Читаем без скачивания Кукушата Мидвича - Джон Уиндем

Такой вывод был совсем на Зеллаби не похож. И я предположил, что у него имеется собственная теория.

— Нет, — Зеллаби покачал головой и скромно добавил: — каждый человек обязан шевелить мозгами. Правда, иногда этот процесс не очень приятен. Для рационалиста типа меня очень неприятно думать, что на Земле существуют силы отнюдь не внешние, которые управляют ею. Иногда я воспринимаю наш мир этаким полигоном, местом для опытов. А почему бы и нет? Некто или нечто подбрасывает новый фактор «X» и смотрит, что из этого получится. Смешно вообразить, как Создатель наблюдает с лупой за созданием, оправдывающем его надежды, как вы считаете? Так сказать, определить насколько удачную модель он сотворил и насколько удачно эта модель превращает жизнь других моделей в ад. А? Я же говорил, что иногда способность мыслить может быть неприятной.

— Скажу вам, как мужчина мужчине: вы слишком много говорите и, при этом, несете много чепухи, хотя и стараетесь, чтобы все выглядело наполненным смыслом. Несколько неудобно для слушателя.

Зеллаби обиделся. — Мой дорогой друг, я всегда стараюсь говорить со смыслом. Такой вот у меня недостаток. А вам следует отличать форму и содержание.

— Мне лишь интересно узнать, есть ли у вас своя теория вместо отмененной вами теории эволюции?

— Вам, видать, не понравилось мое размышление о Творце. И мне оно, поверьте, не нравится. Но у этой посылки есть одно существенное достоинство — она не приемлема настолько, насколько приемлемо любое другое религиозное предположение. В слове «Творец» я совсем не обязательно подразумеваю некоего отдельно взятого индивидуума, реально метафизирующего абстракции… Скорее это будет некая группа. Мне даже кажется, что если какой-нибудь коллектив наших биологов и генетиков получил бы в свое распоряжение отдельный остров для исследований, они бы с величайшим интересом принялись экспериментировать с инстинктами самой Природы. Ну, а чем же еще, как не таким островом, является наша планета. Хотя, собственно, эти мои размышления отнюдь не теория.

Мы вышли на дорогу, ведущую в Онили. На подходе к городку со стороны Фермы показалась одинокая задумчивая фигура. Зеллаби окликнул, и Бернард остановился, отвлекшись от дум.

— У вас вид, будто доктор Торренс ничем вас не утешил, — сказал Зеллаби, когда мы приблизились к полковнику.

— Я до него не дошёл, — ответил Бернард. — Дa теперь и нет нужды его беспокоить. Я поговорил с парой ваших Деток.

— С парой? — спросил Зеллаби. — Их всего двое…

— Ладно, ладно, принимаю вашу поправку. Я говорил со всеми Детьми. Но, должен сказать, в их разговорном стиле прослеживается влияние Зеллаби.

Зеллаби довольно ухмыльнулся:

— Приятно знать, что имеешь образовательное влияние. Ну, и как вы поговорили?

— Если это можно назвать разговором, — сказал Бернард. — Меня проинформировали, так сказать. Я получил инструкции по передаче ультиматума.

— Вот так так, — присвистнул Зеллаби. — И кому?

— У меня нет особой уверенности, но, очевидно, кому-то, кто способен снабдить их воздушным транспортом.

Брови Зеллаби полезли вверх:

— Куда?

— Они не сказали. Но, и так ясно, что куда-нибудь, где их не будут беспокоить.

И он вкратце пересказал свою беседу с Детьми.

— В общем, все сводится к одному, — резюмировал Бернард. — Их присутствие здесь — вызов властям, от которого уже нельзя уклоняться. Фактор их существования нельзя игнорировать. Однако, любое правительство, которое попытается иметь с ними дело и, в результате, потерпит фиаско, навлечет на себя огромные политические неприятности.

— Угу, — проворчал Зеллаби. — У Детей появилась настоятельная потребность в выживании. Чтобы потом доминировать в этом мире.

— В интересах обеих наших политических партий снабдить-таки Детей средствами, чтобы они покинули страну.

— То есть — подыграть Детям, — добавил Зеллаби и погрузился в размышления.

— С их точки зрения это довольно рискованное предприятие, — сказал я. — Они ведь собираются лететь одним самолетом?

— О-о, — протянул Бернард. — Они все предусмотрели, приняли во внимание массу деталей и рассчитывают на несколько самолётов.

— Хм. Я вам не завидую в этом деле, — сказал я. — Трудно же вам будет передавать ультиматум.

