Читаем без скачивания Он строит, она строит, я строю - Любовь Каверина

Так несправедливо: ведь люди не виноваты, что живут только в своей стране. И потом у нас тоже уже немного заграница — вон газ провели! Чиркнул спичкой — и никакого «бескультурного» чада от керосинок!

Как долго 32 трамвая нет. Можно совсем окоченеть, пока ждешь.

А у меня вкус есть? Нет. Но если бы и был, куда мне в платьях, сшитых со вкусом, ходить? Детям вкус не нужен: ни советский, ни заграничный. У них другая страна и другая одежда.

Наконец— то! Тридцать второй! Кажется, не очень забит.

И маме вкус не нужен. Потому что она молодая и красивая. Когда она сшила бордовое платье в ателье, папа иронически улыбнулся — мещанское, а Художник, когда пришел в гости, сказал, что оно очень простое и милое. Художник лучше знает, ему вкус не просто так, а для работы нужен.

Мне вообще Художник больше всех папиных знакомых нравится: он даже меня, когда я вляпываюсь в какую-нибудь неловкость, старается загородить от всех шуткой. Наверно, он понимает, что дети с их дурацкими руками, ногами, косицами вообще не подходят для общества гостей.

Как в Елисеевском пахнет! Кофе и еще чем-то очень вкусным, чего ты никогда не пробовал. Конечно, Елисеевский — это не гастроном на Лесном. Сюда до Революции приходили дамы в длинных платьях и белых шубках. Как во дворец. Только смешно, если такая дама начинала покупать четыреста граммов ветчины, пятьсот граммов осетрины, триста граммов швейцарского сыра. А по килограмму брать — в чем она все это потащит? Не в муфте же? Нет, конечно, у богатых, раньше все покупки делали кухарки. Только зачем кухаркам витражи и люстры? Не все ли равно очередищу отстаивать — с люстрой или без люстры?

Ноги устали. Интересно, почему бы в таком роскошном магазине не придумать длинные извилистые скамеечки, на которых можно в очереди сидеть?

— Девочка, ты что заснула, выбивай!

«Выбивай, выбивай», а что выбивать, когда половины продуктов по списку нет. Папа опять скажет, что я недобросовестная. И он будет прав — ведь нашу обычную еду гостям не поставишь. Потому что гости — это как бы возвращение в прошлый век, когда вот такие как у меня мама и папа жили… ну, не во дворце, конечно, а в целой отдельной квартире. У них были горничная и повар. Мама была дамой и развлекала гостей беседой и туалетами.

Только зачем мы революцию делали, если хотим вернуться в прошлое?

— Ну, голуба, похвастай, что ты нам в Елисеевском раздобыла. Не густо. Ладно, ничего не попишешь. Давай мы для начала комнату в порядок приведем.

— Мы уже вчера с мамой все вымыли.

— Чистота — добродетель неоспоримая, но нам нужно оформить комнату, чтобы она выглядела интеллигентно. Та-ак, сервизы мы из-за стекла вынем, а сложим туда книги. Чемоданы спрячем за тахту. Тахту задвинем за шкаф. Зеркало засунем на тахту — там его будет не видно.

Понятно. Интеллигентная комната — это такая комната, из которой выброшена спальня, столовая, детская, и оставлен только кабинет.

— Пап, можно я пойду помогать маме готовить?

— Успеешь. Подай-ка мне вон ту кипу журналов. И отнеси маме розовый сервиз.

— А-а, помощница пришла, я тут без тебя совсем закрутилась. Давай, доча, начинай салат с крабами. Картошку старайся резать крохотными ровными кубиками, а яйца еще мельче.

Понятно. Для гостей из комнаты нужно выбросить три комнаты. И маме из себя придется тоже выбросить три человека: посудомойку, кухарку и официантку.

— Мам, вдруг мы не успеем?

— А ты поторапливайся. Вытирай тарелки, раскладывай на них осетрину, ветчину, сыр. Жаль, ты икры не купила.

— Вы что это, красавицы, еще в халатах? Ну-ка одеваться, я сам все разложу по тарелкам и украшу.

— Мам, что мне надеть?

— Серенький бархатный свитер, который папа привез.

— Он мне мал.

— Ничего, поддерни рукава повыше. Нужно будет походить с тобой по магазинам, поискать что-нибудь поприличнее.

А что нужно из меня выбросить, чтобы я подошла для гостей? Та-ак! Не сутулься — выпрямляюсь. Ходи легкой походкой — перестаю шаркать ногами. Не влезай в разговор взрослых — молчу. Грязную посуду выноси, никого не испачкав — есть. Ничего не разбей — буду осторожна. Что-то многовато получается.

— Мам, можно, я сразу лягу спать за шкаф — я устала?

— Ничего, немного посидишь с гостями. Тебе пора приучаться. Индейка! Беги скорее, загляни в духовку!

— Пап, на сколько человек накрывать?

— На девять персон.

— Вы сначала фильмы смотреть будете?

— Прежде всего — пища духовная. Чревоугодие — великий грех, дщерь моя.

