Читаем без скачивания Провинциальная «контрреволюция». Белое движение и гражданская война на русском Севере - Людмила Новикова

Несмотря на отсутствие в белых рядах многих опытных и известных полических деятелей, Павел Юльевич Зубов, возможно, менее других подходил на роль главы Северного кабинета. Вологодский помещик, он в юности обучался на агронома, но бросил, не закончив курса учебы. Долгие годы главным увлечением Зубова был театр. Он писал либретто опер и водевили и даже сам играл на сцене провинциальных театров, впрочем, не достигнув на этом поприще заметных успехов. Его общественная деятельность началась на рубеже веков, когда тридцатилетний Зубов занял должность земского участкового начальника в Вологодской губернии. Затем последовало членство в губернской земской управе, должность предводителя уездного дворянства, а в годы мировой войны – работа в Вологодском комитете по снабжению армии. Февральская революция 1917 г. сделала Зубова кадетом, а Октябрьская – искренним противником большевиков. Являясь в тот период гласным Вологодской городской думы и заместителем городского головы, Зубов принял участие в организации местного отделения Союза возрождения[387]. Именно это обстоятельство обеспечило ему место в составе Верховного управления и Временного правительства Северной области.

На назначение Зубова заместителем Чайковского, помимо его связи с Союзом возрождения, видимо, повлияло и то, что он оказался одним из немногих северных политиков, приемлемых для различных партийных сил. О нем уважительно отзывались такие разные люди, как капитан Чаплин и генерал Марушевский, но также и прибывший на Север в 1919 г. эсер Б.Ф. Соколов, ставший одним из лидеров архангельской левой общественности. Искренний и мягкий Зубов, по определению Соколова «настоящий чеховский интеллигент», стремился сохранить единство разных течений в правительстве и обществе[388]. Но даже сами члены правительства отмечали, что для руководящей роли в кабинете ему явно не хватало авторитета. Стремясь выйти из этого неудобного положения, Зубов неоднократно повторял, что он нисколько не держится за власть и готов уступить свое место другим, если те смогут лучше справиться с делом[389]. На фоне мягкого и неуверенного в себе Зубова Миллер не мог не выделяться решимостью и знанием дела. В условиях, когда революционеры, оппозиционеры и провинциальные чиновники заняли непривычные для них министерские посты, казалось, только генералы находились на своем месте и знали, что именно надо делать. Таким образом, в руки Миллера сама собой стала постепенно перетекать реальная власть.

В первое время Миллер показал себя талантливым администратором, который старался держаться в стороне от политических интриг. Хотя появился он «на архангельских улицах в генеральском пальто старого образца, в обожаемых уже погонах, – короче – с привычным… всем обликом настоящего генерала и начальника»[390], Миллер не поощрял агитации в пользу установления военной власти, которую начали вести в связи с его приездом правые и офицерские круги. Более того, Миллер смог наладить дружественные отношения с либералами и некоторыми лидерами местных социалистических кругов. Вполне довольным сотрудничеством с ним первоначально оказался управляющий Отделом внутренних дел и губернский правительственный комиссар энес Игнатьев[391]. Меньшевик Маймистов писал, что генерал-губернатор – «человек без предвзятостей и с европейскими навыками»[392]. Лидер архангельских эсеров А.А. Иванов часто и подолгу беседовал с генералом, консультируя его по вопросам внутренней политики, и, по всей вероятности, искренне считал его «демократом и честным человеком»[393]. По свидетельству современников, из уст левых политиков звучали высказывания, что «судьба благоволила к Северной области, поставив ей такого “конституционного” по своей натуре генерала»[394]. Хотя со временем усиление власти Миллера стало вызывать все большую критику в левых земских и профсоюзных кругах, они так до конца и не отошли от поддержки белого режима.

Таким образом, генеральская «диктатура» на Севере отнюдь не была обязана своим происхождением исключительно симпатиям белых офицеров и давлению справа. Напротив, как будет показано ниже, Миллер смог укрепить влияние во многом благодаря тому, что в решающие моменты, несмотря на все политические разногласия, его также поддерживали многие умеренные социалисты из городской думы, земства и общественных организаций. Поэтому если можно назвать новую властную конструкцию диктатурой, то это была диктатура по соглашению, так как именно поддержка со стороны широких общественных кругов обусловила относительную устойчивость белой власти на Севере на протяжении большей части 1919 г.

