Читаем без скачивания Новый Мир ( № 6 2006) - Новый Мир Новый Мир

Но здесь мы оставим бедного архитектора, которовый оказался пророком в своём отечестве, а также его дом и рабочий класс, и будем смотреть сверху, потому что не дождётся ответа, не пустят в собственный дом, что отлично видно, если спустить взгляд со звёзд через толщу неба на плотность планеты Земля, на землюшар, пошариться по ней, найти на части суши леса, в лесах города и другие более мелкие селения, среди городов отыскать тот, с мостом через реку, оврагами, пологим и крутым берегами, монастырём действующим мужским и едва действующим женским (настоящее время), с Кикиморской-Водопроводной улицей, с остатками земляного вала, с парком Аполло, Александровским садом, Набережной, вечным огнём осиянной, с Аннушкой, что вывешивает за окно рыбу стерлёдку, висящим на дубе синим чекистом Власовым, Игнашкой и Агнишкой, и старухи в троллейбусе, и я между них. Среди этого города, на крыльце дома с флигелем, архитектор Чарушин, видящий всё это великолепие, которовое видим и мы, только он снизу вверх, на снегу умирая от холода и от горя, как последний пьяница, вечно. Приди в полночь к этому дому, подними веки свои от глаз, и увидишь.

Нелепоистрашно

Сверстники внуков всерьёз не примут, а при чём тут внуки, позвольте узнать, а при том, что речь уже зашла о внуках, о них, прежде внуков и прежде даже детей, потому что им буду слать открытки, дорогая моя внучка (а имени не назову, только в открытке, фигушки вам, дорогие читатели, зрители, слушатели), ну как твои дела невозможные, как белый свет в глазах твоих, снег, лопаты дворников? Открытки радостного содержания, при всём при этом, ну как тебе без меня живётся, хорошо, наверное, а мне без тебя не скажу как, жизнерадостное мое содержание, радостное. Внукам достанутся открытки читать, крупным буду писать почерком, крупно, на фотографии я в разных платьях и с праздничным лица своего настроеньем. Им жить дальше, ходить среди людей, таким одиноким, таким отчаянным в своём одиночестве, таким глазастым в своём одиночестве, кто-нибудь может увидеть, отвернись и не смотри, не думай, не спрашивай ни о чём, а лучше того, сделай вид, будто не видел вовсе, будь по-твоему, золотая рыбка, ступайте, сани, в дом сами за семь вёрст хлебать радости, как половицы ходят по полу, так и мы давай в гости ходить один к другому, потому что кукушка хвалит петуха, а лиса и журавль не помирятся ни в какую, у тебя, говорит, ледяная, у меня, говорит, лубяная, у тебя, говорит, растаяла, а мне-то как тут не плакать, потому что трудно мне без тебя, то ли холодно. Как не упомнить тебя в молитвах своих, я лёд растоплю даже, руками растоплю, подышу на него для верности, слушай, давай поженимся, давай, слушай, лучше уеду, мне поле выстелило путь ехать, ехать умирать, ехать умирая, умирать ехая, что ж ты меня перебиваешь, не слушаешь, дыхание сбивается, что ж ты смотришь на меня искоса? Кончился монолог, но мы сразу же можем начать следующий, дорогие читатели, зрители, слушатели, за небольшим исключением, вот это слово — вот это сочетание мне куда поставить, куда сказать? — и просто добрые люди (надо было до дорогих), это всё, все слова вчера и сегодня, всегда, монолог — о внуках, потому что их жалко, хоть чужих, хоть своих, хоть ваших, уже заранее жалко, таких дерзких, гордых, неопытных, висящих в штанах на заборе верхом, выходящих взамужи, не терпящих пустоты, суетой заполняющих.

