливое, — ответил Грин. — Речь пойдет об одной пленке, которая, насколько я понимаю, находится у вас.