Читаем без скачивания Кто хоть раз хлебнул тюремной баланды... - Ханс Фаллада

— Господин Зайденцопф даст вам монетку на бензин, у Минны возьмете тряпку и масло для швейной машины.

Полчаса спустя Куфальт сидит перед миской с бензином, в которой отмокают рычажки от машинки: руки его в лиловой краске от машинной ленты и в черных пятнах от грязного масла.

Едва он приступает к чистке шрифта, как в дверях появляется Минна:

— Новенький пусть идет полы натирать.

— Как же так? — протестует Мергенталь. — Он сейчас занят, у него срочная работа. Пусть пойдет господин Беербоом.

— Госпожа Зайденцопф сказала, чтобы пришел новенький. Беербоом плохо натирает. Если новенький не придет, я ей скажу, что это вы его не пускаете!

— Ладно, идите натирать полы, — говорит Мергенталь Куфальту. — Только вытрите руки тряпкой. Скоро вернетесь.

Это «скоро» длится, однако, полтора часа. Под неусыпным контролем косоглазого цербера — сестры Минны — Куфальт натирает полы во всех спальнях, в прихожей и всю лестницу.

— А почему вы сами не натираете полы? — вежливо интересуется Куфальт.

— Еще чего! Очень надо убирать за всякими! Я обслуживаю только Зайденцопфов!

Под конец выплывает дебелая госпожа Зайденцопф в пышном пеньюаре, и Куфальт приветствует ее со всей изысканностью, на какую только способен:

— Доброе утро, сударыня! Надеюсь, хорошо почивали?

Но госпожа Зайденцопф не чувствует скрытой в вопросе иронии и потому милостиво роняет:

— Что ж, для начала неплохо. Но впредь, Минна, пусть тщательнее трет по углам.

Потом Куфальт возвращается за свой стол и принимается тереть щеткой шарниры. Работа близится к концу, когда на пороге комнаты вновь вырастает Мергенталь, у которого, видимо, только и дела, что сновать взад-вперед между бюро и кабинетом Зайденцопфа. и возвещает:

— Господина Куфальта и господина Беербоома просит пожаловать господин Зайденцопф!

Отец всех и каждого восседает в своем люстриновом пиджаке за огромным письменным столом:

— Итак, мои юные друзья, вы оба приступили к работе. Желаю успеха! Сколько у вас сейчас денег, Куфальт?

Куфальт буркает сквозь зубы, поскольку задето самое больное место:

— Сами знаете. Три марки.

— Покажите-ка мне ваш кошелек! Так, все правильно. Раз деньги на месте, значит, вы — человек чести. А у вас что, Беербоом? Не надо ничего говорить, просто покажите. Пусто? Где же ваши три марки?

— Утром нечаянно в клозет уронил.

— Беербоом! Господин Беербоом! Сын мой, Беербоом! Ну как мне поверить этому?

— Ну, не проглотил же я их, в самом деле! — переходит в наступление Беербоом. — И вообще — сидишь тут, как в капкане, носу за порог не высунешь, — где же деньги потратить? Думаете, отдал их вашей Минне за ее красивые глазки?

— Нет, не Минне. Вы дали их Бертольду.

На секунду Беербоом смешался.

— Бертольду? Какому еще Бертольду? А, этому старому перечнику? Чего это ради стану я отдавать какому-то пьянчуге свои последние деньги? Уронил нечаянно в унитаз. Еще попробовал было рукой достать, можете убедиться своими глазами, весь локоть раскровянил об трубу.

Беербоом делает движение снять пиджак.

— Бросьте, Беербоом, — останавливает его Зайденцопф, не скрывая презрения. — Я в курсе дела. Теперь не скоро получите у меня деньги. Итак, Куфальт и Беербоом, сейчас я отпущу вас в город одних…

— Вот как?

— В самом деле?

— Это будет ваш первый выход на свободу…

Дверь отворяется, и в комнату входит светловолосый молодой человек.

— О, простите, господин Зайденцопф, я, вероятно, помешал…

Отнюдь, господин Петерсен, наоборот, вы весьма кстати. Разрешите представить вам наших новых постояльцев. Это господин Беербоом, он у нас с позавчерашнего дня, а это — господин Куфальт, наш гость со вчерашнего вечера. Надо вам сказать, Бертольд опять явился, я опять пожалел его, и он опять меня разочаровал. Нынче утром я сижу и жду, когда он придет клянчить у меня денег — без этого он ведь никогда не уходит, — и в тот момент, когда мне… когда я… когда мне пришлось ненадолго выйти по естественной надобности, он воспользовался моим кратковременным отсутствием и удрал. Боюсь, что он прихватил с собой деньги нашего питомца Беербоома.

— Украл?

— Да нет же! Мои деньги провалились в унитаз!