Это они, то есть внуки, однажды шли по лужам пешком, решили идти, пока ведут лужи, и дошли таким образом до вокзала, где увидели воробьёв, купающих свои перья крыл в воде, затем дошли до края города, вышли за пределы местности и тут поняли, что видят всплески и рябь воды вспоминаний, причитываний, чистых рук, ясных глаз, и уже оставили свою волю и вручили себя водной ряби дворовых луж ближайшей деревни с белёной церковью пустыря. И таким образом идоша лужами, и внимательно рассмотреша Верхнево и край Нижнево и превратишася в стойких и нежных людей, не нашедша себе покоя, поидоша же до конца и взирая на белый свет, добрашася до края хвойственных всех лесов, и вернушася оттуду на родные сердцу места, где взяша себе мужей и жён, но не все.

Это они приехали в некотором ограниченном количестве в город В осиянный, и там искали подземных путей, вощили верёвки до состоянья свечей, выступали с трибун газет, привлекали общественное вниманье к проблеме ходов под землёй и скоротечности времени в свете обрушенья крутого берега, в которовом и прорыты ходы. Они забирались вглубь материковой земли, подзолистых почв глубину в, но далеко не ушли, потому что ровно до них ещё побывали здесь люди из КГБ, и, держась распоряженья синего чекиста Власова неукоснительно замуровали ход. Внукам достанется лишь костяной гребень Кикиморы в единственном экземпляре, не ори на меня, моя находка, чья потеря, мой наход, так и рассорились, и их осталось держаться друг друга N минус 1 (“”).

Идём дальше. Это они могли бы выбрать для жизни любое время, но, пробудившись от сна, ткнули пальцем и попали в свой дёрганый век, а попав, плакали, что могли бы не видеть, не знать, не участвовать, но поздно, привыкай ходить босиком по гусиным перьям, пеплу прошлого, нашим нервам и голосам, отряхивай прах от стоп твоих у входа в дом, чтобы не занести в него заразу вокруговой быстротечности; только это и остаётся, сказал встречный священник, голову свою опустив.

Это они ездили в свои путешествия, собирали, долго укладывали рюкзаки 90 литров объёмом. Это они на вокзалах чужих городов встречали иностранствующих путешественников поездами и пятками, с такими же тяжёлыми рюкзаками, а именно. Это они выходили раньше мест назначения, увидев красивый холм прогуляться, говорили голосом вокруг него стихи, опаздывали к женихам или невестам, но не у всех они были к времени того холма, а если были, те (т. е. женихи и невесты) сами были похожими, встречали и не упрекали, а лишь улыбались в своей тихой радости. Это они рассказывали о своих встречах, своих поездках, стоптанных сапогах, читали на память баллады Жуковскового, пели песни Визборава, до следующих тронемся с места, весна (“”), считали деньги, водили знакомство с путейцами, особенно работниками ж. дорог. Это они полной грудью набирали в лёгкие только в дороге, будто звезда вела, будто полюс вёл, не иначе, дышали попутным, встречным и боковым, это их сносило и нагибало до земель потоками, воздухами закутывало в штормовку. Но появлялись бортпроводницы, проводники, ревизоры, милиция, кондукторы и констрикторы, министерство воздушных путей, распахивали, будили, сгоняли с полок, сворачивали матрац, раз так, без билета если, если полюс ведёт. Это они выходили безропотно, навстречу новых знакомств, пологих-крутых берегов, узких-широких рек, лиственных-хвойственных лесов, чужих оплошностей, краёв земли.

Это они в любое время года засыхали без любви, не хватало вина отпоить, воды ржавой — локтями распихивай, что ли — кровь густевала в венах, кожа, глаза и кости, сухие речи, хруст костей в пальцах, спине, коленях, волосы не те, то ли тубероза, пожимали плечами врачи, голубей не трогали? Пейте больше, лечите, коленями стойте, стояние коленями у воды ухудшит зрение, но поможет избавлению туберозы. Густение крови и радость жизни, гостевали к друзьям в чужих домах городов — откуда взяли? Думали, где испросить любви, а толку что, не испрашивай. Это они будильники заводили на шесть утра, по пустой пройтись набережной и тем самым пробудить в себе древнее чувство, избавиться от туберозы. Это от них женихи уходили с невестами, не желая больше быть безответно, безнадежно и беспросветно, но любовь ушла, засыхали без любви, надеялись в ожидании её возвращенья.

