Читаем без скачивания Сказка со счастливым началом - Галина Маркус

Да – Женя… она помнила, знала, он – самый надёжный мужчина на свете, на которого можно положиться во всём, в любом житейском вопросе. Мамина мечта о счастье… Сама она не могла стать для Сони подобной опорой. Но, оказывается, этого вовсе не надо. Или надо кому-нибудь… но не ей.

Женя? Соня сама удивлялась, что её не мучает совесть. Её больное тело подчинялось только своим желаниям, доводы рассудка стали ему безразличны. Если бы Женя был сейчас здесь и держал её руку… хотелось бы только одного – чтоб он отпустил, ушёл… чужой человек в таком положении был бы невыносим… Чужой? Слово это напугало её – так, словно что-то перевернулось в ней раз и навсегда, встало с головы на ноги… или наоборот?

Дима держал её руку, но будь он даже теперь далеко, Соня всё равно осталась бы с ним – в этом прочном невидимом коконе, неуязвимом для врагов, болезни и смерти. Защита его, как и мамина, была иного свойства, иного уровня. Когда чья-то душа так близко с твоей, что они сливаются – потеряться уже невозможно. И чего же бояться тогда? Ничего уж не страшно…

Но может… может, она просто бредит – слияние душ, кокон, яркий сон больного сознания… и стоит ей только прийти в себя, подняться с постели, как всё изменится, станет пустым и смешным? Что происходит… откуда это странное знание – что Дима здесь на своём месте, что он должен быть здесь? Ещё вчера она не то чтобы допустить, представить себе не могла… Как это возможно – вот так, вдруг, в одночасье? Или это нелепая опечатка, бессмысленный ляп? Соня в очередной раз открывала глаза – и все сомнения снова уходили далеко-далеко. Потом… всё потом… Сейчас она не хочет и не должна ничего решать. Сейчас всё должно быть именно так. Сейчас только так – правильно. Хотя бы на время… ещё немного… пожалуйста…

Скорая приехала минут через тридцать. Два молодых коновала вошли в квартиру, как к себе домой. Выслушали сбивчивый Димин рассказ. Первый, высокий и лысоватый, принялся что-то писать, затребовав у Сони страховой полис. Она показала Диме, где его найти. Другой, чернявый, небритый, пощупал ей пульс, измерил давление.

– Тахикардия сильная. Может, от температуры высокой. Сердечко раньше шалило?

– Нет… Но пульс часто вот так… дышать нечем.

– А сознание теряли?

– Нет, никогда.

– Инсульт, инфаркт у кого-нибудь были в роду?

– Не знаю… Мать умерла молодой, но от чего…

– Не знаете, от чего мать умерла? – удивился первый медбрат, подняв голову от бумаг.

– Меня из интерната забрали.

Соня поймала ошарашенный Димин взгляд – ах, да, он же думал, что их с Анькой мать умерла лишь недавно.

– Может, в больницу её? – с сомнением спросил чернявый.

– Нет, пожалуйста… не надо! – взмолилась Соня. – Не выношу больниц.

Медбратья переглянулись.

– Не надо в больницу, – глухо сказал Дима. – Я сам всё… только скажите…

– Ладно. Сделаем ей пока укол, пусть поспит. Горло чистое, вроде не грипп.

Тот, что оформлял документы, оставил бумаги, подошёл и внимательно посмотрел на Соню.

– По-моему, просто нервное истощение, – объявил он и повернулся к Диме. – Чё ж ты жену так довёл, а?

Дима только виновато смотрел, соглашаясь со всем сказанным – и про жену, и про то, что довёл.

– Дау неё ещё устройство такое… по астеническому типу…

– продолжал лысый. – Даже на свой возраст не выглядит – я бы ей двадцать пять дал, не больше. Нервная девочка, да?

– Следи за базаром! – вздёрнул подбородок Дима. – Она не нервная.

– Ладно, не заводись, – беззлобно махнул рукой тот.

– Не надо в больницу, – повторила Соня.

– О’кей… Если будет соответствующий уход… Значит, так, – медбрат повернулся к Диме. – Одну не оставлять, повысится температура – делай влажные обтирания, с уксусом или водкой. Питья побольше. Станет хуже – вызывай опять. Но, думаю, всё обойдется. Поправится, своди жену к кардиологу. Понял?

– Да, – сосредоточенно кивнул Дима.

– Больничный нужен?

– Нужен, – решительно заявил он.

– Тогда мы сейчас оформим бумагу, а в понедельник или врача вызови, или сами в поликлинику дуйте – по состоянию.

Лысый снова принялся за документы, а его напарник отправился слоняться по квартире, ушёл на кухню, потом вернулся.

– Видали, там у вас под окном – миллион алых роз прямо. Почти засыпало уже – столько бабок на ветер!

– Не волнуйся… – кивнул лысый, не отрываясь от писанины, – художник, видать, не из бедных, небось, дом и холсты не продал. Тысяч на пятьдесят цветочков-то… А то и больше.

– Повезло же кому-то! Романтик, да ещё при деньгах, – хмыкнул чернявый.

