Читаем без скачивания Гнездо над крыльцом - Леонид Семаго

Касатка — не только деревенская ласточка, хотя это название давно стало книжным; есть еще касатки: дальневосточные утка и мухоловка. В нынешнем правописании каким-то образом не столь давняя косатка стала касаткой: ведь народное название дано птице за две длинные косицы в хвосте. Конечно, в деревнях и селах касаток больше, но каким-то парам по душе город. Не из-за недостатка места в деревне гнездятся эти ласточки в боксах больших гаражей, в механических мастерских, в цехах заводов, депо, то есть там, где минуты тихой не бывает не только днем, но и ночью, где люди глохнут от беспрестанного стука и лязга, где сверкает слепящая электросварка. Кажется, в такой обстановке и часа не вытерпит тот, кто привык к сельской тишине, непременно произойдет у него нервное потрясение от грохота, света, вонючей гари. Но, вырастив в таких условиях первых птенцов, касатки не опешат исправить ошибку, не ищут тихого местечка, а спокойно выращивают там и вторых.

Удивляет гнездование касаток под железнодорожными и автомобильными мостами, где к постоянному грохоту добавляется сотрясение от проносящихся грузовых и пассажирских поездов и тяжелых трайлеров. И ничего. Из гнезд вылетают нормальные птенцы.

Где еще могут строиться деревенские ласточки? Под землей. Сколько сел по Дону было сожжено в войну дотла. Не уцелело ни одного дома, ни сарая. Только названия остались. А ласточки весной прилетали и лепили гнезда под сводами каменных погребов.

Но находятся и среди них такие, которые ищут безлюдные места и гнездятся по щелям известняковых и доломитовых обнажений на правобережных притоках Дона, по меловым обрывам. Гнезда этих отшельников недосягаемы ни сверху, ни снизу, как гнезда обитателей скал.

Казалось бы, жизнь касатки известна до мелочей, и нового о ней узнать нечего. Но разве это не новость, когда включаешь в темной комнате лампу, а перед тобой живая птица, у которой впереди совсем не легкий день. И даже неловко станет, что разбудил ее невзначай. И настолько по-домашнему вела себя та ласточка, что я не удивился бы, если бы она прощебетала: «Погаси, пожалуйста, свет. Ночь и без того коротка».

Многие необычные встречи с животными помнятся мне еще с тех пор, когда и в мечтах не было желания стать зоологом, хотя все тома старого и нового изданий А. Брэма были перечитаны с таким же интересом, как «Айвенго», «Тиль Уленшпигель» и «Тарас Бульба». Были случаи смешные, пугающие, таинственные, разгадка которым находилась много лет спустя. Об одном из них, происшедшем лунной июльской ночью 1943 года, я пишу по прошествии сорока пяти лет, хорошо помня все обстоятельства до мелочей.

Когда фронт откатился от Воронежа на запад, в пустой, сожженный и взорванный город из окрестных сел стали возвращаться жители, неся и везя на саночках уцелевший скарб. И хотя возвращались на пепелища, а не на новоселье шли, кошки были нужнее всякой другой живности, потому что развалины, солдатские блиндажи и землянки, окопы были владениями отъевшихся крыс. Топот и писк этих зверьков слышался из каждого подвала. Снег был истоптан ими, как на скотном дворе. Днем они еще остерегались шнырять открыто, зато ночами не боялись ничего. В жилье, где светились крошечные коптилки, темными углами владели крысы.

Пришло лето, и множество грызунов переселилось на свежий воздух. Но легче от этого не стало, потому что к одному злу прибавилось другое: на людей набросились расплодившиеся в крысином раю блохи. Смотреть фильм в восстановленном под зрительный зал фойе единственного кинотеатра приходилось, поджав ноги.

Летом стали привозить в город котят и кошек, но стоили они очень дорого. Денег не брали, меняли их на соль и хлеб, расхваливая как самых лучших крысоловов. Но один из этих истребителей крыс в первую же ночь пришел в такой ужас, что до света просидел, завывая, на шкафу. Однако сила против серой напасти нашлась и стала быстро опустошать крысиные ряды.

Охранять в городе тогда вроде нечего было, но война гремела недалеко: за Доном слышались раскаты бомбежек, и по ночам на улицах дежурили добровольные патрули. Доверяли это дело и подросткам, пока не начался учебный год. И одна из июльских ночей запомнилась мне совсем невоенными событиями.

Поблескивали в лунном свете оборванные провода. Было видно, как иногда по булыжной мостовой перебегала улицу крыса. Тишина. Ни собака нигде не тявкнет, ни петух в полночь не прокукарекает. И вдруг чуть наискосок от одного тротуара к другому через дорогу быстро проползла, не извиваясь, толстая огромная змея. Тускловато поблескивали ее бока и спина, на миг зловещими, зелеными огоньками вспыхнули глаза. Хотя и была она не более трех метров длиной, мы ее восприняли как чудовище. Никто не осмелился бросить в нее ни камень, ни палку, но всем троим показалось, что она негромко и сдержанно кудахтала.

Утром над нашим рассказом только посмеялись: мол, это вам не Африка, где и не такие змеи ползают. Что-то невероятное, виденное и описанное одним человеком, чаще всего принимают за небылицу, и в конце концов время может заставить его самого усомниться в действительности того, что он наблюдал. Но мы-то втроем видели зеленоглазую, кудахтавшую змею. Прямо как у Бажова в его сказах о Полозе. А тут еще слух прошел по городу, что из проезжего цирка или зверинца сбежал огромный удав, который поселился в садах у реки и нападает там на тех, кто ходит купаться вечером.

Наш дом сгорел дотла. Остались от него только две печи в потрескавшихся изразцах и без труб. Мы с братом аккуратно разбирали их на кирпичи, чтобы сложить времянку. И когда вынули духовку, нашли под ней полузасыпанное глиной гнездо. Это было не крысиное жилье, потому что были там останки съеденных кем-то крыс: обрывки шкурок, высохшие хвосты и лапки. Кто-то сказал, что это крысиный волк — такая крыса, которая своих убивает и ест, а кто-то предположил, что жил там хорек. Поверили в «волка», потому что считали хорька лесным зверем.

Разгадка пришла четырнадцать лет спустя. Понадобилось вывезти со двора кучу железного хлама, пролежавшего все это время на месте бывшего дома. Когда начали ее разбирать, почудилось, что под перержавевшим старьем сидит кто-то живой. И на самом деле: оттуда доносился прерывистый шорох, неясное цыканье или чмоканье. А на земле рядом были натоптанные тропки и маленькая площадка без травинок. Хотелось тут же выяснить, кто копошится внутри этого утильсырья. Но спинки и остовы кроватей, сцепившиеся с обручами, матрацными пружинами, простая и колючая проволока сделали кучу неразбираемой. Под вечер, едва скрылось солнце, пришла разгадка и таинственных звуков, и зеленоглазой змеи.