Читаем без скачивания Сейчас вылетит птичка! - Курт Воннегут

— Пожалуйста, — согласилась она. — Чем я хуже Ларри? Ведь обещать можно что угодно, абсолютно все, так?

— Эллен, обещайте мне не совершать никаких насильственных действий во время его концерта в ратуше.

— Слово скаута, — сказала она, улыбнувшись. — Это самое легкое обещание в моей жизни.

Вечером я воспроизвел эту загадочную беседу Ларри. Перед сном он хрустел крекерами и запивал их горячим молоком.

— Х-ммм, — отреагировал он с полным ртом. — Впервые в жизни она сказала что-то здравое. — Он презрительно пожал плечами. — Она выдохлась, эта Эллен Смарт.

— Эллен Спаркс, — поправил я.

— Да какая разница, главное, что скоро она сядет в поезд и отправится восвояси. Какая безвкусица! Честное слово. Странно, что она не стреляла в меня бумажными шариками через трубочку и не втыкала булавки в мою дверь.

Где-то на улице громыхнула крышка мусорного бака.

— Что за безобразие, — возмутился я. — Неужели надо поднимать такой шум?

— Какое безобразие?

— Мусорный бак.

— A-а. Если бы ты жил здесь, давно бы к этому привык. Не знаю, чьих тут рук дело, но этому мусорному баку дают под дых каждый вечер — когда я собираюсь ложиться спать.

Хранить большую тайну, особенно о чем-то, содеянном тобою лично, — сложная задача даже для людей, у которых мозги работают неплохо. А если они работают так себе, что тогда? Многие преступники попадают в тюрьму или кончают еще хуже именно по этой причине — не могут удержаться от хвастовства. Совершенное ими настолько чудесно, что должно вызывать всеобщее восхищение. Трудно поверить, что Эллен может что-то скрывать больше пяти минут. Между тем она держала язык за зубами полгода — именно столько времени прошло с момента их разрыва вплоть до концерта Ларри в ратуше.

Когда до концерта оставалось два дня, она посвятила меня в свои планы — во время нашей дежурной встречи за обедом. Причем облекла новость в такие формы, что лишь на следующий день, встретив Ларри, я понял, в чем был истинный смысл сказанного.

— Вы мне обещали, Эллен, — снова сказал я ей. — Во время послезавтрашнего концерта — никаких фокусов. Никакого шиканья, никаких бомб-вонючек, никаких вызовов в суд.

— Что за пошлости вы говорите.

— Прошу вас, дорогая. Этот концерт нужен не только Ларри, он нужен всем любителям музыки. Ратуша — не место для партизанских действий.

Впервые за несколько месяцев она выглядела совершенно спокойной, как человек, который только что завершил очень серьезную работу и вполне доволен результатом, — такое в наши дни встречается весьма редко. Обычно пунцовая от возбуждения и предвкушения чего-то таинственного, на сей раз Эллен была исполнена розово-кремовой безмятежности.

Она съела свой обед молча, ни словом не обмолвившись о Ларри. Да и мне нечего было ей сказать — я уже все сказал раньше. Она настойчиво напоминала о себе — клаксон, открытки, фонарик, покашливание, бог знает что еще, — но он совершенно о ней забыл. Жизнь его текла своей эгоистичной колеей и не желала ни о чем тревожиться.

И тут Эллен сообщила мне новость. Сразу стала ясна причина ее спокойствия. Такой сюжетный ход я даже какое-то время ждал, даже сам пытался соблазнить ее на нечто подобное. Я даже не удивился. Для сложившейся ситуации решение было совершенно очевидным, это решение родилось в мозгу, который и был всю жизнь настроен на очевидное.

— Жребий брошен, — рассудительно сказала она. И тут же добавила: — Пути назад нет.

Насчет брошенного жребия я с ней согласился, мол, оно и к лучшему. Мне казалось, что я правильно понял ее намерение. Правда, когда она поднялась, чтобы выйти из ресторана, я удостоился поцелуя в щеку — это меня слегка насторожило.

На следующий день в пять часов — время традиционного коктейля — я вошел в студию Ларри, но в гостиной его не обнаружил. Обычно к моему приходу он всегда был там, возился с напитками, элегантный в своей клетчатой шерстяной куртке (подарок поклонницы).

— Ларри!

Портьера на двери спальни раздвинулась, и оттуда нетвердой походкой, со скорбью в глазах вышел он. Вместо халата на нем была пелерина с алой подкладкой и золотым галуном — наряд из какой-то старой оперетты. Он рухнул в кресло, подобно раненому генералу, и закрыл лицо руками.

— Грипп! — воскликнул я.

— Какой-то неизвестный вирус, — мрачно объявил он. — Доктор ничего не нашел. Вообще ничего. Может быть, это начало третьей мировой войны — бактериологической.

