Читаем без скачивания Невеста принца - Линда Миллер

Анни почувствовала раздражение.

— Не зовите меня «мадам» и не кланяйтесь, когда я с вами разговариваю, Кэтлин. Я вовсе не аристократка.

Кэтлин внимательно поглядела на нее и красными распухшими от работы руками расправила юбки нового желтого платья Анни.

— Слушаюсь, мадам, — проговорила она, приглаживая волосы. — Как скажете.

Вздохнув, Анни взялась за чашку.

— Как вам тут живется? спросила она, прежде сделав несколько обжигающих глотков. — Неужели такое всегда случается, когда вы идете в магазины или еще куда-нибудь?

Служанка достала еще одно платье и аккуратно разложила его. В ее движениях, в том, как она касалась дорогой материи, было что-то от священнодействия.

— Нет, мисс, — ответила она. — У нас обычно спокойно, пока не приезжает кто-то из королевского семейства. — Она искоса поглядела на Анни и опять покраснела. — Прошу прощения, мисс.

Анни допила чай и без обычного удовольствия доела вкусное печенье.

— Они ненавидят Рафаэля… принца? Да? — с грустью спросила Анни.

Кэтлин уже вешала платья Анни в красивый резной шкаф старинной работы.

— Да, мисс, — недовольно ответила она.

Анни поняла, что она предпочла бы не вести разговоры со странной гостьей.

Отодвинув кресло, Анни встала и подошла к окну. Она смотрела вдаль, на крыши домов и на деревья далеко за стенами дворца.

— Никто из тех, кто знает принца, не может его ненавидеть.

— Да, мисс, — с готовностью согласилась с ней Кэтлин.

Анни вздохнула.

Рафаэль, мысленно молила она, будь осторожен.

Деревушка была маленькой, всего в несколько хижин, теснившихся рядом на краю большого луга. Несколько овец с жалобным блеяньем ходили неподалеку. Почти во всех дворах кудахтали куры и пищали цыплята.

Рафаэль и Барретт во главе отряда солдат въехали в деревню.

По дороге им не попалась ни одна женщина, они не увидели ни одного ребенка. Вероятно, когда их заметили, все попрятались подальше, и только мужчины вышли навстречу принцу. Все они вооружились, чем могли: ножами, камнями, факелами, и Рафаэль смотрел на них с искренним сожалением.

С горечью он подумал, что у них есть причины бояться, ведь его отец и дед, а до них другие бесчисленные Сент-Джеймсы, частенько совершали набеги на своих подданных, насиловали женщин, пугали ребятишек и затаптывали посевы копытами коней, резали и жарили лучших коров и овец.

— Скажите, что мы не причиним им зла, — попросил Рафаэль солдата, который ехал слева от него.

Барретт, как всегда, расположился по правую руку от принца.

Солдат кивнул и спешился.

Все жители Бавии говорили по-английски уже не одну сотню лет из-за тесных связей с Объединенным королевством, но Рафаэль все равно не посмел приблизиться к селянам, не послав вперед посредника. Он бы серьезно нарушил обычай, обратившись к своим подданным без предварительного представления.

Пока солдат что-то говорил, селяне обменивались тихими короткими фразами и бросали на Рафаэля подозрительные взгляды.

Барретт ерзал в седле.

Он совершенно не хотел отправляться в это путешествие, о чем сразу же предупредил принца, и не переставал ворчать все время с тех пор, как они выехали за ворота замка. Не глядя на Рафаэля, он пробурчал:

— Ну вот, ваше высочество. Вот ваши верные подданные.

Рафаэль ответил ему печальной усмешкой. Солдаты за его спиной продолжали держать строй, однако он не мог не чувствовать их беспокойства. Мальчики, привыкшие к относительной безопасности в замке, они ведь не видели настоящей драки. Ну, стояли на своих постах. Ну, тренировались на шпагах. Это все. Барретт — не Барретт, а если что случится, от них не будет никакого толка.

Переговоры продолжались уже в повышенных тонах. Наконец солдат возвратился и сказал, обращаясь почему-то к Барретту, а не к Рафаэлю:

— Они боятся нас, сэр. И они голодные.

Рафаэль ответил раньше, чем Барретт нашел нужные слова.

— Скажите им, что мы поделимся с ними нашими запасами.

Его слова возмутили солдат, однако Рафаэль успокоил их одним взглядом. Заметив бледного злого Люсиана, он насмешливо приветствовал его, прежде чем опять повернулся к Барретту.

К своей радости он увидел одобрение в глазах друга. Барретт наклонил голову, потом привстал в стременах и поехал к повозке с провизией.

Горох, картошка, репа, мука перекочевали вперед и были переданы селянам, которые быстро поделили их между собой и торопливо понесли в свои хижины.

Тем временем Барретт приказал своим людям устраиваться на привал на ближайшем лугу, и, пока солнце еще освещало своими лучами темневшее на глазах море, солдаты разожгли костры и поставили палатки.

— Можно спросить, чего ты хотел добиться? — не удержался Барретт от вопроса, едва убедился, что его солдаты устроились возле костров и занялись едой, болтовней и игрой в кости.

Они сидели на земле, получив на ужин вареную репу и черствый хлеб.

— То, что ты дал этим несчастным, не поможет им забыть о семи столетиях притеснений и несправедливостей. Ты это понимаешь?

Рафаэль отставил тарелку.

— Я хотел только одного, — мрачно ответил он. Я хотел, чтобы у них хотя бы пару дней не урчало в животах от голода.

Барретт потянулся за вторым куском хлеба, и огонь осветил его лицо.

— Мне кажется, ты опоздал на несколько столетий. — Он повернулся к своему другу. — Ты опоздал. Сейчас уже ничего нельзя изменить в Бавии. Даже если ты погибнешь здесь.

Рафаэль вспомнил Анни Треваррен, и у него заныло сердце. С самого утра, когда они разговаривали на балконе, она почти не покидала его мыслей. Он не мог забыть, с какой храбростью она ответила на его вызов, и даже не отвела от него своих прекрасных глаз. Ты представь это внутри меня, Рафаэль. Прямо так и сказала.

Рафаэль никак не мог прийти в себя с того мгновения.

— Я не хочу умирать, — сказал он наконец Барретту, — хотя я знаю, что ты именно так думаешь.

— Именно так думаю, — хмуро проговорил Барретт, взяв палку и помешивая ею угли. — Ты хочешь принести себя в жертву, чтобы заплатить за грехи отцов. Тоже мне, жертвенный барашек. Если бы не так, ты бы давно запер свой замок, да и дворец тоже, и уехал бы куда-нибудь подальше от Бавии. Господи, у тебя хватит денег, чтобы начать новую жизнь. Или ты их тоже собираешься отдать?

Рафаэль горько усмехнулся. У него и вправду был свой капитал. То, что осталось от приданого его бабки, кстати, удачно вложенного… Но Бавия — его дом. Несмотря на все грехи его предков, а их был предостаточно, он любил маленькую прекрасную страну, расположившуюся между Францией и Испанией на берегу сверкающего, как бриллиант, Средиземного моря.