Читаем без скачивания Сезон дождей - Илья Штемлер

Евсей Наумович поднял голову и посмотрел в сторону спальни. Он почувствовал сильное желание поговорить с Лизой. О чем? Просто поговорить, с тем чтобы в разговоре нащупать те самые неизвестные ему причины, побудившие ее к откровению. Убедиться, что она такая же, как и другие женщины. Во всяком случае, те, что встречались на жизненном пути Евсея Наумовича до сих пор.

Приоткрытая дверь спальни пропускала блеклый свет ночника. Без малейшего намека на то, что там кого-то ждут и будут ему рады.

Вскоре Евсей Наумович уснул.

Он пробудился от приглушенных звуков, что проникали сквозь плотно прикрытую дверь кабинета. Обычные звуки, сопровождающие возню на кухне.

«Прикрыла дверь, не хотела меня беспокоить», – Евсей Наумович поднялся со своего лежбища и лукаво подмигнул сыну: Андронка улыбчиво взирал на отца с настенной фотографии.

Лиза, в его домашнем халате, забранном в талии какой-то веревкой, выглядела так же соблазнительно, как и в костюмчике. Даже более соблазнительно. О чем и сообщил ей Евсей Наумович.

– О, Сейка, доброе утро! – без тени жеманства всплеснула руками Лиза. – Я так чудно спала, точно у мамы в Перми, ей богу.

– Так ты из Перми? – Евсей Наумович прильнул к Лизе и поцеловал в щеку. – Говорят: «Пермяки – соленые уши».

– Ты и это знаешь? – Лиза отстранила голову и лукаво посмотрела на Евсея Наумовича.

Ее глаза сейчас цвели особым сиреневым цветом. Совсем не тем, каким казались ночью – темно-синим.

– Никак не могу уловить настоящий цвет твоих глаз, – произнес Евсей Наумович – Третий раз я в них смотрю и всегда они разные.

– Почему третий? – Лиза вскинула брови.

– Ну, первый раз – это в первый раз. Потом – вчера ночью. А сегодня – третья встреча. Верно?

– Верно. Приведи себя в порядок и садись за стол. Только сейчас Евсей Наумович обратил внимание на результат хлопот Лизы. Что можно было выжать из чрева его старого холодильника эпохи раннего Брежнева? Даже странно.

– В твоем холодильнике такой бардак, что, покопавшись, можно кое-что и найти. Да и вчерашние пельмени пригодились. Говоришь, раз в неделю у тебя кто-то прибирает?

– Да. Заходит одна женщина. Знакомая моей покойной матери. Прибирает. Иногда готовит на неделю. – Евсей Наумович искоса взглянул на себя в зеркало, провел ладонью по подбородку, решая – бриться сейчас или после завтрака? В решение этой проблемы вмешалась Лиза, придвинув к нему тарелку с жареными пельменями, присыпав их сухим укропом.

– Садись. Остынут.

Евсей Наумович не устоял – жареные пельмени были его слабостью. И он понимал толк в этом кушанье. Лиза ему угодила – пельмени оказались не сухими, а такими, как надо: прихваченные с боков розовой твердой корочкой и влажным жирком внутри, они сохраняли вкус мяса, аппетитно похрустывая во рту. Одобрительно мыча, Евсей Наумович прикрыл глаза в знак величайшего одобрения. Что послужило толчком для неторопливого разговора о кулинарных пристрастиях. Евсей Наумович вдруг вспомнил давно им забытое слово «анчоусы». Вспомнил о том, как в былые годы он покупал в Елисеевском магазине жестяную коробку тех самых анчоусов на семейный ужин. На что Лиза заметила, что сейчас в магазинах можно купить что угодно, хоть черта в томате, были бы деньги.

– Кстати, – проговорила Лиза. – Мне сегодня привиделся сон к деньгам.

– Верно, – кивнул Евсей Наумович. – Как говорится – сон в руку.

– Ах, Сейка, – захохотала Лиза, склонив голову набок. – Я и не подумала, извини. Ты тут ни при чем. Твоих денег мне не надо. Вот я – дура, честное слово, решила устроить для себя выходной день, поэтому я у тебя в гостях, а не на работе. И не будем об этом, Сейка. А сон я и впрямь видела к деньгам. Будто я провалилась в какую-то яму, полную грязи.

Евсей Наумович смотрел на Лизу с удовольствием. Не совсем сознавая причину удовольствия: то ли ему нравился открытый детский смех молодой женщины, то ли от прилива хорошего настроения, связанного с намеком Лизы на бескорыстность ее визита в этот дом.

– Ты так быстро уснула, – встречно засмеялся Евсей Наумович.

– Если бы! Ты, Сейка, храпел как трактор, – вновь захохотала Лиза. – Пришлось даже прикрыть плотно дверь.

– Ах вот что! А я решил, что ты боялась меня потревожить своей возней на кухне, – продолжал смеяться Евсей Наумович. – Неужели я так громко храплю?

– Как трактор. Быр-тыр, быр-тыр… Что-то бормотал, чьи-то имена вспоминал.

– Сны меня часто преследуют. Иной раз даже в метро или в автобусе. Прикрою глаза, задремлю, и непременно возникают видения.