— Может, тебе просто надо выспаться? — предположил я, как мне показалось, с надеждой в голосе.

— Выспаться? Ха-ха! Я всю ночь глаз не сомкнул. Горячее молоко, подушки под спину, овечья…

— Внизу гуляли?

Ларри вздохнул.

— Во всем квартале было тихо, как в морге. Это что-то внутри, я тебе точно говорю.

— Ну, если с аппетитом все в порядке…

— Ты, что, мучить меня пришел? Я так люблю завтракать, а тут впечатление было такое, будто я ем опилки.

— По крайней мере голос звучит хорошо, а ведь это самое главное, согласен?

— Сегодня на репетиции был полный провал, — признался он с тоской. — Я звучал неуверенно, скрипел, не попадал в ноты. Что-то не так, я был не готов, чувствовал себя беззащитным…

— Ну, выглядишь ты на миллион долларов. Парикмахер поработал…

— Этот парикмахер — мясник, халтурщик и…

— Он поработал на славу.

— Тогда почему у меня этого ощущения нет? — Он поднялся. — Все сегодня идет наперекосяк. Весь мой график рассыпался в пух и прах. А я ведь никогда, ни разу в жизни не тревожился перед концертом. Вот ни на столечко — и ни разу!

— Ну, — с сомнением в голосе заговорил я, — может, тебе помогут хорошие новости. Вчера за обедом я встретил Эллен Спаркс, и она сказала…

Ларри прищелкнул пальцами.

— Вот оно! Конечно! Это Эллен меня отравила. — Он заходил по гостиной взад-вперед. — Не до такой степени, чтобы я загнулся, но достаточно, чтобы сломить мой дух перед сегодняшним концертом. Все это время она хотела до меня добраться.

— Не отравила, — сказал я с улыбкой. Я надеялся болтовней отвлечь его от мрачных мыслей. Я умолк, внезапно поняв, сколь важное сообщение собираюсь сделать. — Ларри, — медленно произнес я, — вчера вечером Эллен уехала в Баффало.

— Скатертью дорожка!

— Больше не надо рвать открытки за завтраком, — сказал я как бы между прочим. Никакого результата. — Никаких гудков клаксона перед репетицией. — Результата снова нет. — Никто больше не будет звонить парикмахеру, никто больше не будет стучать крышкой бака перед сном.

Он схватил меня за руку и крепко встряхнул.

— Никто?

— Конечно! — Я не смог сдержать смех. — Она настолько внедрилась в твою жизнь, что ты и шага без ее сигнала сделать не можешь.

— Подрывница! — прохрипел Ларри. — Коварная кротиха, подкожное насекомое! — Он застучал пальцами по каминной полке. — Откажусь от своей привычки!

— От привычек, — поправил его я. — Когда-то пора начинать. Завтра готов?

— Завтра? — Он застонал. — Ах, завтра.

— В зале гаснет свет, и…

— Нет фонарика.

— Ты готовишься к первому номеру…

— Где же кашель? — вскричал он в отчаянии. — Я сгорю синим пламенем, как нефть в Техасе! — Дрожащей рукой он схватил телефонную трубку. — Девушка, соедините меня с Баффало. Как, говоришь, ее зовут?

— Спаркс, Эллен Спаркс.

Меня пригласили на их свадьбу, но я бы с большим удовольствием посетил публичную казнь. Я послал им вилку для солений из чистого серебра и мои соболезнования.

К моему изумлению, на следующий после свадьбы день Эллен подсела ко мне за обедом. Она была одна, с большим свертком.

— Что вы здесь делаете именно сегодня? — поинтересовался я.

— У меня медовый месяц, — заявила она игриво и заказала сандвич.

— Ага. А как насчет жениха?

— У него медовый месяц в студии.

— Понятно. — Я ничего не понял, но задавать дальнейшие вопросы было бы неделикатно.

— Сегодня я втиснула в его расписание два часа, — внесла ясность она. — И повесила в его шкаф одно платье.

— А завтра?

— Два с половиной часа — и пара обуви.

— Капелька за капелькой, песчинка за песчинкой, — продекламировал я. — Получаем берег моря, чудную картинку. — Я указал на сверток. — Это часть вашего приданого?

Она улыбнулась.

— В каком-то смысле. Это крышка от мусорного бака — она будет лежать рядом с кроватью.

Добрые известия, © 1994 Kurt Vonnegut/Origami Express, LLC

ИСКОПАЕМЫЕ МУРАВЬИ[14]

Перевод. М. Клеветенко, 2010

— Вот так глубина! — Осип Брозник, сжав поручень, вглядывался в гулкую тьму. После долгого подъема в гору он дышал с усилием, лысина вспотела.