— Оставим этот разговор! Мои юные друзья, господин, которого вы видите перед собой, — его зовут Петерсен, — ваш друг и брат, ваш защитник и советник. Он… — Зайденцопфа понесло, и дальше он говорит без пауз, как по-писаному: — Господин Петерсен — молодой человек с общественным темпераментом, прочными моральными принципами и высокой нравственностью. Он составит вам компанию, будет жить вместе с вами, обедать и вообще во всех отношениях станет вам другом и защитником. Вечера н воскресенья он будет проводить в вашем обществе, будет стараться создавать атмосферу высокодуховного общения и влиять на вас в сторону нравственного усовершенствования в тех пределах, в которых вы сами сочтете это приемлемым. Он сдал экзамен на звание учителя народной школы и теперь уже четвертый семестр изучает политическую экономию в университете. После работы в приюте у него остается достаточно времени для научных занятий. Пожмите друг другу руки, господа.

Они подают друг другу руки.

— Господин Петерсен, я собираюсь послать этих господ одних в город. Вы не возражаете?

— Разрешите узнать: с какой целью?

— Им надлежит отметиться в соответствующем полицейском участке.

Петерсен благожелательно улыбается:

— Нет, господин Зайденцопф, я не возражаю.

— И вы полагаете, что и господин пастор Марцетус не будет меня упрекать за это? То есть за излишнюю доверчивость?

— Уверен, что не будет. Можете спокойно отправить их одних. Они не обманут вашего доверия.

— Вот видите, — уже на улице говорит Беербоом Куфальту, — этот тип Петерсен — или как его там — еще один надсмотрщик, а попросту — шпик, приставлен следить за нами. Черт бы его побрал!

— А мне он даже понравился. Так мило смеялся одними глазами, когда папаша Зайденцопф произносил свою речь.

— И Волосатика пускай бы черт побрал! Даже истории с моими собственными деньгами не верит.

— А вы на самом деле их выронили?

— Отнюдь. Я их дал Бертольду. Думаете, он мне их вернет?

— А зачем же тогда дали?

— Чтобы пустить в оборот. На эти деньги он добудет морфий, а прибыль разделим пополам.

— Этой прибыли придется долго ждать.

— Мне нужны деньги, Куфальт, я не могу жить без гроша в кармане. Не одолжите ли мне одну марку?

— Зачем вам сейчас деньги?

— Просто так. Чтобы знать, что в кармане что-то есть. Можно будет выпить на них по кружке пива. Я угощаю.

— Зайденцопф зацапал у вас, наверно, кучу денег. Как-никак накопилось небось за столько-то лет.

— Да, денег у меня куча. Девяносто марок.

— Что-о? Всего девяносто марок за одиннадцать лет отсидки?

— Ну, сначала была инфляция, так что плакали все наши денежки. Получили всего по тридцать марок возмещения за все, что набежало за годы в тюрьме. А потом уже неохота было копить, только и ждал, что будет амнистия. А ее так и не было. Ну тогда у меня и вовсе всякая охота пропала.

— Девяносто марок уплывут, не успеешь оглянуться.

— Нет, девяносто марок — это куча денег. Дали бы мне их в руки, уж я бы развернулся. Знаете хоть, сколько тут девочкам платят? Не за всю ночь, а так, по-быстрому…

— Понятия не имею.

Они идут дальше. Дует приятный ветерок, деревья одеты свежей листвой. Улица, на которую им надо свернуть, отходит от главной под острым углом. Так приятно, переходя на другую сторону, глядеть вдоль длинной, играющей всеми цветами улицы, уходящей далеко вниз. Прямо перед ними оказывается бензоколонка, выкрашенная в огненно-красный цвет.

— Вон та девушка посмотрела на меня.

— Почему бы и нет? Вы мужчина хоть куда.

— Вы так думаете? Как по-вашему, — могу я рассчитывать на успех у женщин? Ведь я брюнет, а женщины, говорят, любят брюнетов. Вот только цвет лица у меня того… Как вы думаете, стоит попросить у Волосатика денег на облучение кварцем? В тюрьме сказали, будто от него цвет лица быстро приходит в норму.

— Думаю, не стоит. Теперь вы ведете другой образ жизни, чем в тюрьме, так что цвет лица сам собой исправится.

— Гляньте-ка сюда, Куфальт, премиленькая кафешка, скажу я вам. И наверняка с женской обслугой. Одолжите мне две марки и зайдем на минутку. Я угощаю.

— Сперва надо отметиться в участке, — урезонивает его Куфальт, который в эту минуту кажется сам себе мудрым и опытным, как старый дед. — С двумя марками в таком кафе и делать нечего.

— А вдруг одна из девушек влюбится в нас и платить вообще не придется.

— Господь с вами! Этого еще не хватало!

— Разве у вас уже есть девочка? Возьмете меня с собой, когда к ней пойдете?