Читаем без скачивания Психотерапевтические истории. Хроники исцеления - Ирвин Ялом

Конечно, я начинаю реагировать только тогда, когда разговор заходит на сентиментальные темы. Как тогда, когда вы сказали, что полжизни мне придется прожить без родителей. Верно, я от них завишу больше, чем кто-либо моего возраста, потому что я все еще рассматриваю себя в контексте прошлого, без учета каких-либо изменений или роста. Я имею в виду, у меня нет ни работы, которая меня формирует, ни другой семьи. Так что я все еще уникальный вольный ребенок.

Когда вы произнесли небольшую обличительную речь относительно моей уникальности, я поняла, что это уж че ресчур и вы ставите меня в смешное положение, но это верно. Именно так я, должно быть, себя и рассматриваю. И эта уникальность, как веретено, накручивающееся само на себя, заставляет меня вознаграждать себя особыми фантазиями об отчаянии и одиночестве. Что мне больше всего помогает на занятиях, так это рассказы о моих кон кретных делах и ваши комментарии, как можно было отре 171 агировать на такую ситуацию. Это усиливает иные поведенческие режимы. Так было, когда я рассказала вам о Карле, который сказал, что первыми словами моего ребенка будут «не могу», а моей единственной реакцией на это была обида, а затем страх и потребность подкатиться к нему и проверить, любит ли он меня еще. Вот когда я веду себя подобным образом, я должна воображать, что мое подлинное «я» не такое, какое оно есть ежедневно. И что когда вдруг окажется, что мне не к кому подойти, подластиться и поплакаться, это и будет моим реальным наказанием и реальным спасением. Эта мысль останавливает мои попытки изменить собственное повседневное поведение. Вот когда я смогу экспериментировать с повседневной жизнью и изменю свои старые привычки, то пойму, что добилась успеха и выросла. Я действительно не хочу удаляться в ссылку и заниматься самоистязанием. Я люблю Карла и свое окружение. Они все мне нужны.

9 ноября

Доктор Ялом

Скучное занятие, довольно долго тянулось, без всяких всплесков реального интереса. Джинни начала с рассказа о том, что прошлый вечер у нее прошел очень плохо из-за простой глупости. Началось все со слов Карла, что у него неважное настроение, так как он озабочен своим будущим и карьерой. Произошло все это как раз перед тем, как они собрались лечь спать. Улегшись в постель, она стала предаваться фантазиям, что он ее оставит, и от мысли, что она останется одинокой, расстроилась. Этот случай задал тон всему остальному занятию, так как я пришел к выводу, что ей следовало выяснить, что же тревожит Карла, а затем попытаться как-то ему помочь. Когда я ей все это высказал, она отреагировала вопросом: «А что мне надо было сделать? Что бы сделала ваша жена?» Я простонал: «О нет!» А она все превратила в шутку, сказав: «Что бы сказала миссис Никсон президенту Никсону?» Больше к этому вопросу я не возвращался. Отчасти потому, что считал — Джинни не поможет знание того, что сказала бы моя жена, а также потому, что Джинни спросила о личном, а я никогда не даю подобной информации. Как бы там ни было, мы вскоре выяснили, что они с Карлом не говорят ни о чем личном. Джинни никогда не приходило в голову, что Карлу нужно помочь обдумать перспективы на будущее. И я уверен, что отчасти поэтому она никак не может внести ясность в их совместные планы на будущее. Их отношения подчиняются строгим правилам, которые не предусматривают серьезного личного разговора любого характера, хотя они могут великолепно часами обсуждать какие-то идеи. Я почувствовал, как она напряглась, когда я стал рекомендовать ей сломать эту модель поведения с Карлом. Я стал расспрашивать ее, что же она хочет у него узнать. В результате это привело ее, по-моему, к решающему вопросу: «Что значат их отношения для Карла? Как долго и насколько глубоко собирается он посвятить себя им?»

Затем она стала рассказывать о литературном вечере, на котором она вела себя, как десятилетняя девочка в при сутствии более взрослых людей. Она вдруг застыла, пото му что почувствовала, что потеряла сущность. Если бы там не было Карла, если бы там не было других людей, она просто бы замкнулась и превратилась бы в ничто, по тому все, что она могла, по ее разумению, делать, так это обсуждать идеи других людей. Я поделился с ней мнени 173 ем, что все как раз наоборот. Она обладает чрезвычайно мощной сущностью, которую всегда чувствует и осознает. Когда она слышит разговор «взрослых», она не может поддержать с ними беседу, но абсолютно способна от нечего делать мысленно высмеять его. Для меня ее поведение не выглядит таким уж неразумным. С какой стати в социальном плане ей быть такой же, как и все вокруг? Затем она очень умело поймала меня, резко возразив, что если дела с ней обстоят именно так, почему я ожидаю, что она изменит свое поведение с Карлом? Я выкрутился, заявив, что в социальном отношении люди могут разниться, но, когда они тесно связаны друг с другом, им обычно приходится говорить на интимные темы, если только они не заняты так, что, живя или работая вместе, становятся близкими людьми, даже не говоря об этом. Она тратит столько времени, обсуждая с другими свои самые сокровенные чувства, изучая их в своих заметках, что, по моему мнению, они смогут продолжить свои отношения, только если перейдут на более личностное общение.