Нопоздно

Жалеть станут, крутить у виска, гладить по голове, бедная моя, тяжело тебе такой жить среди людей, ходить по тем же улицам, что и мы, так не надо, не ходи, говорю, больше, не ходи по этим улицам, что и мы, не смей ходить уже, уже давай на другую переходи, волочись, шаркай, это самая опасная, на другую сторону перейди, что ли, думай давай, как нам, друзьям, на глаза мне показываться как, если ты хвостом, куда ни пойду, всюду; эта вот, где ты, эта вот и есть опаснейшая сторона улицы, как в пережившем блокаду городе на воде на стенах писали, только здесь, тут тебе и кинотеатр, и дом с двумя львами пока не снесли, и дом людоеда, и троллейбусная тропа впереди маячит, не ходи хуже бомбёжки, не преследуй, глазами вот только не надо сверкать. Тапочки, хочешь, снимай, босиком пройдись, не боишься туберозы если, на здоровье, только не говори никому причину отчаяния твоего, не смотри преданными глазами на нас, не смотри на меня, говорю, повторяю многажды, не проси варежку вправить в рукав, в лицо не заглядывай, не хочу, чтобы ты, не хочу, чтобы ты и я (это он говорит) — вместе, другая у меня, другая есть, не коси под дурочку, прекрасно всё понимаешь, могут увидеть, подумать, рассказать, выдумать, тебе-то что, а мне-то как дальше, понятно же, что тебе ничего не достанется, не набегай, не ищи падали, могу ли я надеяться, что если не сегодняшний день, то хотя бы смерть разлучит нас? — осторожно, камаз, кирпич, гололедица! — не могу, вероятно. Ну уйди, отойди, отженись от меня — а ты предлагал? — фраза из анекдота, побереги своё остроумие на чёрный день, тот самый, когда поймёшь, что между нами нет ничего, не будет. Через три года приезжай, скажи (совет автора): возьми цветы, холодную голову и немного денег, встретимся в кафе “Полянка” или в “Петухе” встретимся. Выберу поляну (“”), принесу ромашки, небритый приду — убедилась теперь? Жизнь, скажет, моя не складывается, жена к другому ушла — хожу, смотри, лохматый, рубашка, смотри, отвиселась на плечиках, ничего так, можно, расчёски нет у тебя с собой? И вот ещё видишь, какой небритый? — а зачем бриться теперь, пусть растёт, теперь можно, никто об неё не колется, не будит ночами слезами, от любви не сдерживаясь, на дорогу не целует никто, на работу звонить некому, ты бы, что ли, хоть позвонила, хоть бы, что ли, обратно приехала, слышишь, мне много не надо, ходила б по тем же улицам, дышала одним со мной воздухом, палец прикладывала к губам — не спугни счастье, радость моей души, в маршрутке не уезжай, не спеши опускать глаза. Нет, милый мой, уже не милый, нет, дорогой, уже не дорогой вовсе давно, кто не велел раньше, кто не любил и знать отказывался, не с тобой ли ходили в Аполло парк, не ты ли пел песни про свою любимую, не меня, меня на грудь свою привлекая? А я слушала твоё сердце (это она говорит), не своё, не чужое, твоё сердце и слышала: где-то там разлом, нет, что-то неладно, прогнило датское королевство, читал ли ты Гамлета (“”), раскрывал ли? И только надеялась: одной ходить улицей, одним с тобой дышать воздухом, один любить город, один снег наблюдать движением глаз, солнце одно тоже, одной с тобой туберозой болеть, щёки красные, глаза и слёзы, кикикморы быть одной из внучек дальних.