Ага, девять минус три — остается шесть: Художник с женой (почему-то не говорят — учительница с мужем), Писатель — он пишет книги для детей — с женой, и режиссер с женой-актрисой. Значит так: я выхожу, нет, не из кухни с подносом, а просто выхожу, в длинном вечернем платье и со страусовым веером: «Добрый день, вы читали новый роман в „Иностранной литературе?“. Ах, какой прекрасный американский фильм я недавно посмотрела. Нет, что вы, не „Тарзан“, „Тарзан“ — это для детей и мещан, это было настоящее произведение искусства!»

— Звонок! Я пошел принимать гостей, а вы тут, девочки, быстро, но, не суетясь, заканчивайте.

Нет, я не могу, как мама, быть и дамой и служанкой сразу. У меня все из рук падает, отвечаю невпопад. Я же говорила: дети не подходят для гостей. Отпустили бы меня сразу за шкаф спать.

Мама нашла бабушке комнату в Ленинграде.

— Мам, почему только одну, ведь бабушка меняла целую квартиру?

Сравнила: то Калинин, а то Ленинград. По Ленинградским нормам комната просто прекрасная: Кировский проспект, кругом парк, в квартире всего двое соседей. Ты даже не представляешь, столько закопченных трущоб я исходила, пока эту комнату нашла.

Да— а, комната у бабушки, может и хорошая, только она в ней не живет. Не успел папа уехать на гастроли, как она перебралась к нам.

Теперь после школы не очень-то почитаешь. Если бабушка готовит обед, попробуй, возьми книгу в руки — сразу услышишь:

— Опять в книгу уткнулась, когда в доме делов полон рот. Нет, моя милая, так ты нипочем замуж не выйдешь — мужья не любят, чтоб в доме все кверх дном, а жена носом в книжку торчала.

За— амуж, подумаешь. Не очень-то и нужно. Готовить эти бесконечные обеды? Кто их только придумал: первое, второе, третье, первое, второе, третье… А потом посу-уда! Если это до революции придумали, то там одни люди готовили, а другие ели. И было несправедливо. Из-за этих обедов и революция произошла. Не буду я есть бабушкин суп.

— Ишь, чего выдумала, у меня поясница раскалывается у плиты стоямши, а она за столом кривляется. Все силы отдаешь! Только ради ребенка и надрываешься, а она нос воротит! Уйду от вас к чертовой матери и не приду больше!

Странно у бабушки выходит: будто я — это одно, а ребенок — совсем другое. Получается, что дети (только не я) — господа, и на них приходится работать?. Но я ведь не хочу быть госпожой, я не хочу чтобы на меня работали?

— Опять в книгу уткнулась, никакой культуры не понимает.

— Это не в книгу, мне же вечером на английский ехать, надо подготовиться.

— Вот и я говорю: незнамо на что деньги тратят, а живут хуже людей — срам посмотреть! Бабка не приедь, шкаф для одежи им не купи — так они бы всю жисть, платья по углам распихивали.

Нет, не понимает бабушка, что наша комната для ее уюта неподходящая. Ну, вот зачем она папины чемоданы взгромоздила один на другой? Зачем покрыла их старой кружевной скатертью? В такую комнату не только гостей или Арта пригласить нельзя, но даже Ася и та смеяться будет.

— А диван — полюбуйся. Этому старью незнамо сколько лет. Я его еще до войны на барахолке купила, когда твоя мать в Ленинград учиться приехала. У батьки ейного, деда твово, уже семья новая — сам четверо, да еще дочка из Калинина — куда всех спать-то положишь? Пришлось бабке твоей, то есть мне, раскошеливаться.

— Зря бабушка, ты новый диван покупаешь. Старый диван на нас столько лет работал, а мы его раз и выкинем. Лучше бы холодильник, как у Елены Яковлевны, купить. Знаешь, как он довольно урчит, когда ему в брюхо затолкают мяса, колбасы, яиц!

— Глупости. Что мне деньги с неба валятся? Я на четыреста пятьдесят рублей пенсии живу, что мне в твой холодильник заталкивать? Небось будет чего поесть, я и без холодильника знаю, куда положить.

— Зато не испортится.

— У меня не испортится. Это у вас тут на старости лет все с ума посходили: одна кобеля с теленка откармливает, другая мужика деревенского в два раза моложе себя к каждому кусту ревнует! Тьфу, смотреть противно!

— Бабушка, знаешь, мне какой сон про Ксению приснился? Будто сплю я на раскладушке. Вдруг за стенкой у Ксении что-то — трах! — и стекло посыпалось. Думаю, чем же это бьют? Табуреткой по окнам? Вдруг опять — трах, будто железную кровать подняли и шмякнули об пол. Неужели Ксению муж убивает? Почему же не слышно крика? Встаю, чтобы позвать маму, а в комнате никого нет. Крадусь к двери, прислушиваюсь… Может, просто так грохотали, передвигали что-нибудь? Опять трах! Убил! Выскальзываю в коридор. Ксенина дверь распахнута. Какое-то тряпье на полу валяется, а из под него растекается кровь. Ксенин мужик рыскает под матрасом, ищет,где она спрятала деньги. Мне бы нужно прошмыгнуть на кухню, будто просто так в туалет иду, а самой позвонить 02. Но никак не оторваться от двери — ноги к полу приросли. Вот-вот он голову из-под матраса поднимет, меня увидит…Плачу, кричу со всех сил: «Позвоните в милицию!» А звук совершенно не слышен. Так и проснулась от своего жуткого беззвучного крика.