Джинни сказала, что последнее небольшое изменение в ее жизни произошло, когда я заставил ее поговорить с Карлом насчет денег на бензин — это был болезненный, но в своем роде чрезвычайно важный сдвиг в их отношениях. Ей хотелось бы, чтобы я и далее заставлял ее поступать подобным образом.

Сегодня был момент, когда я почувствовал, что Джинни практически больше нечего мне сказать. Это говорит о том, что, возможно, ей лучше и она сможет закончить лечение задолго до намеченного срока. Конечно, проблемные участки остались, но, в общем, ее жизнь начинает обретать все более приятные черты.

9 ноября

Джинни

Я подняла тему моей неспособности разговаривать с Карлом на серьезные темы. Это часть моей одномерной натуры, и я считаю, что веду себя с вами так же, как и с ним. Поэтому, чтобы знать, как чувствует себя Карл, мне следовало бы спросить — а как чувствуете себя вы? И насколько вас обоих хватит? Конечно, я больше боюсь Карла, так как большая часть моих чувств и времени задействована с ним.

Когда вы спросили, научилась ли я чему-нибудь в группе, то застали меня врасплох. Ничто из моего опыта не является ступенькой или шагом вперед. Я использовала группу для простого времяпрепровождения. Но в группе мы не задавали слишком много вопросов, на которые могли быть получены правильные ответы. И на все вопросы, заданные мне, я никогда не отвечала слишком хорошо. Я не выдерживаю рациональной линии. Я скорее порочный круг в виде ухмылки. Вчера мы два раза молчали, и это было пустое молчание — вы спрашиваете, что происходит, а я ничего не говорю.

Я была рада, что Мадлен с вами поговорила, и полагаю (не спрашивая вас), она сказала, что я лапонька. Но видите, я смущаюсь, когда бываю серьезной на исповеди. Когда я с ней встретилась на вечеринке, то вела себя как парализованная инженю (моя мама говорила, — можешь «быть никакой» на вечеринке, но не стой на одном месте, люди сразу это заметят). Так что после того, как Карл упомянул о вас, и Мадлен стала настаивать, я рассказала ей, что уже три года прохожу у вас терапию, а в этом году пишу для вас отчеты. Мне не надо было, да я и не хотела, говорить этого, но когда я не могут придумать, что сказать, то говорю собеседнику просто что-нибудь уместное.

Вчера вы верно сказали о необходимости высказываться, но эмоционального влияния это не имело и дальше журнальной статьи не пошло. Меня это не затронуло. Я не чувствовала себя слишком плохо.

По пути на автостанцию я была в оптимистичном настроении и представляла себе, что уже поговорила с Карлом, и все прошло прекрасно. Затем в моих воображаемых мультяшках вам нужно было ехать в командировку, и вы отложили следующее занятие. А я вам позвонила и рассказала, как все хорошо.

Видите, как бездельничают или урезают всю серьезную работу и проблемы мои мозги.

Даже когда я «снаружи», и мы говорим о моем «присутствии», мне это нравится. Но я знаю — для того, чтобы чувствовать себя непринужденно, присутствующей, вокруг меня должна быть специальная рамка. Я не могу принудить себя к разговору, даже если мое молчание ставит людей в неудобное положение. Я не могу отдавать. Это они должны дать мне. Я знаю, что это не существенно, но все же чувствую себя отвратительно из-за того, что не могу предоставить даже минимума в обычных ситуациях.

16 ноября

Доктор Ялом

Сегодня беседа была довольно целенаправленной и довольно тягостной для меня. Я чувствовал себя предводителем болельщиков или секундантом на ринге, науськивающим Джинни. В основном она пришла для того, чтобы сказать, что не выполнила того, что я ей предложил на прошлой неделе. Она не смогла поставить перед Карлом вопрос о женитьбе, хотя, как ни смешно, шанс сделать это упал ей прямо в руки. Одна из ее подружек на вечеринке зажала ее и Карла в уголку и полушутливо спросила: «Вы когда поженитесь?» Карл тут же ответил, что он в женитьбе не заинтересован, и то, что происходит между ним и Джинни, он «браком» не называет. Джинни сказала, что возможность поговорить с ним на эту тему тем же вечером была потеряна, так как она, не подумавши, пригласила всех к себе домой смотреть фильм по телевизору до 4 утра. Карл из-за этого так на нее разозлился, что вечер закончился ее извинениями и попытками его успокоить.