Читаем без скачивания Черный мотылек - Барбара Вайн

Нет, это не Адела. Урсула следила во все глаза, прислушивалась к каждому слову мужа. Стала сидеть в детской, когда Джеральд рассказывал сказку на ночь, словно из этих сказок могла что-то почерпнуть. Наверное, Саре и Хоуп она досаждала, но девочки не гнали мать, только велели сидеть тихо и не отвлекать попытками навести порядок и собрать игрушки.

Джеральд рассказывал детям истории с продолжением. Сейчас, спустя двадцать восемь лет, Урсула не могла вспомнить, какую именно сказку он сочинял той весной, когда Саре исполнилось три, а Хоуп всего полтора года. Хоуп, хоть и слишком маленькая, все равно старалась уследить за ходом событий. Только в эти четверть часа перед сном непоседа умолкала. Но какой сюжет Джеральд излагал тогда, Урсула почти забыла. В одной сказке вроде бы речь шла о старике, который посылал почтового голубя маленькой девочке на другой конец страны, а вторая сказка была о помощнике трубочиста — злой хозяин заставлял мальчика протискиваться в каминные трубы. Последний сюжет напоминал «Водяных детей»[12] Чарльза Кингсли, не говоря уж о стихах Блейка из «Песен невинности», но их Урсула к тому времени еще не читала.

В сказках ни словом не упоминалась «другая женщина». Неужели Урсула в самом деле на это рассчитывала? Просто смешно!

Джеральд не стеснял ее в средствах. У них был общий банковский счет, и он не проверял, на что она тратит деньги. Если он и замечал ее расходы, то ни слова не говорил. По-видимому, деньги его особо не интересовали. Он часто говорил, что ему хочется обзавестись хорошим домом, поселиться в уютном жилище и в красивом месте. Вот и все, для чего Джеральду требовались деньги. Он не собирался путешествовать за границу, не любил театр, терпеть не мог оперу. Иногда Джеральд покупал книги, но большую часть его библиотеки составляли подарки. Один издатель прислал «Британику», другой — полный Оксфордский словарь. Они ездили на «моррисе», поскольку эта машина удобна для перевозки детей с колясками и прочим скарбом. Одежду Джеральд предпочитал удобную и приличную; он двадцать лет не снимал с руки одни и те же часы.

Но его жена могла брать столько денег, сколько требовалось, и располагать ими как заблагорассудится. В тот год, в апреле, ей заблагорассудилось нанять частного детектива.

Она не входила в эту комнату до самой его смерти. Иногда Урсула задумывалась: как странно прожить двадцать семь лет в доме с запертой комнатой, с комнатой, куда тебе ни разу не довелось войти, чьих очертаний и размеров ты не помнишь, обстановку не смогла бы описать. Комната Синей Бороды, то ли пустая, то ли забитая кровавыми уликами. Но Урсулу больше не мучило любопытство. Лишь однажды, спустившись в сад по тропинке с утеса, она подошла к той части дома, где располагалась спальня Джеральда, и посмотрела вверх на окна, впервые заметив, что это угловая комната, одно окно выходит на север, а другое — на запад.

Это помещение убирала Дафна. Дафна меняла постельное белье. Эта старая дева, живущая с сестрой, тоже одинокой, и матерью, вдовой уже с полвека, ни разу не спросила, почему муж с женой спят в разных концах дома. Может быть, это ее не удивляло. Наверное, она и не знала, как полагается жить супругам. Она прибиралась, распевая «Утюг так и летал в ее руках», меняла белье и называла эту комнату «спальней мистера Кэндлесса», поскольку Джеральд так и остался для нее «мистером», хотя Урсула давно сделалась просто Урсулой.

Похоже, старая миссис Бетти по-викториански остерегалась ночного воздуха и вообще сквозняка: ее дочь никогда не открывала окна, а если замечала открытую форточку, спешила ее захлопнуть. Сейчас Урсула распахнула все рамы и фрамуги и высунулась по пояс из западного окна. Перед ней простиралось темно-серое море, размотанный рулон мятого шелка, лежащий неподвижно, словно не касаясь плоского бесцветного берега. Вдалеке неплотной дымкой висел туман, скрывая только остров вдали.

Ставни на окнах. Лоскутное одеяло на кровати, покрывало в бело-голубую полоску, две подушки в белых наволочках, простой деревянный стеллаж с парой сотен книг в мягких обложках, высокий комод, кресло с прямой спинкой. Ей показалось, что встроенный шкаф она помнила с тех пор, как последний раз входила сюда, почти тридцать лет назад, но такой шкаф есть в каждой комнате, так что наверняка не скажешь.

Две картины, одна напротив окна, выходившего на север, другая возле двери, неприятно поразили Урсулу. Она давно переросла наивные девические представления, что в спальне вешают приятные картинки — если не котят и щенков, то хотя бы лилии Моне или яркие солнечные пейзажи. Но все же не могла не поразиться извращенности ума или вкуса покойного супруга — на одной стене он разместил «Темницы воображения» Пиранези, а на другой висело изображение маяка с бушующим морем и низко нависшими тучами.