– Интересно, – всерьез заметила Лиза. – А что ты видел сегодня? Что так стонал?

– Не помню. А вчера видел во сне президента. Словно мы стоим с ним и едим рыбу. Сырую. И птицы летают черные. А мы им рыбу кидаем. Четко так помню.

– Ну вот еще, – шутливо произнесла Лиза, – ты, что, его знал по жизни?

– Не лично, но видел много раз. Я лет десять назад, в начале девяностых, был весьма заметной в городе персоной.

Евсей Наумович не рисовался. Он действительно в те уже далекие времена слыл фигурой заметной. Его статьи публиковались не только в городских газетах и журналах, но и в центральных – в «Огоньке», «Московских новостях», – одно появление в которых гарантировало известность. То было время великой разрухи, криминального беспредел, становления дикого частного бизнеса. Время пустых прилавков, время именных, выданных по месту жительства продуктовых справок, владельцы которых отоваривались ограниченным набором продуктов в прикрепленных магазинах – у Евсея Наумовича до сих пор где-то валялся этот бумажный лоскут с фотокарточкой. Время «ваучеров» – долговых обязательств государства перед своими гражданами. С обещанием каждому справедливую долю государственного пирога. Смелая задумка справедливого распределения на деле обернулось величайшим в истории мошенничеством. Превратив в одночасье подавляющую часть населения огромной страны в нищих и бомжей. Типичный пейзаж тех лет – дворовые мусорные баки с копошащимися в них людьми. Однажды Евсей Наумович узнал среди этих унылых фигур знакомого старого инженера с женой, милой, всегда улыбчивой женщиной. В ту ночь Евсей Наумович долго не мог уснуть. И в то же время – в мраморном зале Астробанка, что на Невском проспекте, или в Юсуповском дворце на Мойке, или в белоколонном зале Филармонии, а то и в самом Эрмитаже или в отреставрированном Павловском дворце – проводились неслыханные по роскоши «Петербургские сезоны». И «новые русские» в изысканных вечерних туалетах внимали выступлениям знаменитых отечественных и зарубежных артистов. А после представлений непременно выходили к столам, роскошь которых поражала воображение. Метровые осетры и севрюги, ощеряясь плавниками, возлежали на царских блюдах, россыпи черной и красной икры, мудреные мясные деликатесы, свежие фрукты-овощи, выпечка – торты, пирожные и всякие кренделя с конфетами. А вина – боже праведный, какие на столах высились бутылки с вином, коньяками, виски. А царица русского застолья – водка? Какая там стояла водка в фигурных бутылках от новых российских водочных королей. Лакеи в дирижерских фраках ловили каждый жест гостей, липнувших к бесконечным столам, чтобы в лучшем виде и мгновенно удовлетворить любое желание. Одним из зачинателей этих празднеств был председатель Совета директоров Астробанка – молодой, приметный толстяк, необыкновенно одаренный финансист, закончивший Сорбонну, прошедший стажировку в Японии. Типичный представитель новой элиты – деловой, напористый и динамичный. Он и умер на заседании Совета банка прямо за своим председательским столом. Похоронная процессия растянулась на полкилометра, а то и больше. Тогда Евсей Наумович и увидел воочию – сколько в Петербурге проросло деловых, зубастых людей! Евсей Наумович получал приглашения на многие «Петербургские сезоны». Одно такое веселье он особенно запомнил по тому, как лишился своей меховой шапки зимой, в Павловском дворце. В начале праздника по плацу на замерзших низкорослых лошадках гарцевали ряженные – то ли гусары, то ли уланы. Лениво маршировали сонные солдаты в расшитых мундирах. По приказу они, что есть мочи, орали ура, бахали из пушек холостыми зарядами в глубь зимнего Павловского парка. Словом, всячески козыряли перед глазеющей толпой гостей, стоящей на пленере перед дворцом в ожидании конца утомительной и дурной мистификации, с тем чтобы перейти к главному – застолью. Там, во дворце, Евсей Наумович и обнаружил отсутствие шапки – видно, кому-то приглянулась из «новых». Новые-то они новые, но привычки – старые. В те дни непременным участником всех праздников и застолий являлся мэр города. Обычно он запаздывал к началу действа, и все с холуйской покорностью его дожидались. Как правило, мэр являлся не один, а в сопровождении каких-то князей, графьев, а то и вообще – наследников царской фамилии из тех, кто проживал за рубежом еще с семнадцатого года. Как ему при его занятости в то непростое время удавалось их разыскивать и доставлять в Петербург, оставалось загадкой для Евсея Наумовича, возможно, это осуществлялось благодаря примерной работе заместителя мэра по внешним заботам. Так они и шли по своим бывшим владениям – посланцы России, которую мы потеряли, – рядом с моложавым, высоким и обаятельным мэром. В сопровождении множества помощников мэра. Среди которых – а Евсей Наумович обладал зорким глазом журналиста – был тихий, малоприметный, не особенно пьющий и рано покидающий веселье помощник мэра по этим самым «внешним заботам». Он и стал теперь президентом страны. Такие вот кульбиты.