Миллер и северные социалисты

Главным оплотом влияния умеренных социалистов, которые играли заметную роль в политике антибольшевистской Северной области на протяжении всего ее существования, было губернское земское собрание и Архангельская городская дума. Хотя социалисты также заседали в профсоюзном руководстве, ставшем яростным критиком власти Миллера, в годы Гражданской войны из-за упадка промышленности и сокращения числа рабочих профсоюзы утратили прежнее значение. Земства же и городские думы, став по инициативе Верховного управления единственными органами самоуправления в крае, занимали авторитетные позиции в местной политике и вообще имели на Севере большее влияние, чем на других белых территориях[395].

Умеренные социалисты обладали большинством голосов в губернском самоуправлении уже с лета 1917 г. Несмотря на проходившие с октября 1918 г. перевыборы, они сохранили здесь ведущие позиции. Например, хотя в Архангельской городской думе осенью 1918 г. численность социалистических гласных сократилась с 70 до 53 %, все же решающий голос остался за ними. Как отмечали современники, если бы явка на выборы в рабочих окраинах была выше и если бы солдаты имели право голосовать, социалисты получили бы в думе еще больше голосов[396]. В губернском же земстве социалисты на протяжении всей Гражданской войны сохраняли безоговорочное большинство.

Земские и городские социалисты горячо приветствовали августовский переворот 1918 г. Архангельские меньшевистские лидеры поддержали Верховное управление, призывавшее бороться вместе с союзниками против немцев и большевиков, даже вопреки тому, что меньшевистский ЦК решил отказаться от борьбы с большевиками перед лицом белой опасности и осудил союзную интервенцию. Вразрез с мнением собственного ЦК действовали и северные эсеры. Несмотря на отказ центральных органов партии от войны с большевиками в конце 1918 – начале 1919 г., они продолжали поддерживать вооруженную борьбу с большевизмом и оказывать содействие архангельскому правительству[397].

Хотя северные социалисты не сомневались в необходимости борьбы с большевиками, их отношение к Северному правительству стало более критическим после расформирования Верховного управления и особенно после отъезда Чайковского и укрепления власти Миллера. Но считая себя, по крайней мере с начала 1919 г., находящимися в оппозиции правительству, они так никогда и не решились на открытый разрыв с белой властью. Это объяснялось несколькими причинами. Отчасти лояльность местных социалистов белому руководству была связана с тем, что на Севере земство оказалось почти полностью зависимо от правительства в финансовом отношении. В условиях упадка местного хозяйства городское и земское самоуправление не могло наладить сбора налогов, и его бюджет на 9/10 состоял из субсидий казны[398]. Но еще важнее были идейные причины. Земские социалисты разделяли национально-государственные лозунги белого руководства и его сомнения в достаточной политической и гражданской зрелости простого населения. Этому способствовала и сама популистская идеология социалистических лидеров, которая изначально во многих отношениях являлась элитарной, и разочарование поведением простого населения в 1917 г., когда народ не поддержал призывы умеренных социалистов. Эти обстоятельства еще более подталкивали социалистических лидеров Северной области к союзу с белой властью.

Так, 11 сентября 1918 г. на первом заседании Архангельского губернского земского собрания его председатель эсер П.В. Коптяков, приветствуя гласных, видел в них прежде всего воспитателей «несознательных» масс, которые так легко попали под влияние большевизма. Он подчеркивал, что «могучее народное движение, не введенное вовремя в берега законности… в состоянии произвести разрушения, гибельные для всего государственного организма». Поэтому гласные, «как представители широких слоев населения», должны «напрячь все силы к пробуждению национального чувства» среди масс[399]. Коптякову вторили другие губернские гласные, в частности представитель Печорского уезда Н.С. Смирнов, отметивший две основные задачи земства: поднятие производительности народного хозяйства и «воспитание сознательных граждан», на которых «зиждется и мощь государства»[400]. «Отсутствие какой-либо любви к родине и сознания своего гражданского долга [среди] населения, развращенного интернационалом», подчеркивали и делегаты уездных самоуправлений, где значительное представительство было у сельской интеллигенции[401].