Надо заняться его вещами. Прошло три месяца после смерти Джеральда, а Урсула даже не подумала о том, как распорядиться оставшейся одеждой. Совершенно забыла. Открыв дверцу шкафа, она оглядела гардероб мужа: мешковатые брюки, бесформенные куртки, два поношенных твидовых костюма, тяжелую темно-серую дубленку. Пахло слежавшейся шерстью. Раньше одежду покойника распродавали на блошином рынке. Теперь ее сдают в благотворительную комиссионку.

Она вынимала из шкафа вещи Джеральда и раскладывала их на кровати. Когда шкаф опустел, Урсула вытерла изнутри пыль и снова затворила дверцы. Картины она отнесла вниз, поскольку для гостевой спальни они не годились. На обороте пейзажа с маяком стояла подпись: Август Стриндберг.[13] Хотя Урсула изучала в колледже историю искусств, до сих пор она понятия не имела, что Стриндберг еще и рисовал. Урсула отнесла обе репродукции в кабинет и оставила их там, прислонив к стене. На стены спальни повесила пейзаж из своей комнаты и «Вечерний свет» Роберта Дункана, невинную и милую жанровую сценку — девочка в белом сгоняет гусей с клумбы роз. Кто-то подарил эту картину Хоуп, когда той было двенадцать.

Одежда оказалась тяжелой, и Урсула перенесла ее в три приема. Оставила на кухне, чтобы уложить в багажник и отвезти в «Оксфам»,[14] когда в следующий раз отправится за покупками. Прежде чем избавиться от старой одежды, нужно проверить карманы — черный юмор, ведь именно в такой ситуации жена или вдова натыкается на неожиданные доказательства измены, любовную записку десятилетней давности. Урсула сухо усмехнулась: она знала, что ничего подобного в карманах у Джеральда не найдет.

Решив подождать с проверкой, она сложила вещи в большой пластиковый пакет и запихала в кладовку со швабрами, подальше от дочерей.

Полин сразу стала возражать: почему это ее не поселят в комнате Сары, где она спала в прошлый раз? Услышав, что обе кузины приедут на выходные, особой радости не выразила.

— Я не знала, что у вас есть запасная спальня, — пробурчала она. Наверняка вспомнила, как в детстве спала в маленькой комнате на первом этаже, которую Урсула позднее сделала своим кабинетом, или в комнате девочек.

Урсула улыбнулась и промолчала. Даже сейчас, спустя столько лет, ей причинило боль невысказанное, но явное предположение Полин, будто они с Джеральдом спали в одной комнате, если не в одной постели. На пороге гостевой спальни Полин огляделась, одобрив вид из окна и «Вечерний свет», но не все остальное:

— С этих книг давно пора вытереть пыль, Урсула!

Имя она выговорила четко, чтобы подчеркнуть: тетушкина просьба не забыта, больше она не зовется «тетей». Но вдруг уставилась на Урсулу так, словно увидела после долгой разлуки, словно та не встречала ее на станции в Барнстепле, не ехала вместе в машине, не вошла в дом бок о бок с ней:

— Ты подстриглась!

— Три месяца назад, — уточнила Урсула.

Вечером после ужина Полин вспомнила свой предыдущий приезд и планы Урсулы поработать дежурной няней в отеле. Урсула забыла, о чем рассказывала ей: только о том, как Джеральд запретил ей работать, или также о том, что после его смерти она решила осуществить свое желание. Лишь заговорив о работе, сообразила, что Полин понятия не имеет о переменах в ее жизни.

— Ты все-таки сделала это!

Надо же, как она шокирована, даже возмущена. Можно подумать, тетка выставляет свое тело на продажу на улицах Ильфракомбе.

— Я вот что подумала, — продолжала Полин. — Брайан всегда говорил, что из меня вышел бы отличный психолог. Ты ведь была не слишком близка с девочками, верно? Должно быть, теперь нянчишь чужих детей в порядке компенсации.

В яблочко, мрачно отметила про себя Урсула. Вскоре они легли спать. Неприятно выслушивать подобные рассуждения на ночь глядя, они лишают сна. После свидания с Сэмом Флемингом Урсула не возвращалась в «Дюны» и знала, что с этим покончено. Вопреки всему она ждала звонка от него, хотя сама же и оттолкнула. Она рассчитывала на звонок с извинениями, попыткой объясниться, но напрасно. Если бы Сэм позвонил, она бы вернулась в отель, она бы снова сидела с чужими детьми, несмотря на то что его внуки уже не вернутся — скорее всего, не вернутся никогда. Нелепо, абсурдно, но так она решила и ничего с собой поделать не могла. А теперь сезон закончился, отель почти опустел, будет еще кратковременный прилив гостей на Рождество, потом гостиница закроется на три месяца.