Они ещё пару минут пересмеивались, забыв про Соню. Один спросил другого, чем тот пожертвовал ради любимой женщины. Тот ответил – как чем? Женился! Мол, вся жизнь коту под хвост. Наконец, оба покинули дом, и Соня вздохнула с облегченьем.

Дима вышел, вернулся со свеженамоченным полотенцем, провел им по её лбу, шее, плечам. Но на большее не решился. Соня чувствовала, как дрожат его руки.

– Ну вот… космические пираты исчезли, – вдруг сказала она. – Ты меня всё-таки спас.

У неё даже нашлись силы улыбнуться. Дима шутку не поддержал.

– Да… я не бедный художник, всё не продал, – тихо произнёс он. – Но я жизнь за тебя отдам.

Соня быстро задремала после укола, а потом глубоко уснула. Когда она очнулась, то долго не могла ничего понять. За окном ещё не стемнело, но стало как-то неярко – день перевалил за половину. Однако в комнате ничего не изменилось. Дима по-прежнему сидел рядом и держал её за руку. Соня почувствовала себя совсем здоровой, она резко села, но тут же поняла, что поспешила. В голове загудело, и она прислонилась к спинке дивана.

– Я мерил тебе температуру, тридцать шесть ровно, – сказал он. – Вот сбили так сбили…

Соня подумала, что, возможно, ей делалось и влажное обтирание, но решила об этом не спрашивать. Дима встал и подложил ей под спину ещё одну подушку. Одним коленом он опёрся о диван и нерешительно замер – то ли отойти, то ли сесть рядом. Всё-таки сел прямо к ней на постель и нежно, почти просительно притянул Соню к себе. Её голова сама упала ему на плечо. Он тут же обхватил Соню обеими руками и порывисто прижал.

– Сонечка, Соня… маленькая… я всё для тебя сделаю… – шептал он. – Отдай мне, отдай свою болезнь… Пусть она уходит от моей девочки, я её прогоню… не пущу к тебе больше… никакое зло… не пущу…

Он тяжело дышал и явно удерживал себя от более радикальных объятий, только несколько раз ласково коснулся губами её виска. Казалось, он хочет передать ей все свои силы, всю свою нежность.

Соня по-прежнему не могла ни о чём думать – плохо или хорошо то, что происходит. Пусть он будет рядом, остальное пока не важно. Даже в таком состоянии, как сейчас, она остро ощущала его присутствие, чувствовала, как её тело тает, растворяется рядом с ним. И ничего более настоящего сейчас быть не могло. Никого, кроме Мити, у неё нет – никого роднее и ближе, словно они родились вместе. Она снова невольно подумала, что так покойно ей было только под крылом Мары. Когда Соня болела, мать позволяла себе быть ласковее, чем обычно. Вот так она и бормотала ей на ухо: «У волка заболи, у Кощея заболи, у фашистов заболи – а у моей девочки не боли, не боли, не боли…» И боль всегда отступала! А потом они уже по очереди начитывали эти слова над маленькой Анечкой…

Соня встрепенулась:

– Анька. Ты её встретил?

Как только она вспомнила про сестру, ей стало больно и холодно. Запахнув повыше халат, Соня попробовала отодвинуться. Дима тотчас же отпустил её, тревожно всматриваясь ей в глаза, словно пытался понять, не перешёл ли некую грань, не вырвется ли она теперь навсегда.

– Анька убежала куда-то, – ответил он. – Мы на лестнице с ней…

– Нет, до того! – перебила Соня.

– А, ясно, – торопливо закивал он, радуясь, что она говорит с ним. – Анька шла с каким-то парнем, волосатиком. Я его не знаю. Небось, из ночного клуба.

– А ты – что делал ты? Где стоял?

Соне надо было представить всё – как это выглядело глазами сестры. Он помрачнел.

– У подъезда.

– Я тебя в окно не видала.

– Под козырьком. Я… я не знал, где этот. Просто ждал, чтобы кто-то вышел – ты или он…

Дима прервался, и оба замолчали. Соня не хотела и не могла сейчас говорить ни о чём, что происходило между ними всё это время, и особенно про Женю.

– И что – что они говорили? – первая подала голос Соня. – Анька с Костиком?

– Да он вроде звал Аньку к себе. А она – нет, мне к сестре надо.

– А как она это сказала, как? Зло, расстроено? Как? – Соня сверлила его взглядом.

– Нет… мирно, нормально. Даже вроде заботливо.

«Значит, – подумала Соня, – Женя сдержал обещание, позвонил Аньке».

– А потом?

– Ну… волосатик ей тут говорит – смотри…

Дима снова осёкся, но Соня кивнула – значит, Костик показал Аньке на цветы.

– А она?

– Остановилась. Потом оглянулась, меня увидала. Сначала к этому своему обратно метнулась, а потом передумала и снова в подъезд рванула. Мимо меня – как будто со мной незнакома. Я ей: привет, а она споткнулась на ступеньке и прямо мне под ноги грохнулась. Я, конечно, её поднимать, парень тоже… А она, как одержимая, вскочила – и наверх. Хиппи её постоял и ушёл.