— Ультиматум может и не совсем подходящее слово, — Бернард покачал головой. — Я бы назвал это требованиями. Я сказал им, что на их требования никто из властей не обратит внимания. Мне сказали, что если я не смогу сам доставить их послание, то они тогда пошлют кого-то вместе со мной для второй попытки.

— Будьте осторожны. И не забывайте, что стало с констеблем. А почему они не хотят сами пройтись по государственной лестнице? С их-то способностями.

— Видимо, так и случится, — вновь вступила разговор Зеллаби, — Не ожидал я, что они созреют для этого так быстро. Я полагал, что должно пройти по крайней мере еще несколько лет… Русские предвосхитили это. Да и для Детей получился, пожалуй, большой сюрприз. Они отлично понимают, что ещё не готовы к активным действиям. Вот почему они хотят где-нибудь укрыться и достичь зрелого возраста в спокойной обстановке. Нам же необходимо сделать выбор: в первом случае — наша цивилизация с целью сохранения своей культуры и себя в целом обязана ликвидировать Детей, ибо, в лучшем случае, они будут доминантой в ней и их культура просто подавит нашу; с другой стороны, именно наша культура привила нам такие качества, как ненависть и неприятие незащищенных меньшинств. Но у этой палки есть еще и третий конец: отпустить Детей на менее развитую в технологическом и образовательном плане территорию — в этом случае нам останется только вспоминать уэллсовских марсиан — там хоть не стоял так остро моральный вопрос.

Мы молча слушали размышления Зеллаби вслух. Мне захотелось высказаться, но Зеллаби продолжал:

— При такой ситуации любое решение представляется аморальным. Что ж — единственное, что остается — действовать на благо большинства. От Детей следует как можно скорее избавиться. Жаль, я успел полюбить их за прошедшие девять лет. Что бы вам ни говорила моя жена, я лично думаю, что сумел с ними подружиться.

Он помолчал.

— Да, только одно-единственное решение, — сказал Зеллаби. — Но власти не способны его принять. Чему я, в принципе, даже рад. Потому, что не представляю, как его можно воплотить в жизнь, не затрагивая всю деревню.

Он остановился и глянул на заполненный солнечным светом Мидвич.

— Я стар и долго не протяну. Но у меня молодая жена и маленький сын. Мне нравится думать, что им еще предстоит долгая и, я надеюсь, счастливая жизнь. Конечно же, власти могут воспротивиться, но, если Дети захотят уйти, они уйдут. А наш гуманизм пересилит биологическую необходимость. День расплаты будет лишь отложен. Вот только незадача — на какой срок?

После чашки чая Бернард поднялся и начал прощаться с Зеллаби.

— Большего мне уже не узнать, — сказал он. — Чем скорее я представлю требования Детей властям, тем скорее дело сдвинется с места. У меня больше нет никаких сомнений. Я постараюсь убрать Детей за пределы страны, как можно дальше и как можно быстрее. Я многое повидал на своем веку, но не встречал зрелища страшнее обезличивания констебля. И, естественно, я постараюсь держать вас в курсе дела.

Он посмотрел на меня.

— Едешь, Ричард?

Я колебался. Джанет все еще была в Шотландии и должна была вернуться не раньше, чем через два дня. Я совершенно спокойно мог все это время не возвращаться в Лондон. К тому же меня очень заинтересовала проблема Детей в Мидвиче.

Анджела заметила мою неуверенность.

— Оставайтесь, коль желаете, — сказала она. — Сейчас мы только будем рады компании.

Я понял, что она хотела сказать и согласился остаться.

— В любом случае, — обратился я к Бернарду, — мы не знаем, сколько человек Дети намерены выпустить. Может, я все еще невыездной.

— Ох уж этот смехотворный запрет, — сказал Зеллаби. — Придется серьезно с ними поговорить по этому поводу. Совершенно абсурдная мера.

Мы проводили Бернарда до двери и посмотрели, как он спускается к шоссе.

— Да, игра для Детей… — сказал Зеллаби, когда машина полковника скрылась за поворотом. — Уладить дело… Потом, позднее, — он пожал плечами и покачал головой.

21. Зеллаби из Македонии

— Дорогая, — Зеллаби посмотрел через стол на жену. — Если ты вдруг сподобишься отправиться сегодня в Трейн, прихвати на обратном пути большую коробку карамелек. Ладно?

Анджела оторвалась от тостов и посмотрела на мужа.

— Дорогой, — мягко сказала она без тени раздражения, — во-первых припомни вчерашний день; о поездке в Трейн нечего и мечтать. Во-вторых, у меня нет никакого желания снабжать Детей конфетами. В-третьих, это значит, что ты собираешься сегодняшним вечером показывать свои фильмы на Ферме, а я категорически против.