Читаем без скачивания Провокатор (СИ) - "Д. Н. Замполит"

Мы не торопясь разлили по первой, чокнулись сверкающими гранеными рюмками, выпили за знакомство и обстоятельно закусили. Мужики ели несуетливо, старательно показывая, что не голодны, но выставленное угощение уважают. Еще бы, городские настоящей смирновской привезли, сам американский инженер за руку поздоровался и за стол с ними сесть не погребовал.

После второй, когда все немного насытились, перешли к делу. Мы-то все обговорили заранее, и я отдал инициативу в разговоре молодежи.

— Сколько в лучшие годы урожай снимаете? — начал Савелий

— Сам-шесть, — ответил Никифор Рюмкин, двоюродный дядька Мити и старший из кузякинцев.

— Ой, не привирай, Василич, сам-пять, да и то, только раз на моей памяти было, — тут же поправил его мелкий и шебутной Давид, тоже Рюмкин.

— Ну сам-пять, — степенно согласился Никифор, — но бывало и сам-шесть.

— А сколько в образцовом хозяйстве у Мекков снимают? — продолжил Губанов.

— Сам-пятнадцать, — завистливо сказал третий из мужиков, Василий Баландин, — ну так у него и сеялки и плуги немецкие и кони нашим не чета.

— А земли сколько у каждого?

Это был больной вопрос. Три десятины ни разу не чернозема на семью — и вертись как хочешь. И вертелись — уходили в города на заработки, занимались ремеслами, землепашествуя лишь по необходимости.

— Десятины по три, некоторые еще пару-тройку в аренду берут.

— А почему так получается, что с одной вроде бы земли у вас еле-еле сам-пять, а рядом — сам-пятнадцать? — я решил что хватит ходить вокруг да около. — Причем не только здесь, вон, на Волге точно так же, у наших сам-десять, а у немцев-колонистов — сам-тридцать!

— Так то немцы! — дружно загалдели сельские. — Оне все по порядку делают! У них агроном же! Наделы большие, чересполосицы нет.

В голосах сквозило неподдельное возмущение и искрення зависть.

— А что вам мешает? — гнул в нужную сторону Савелий.

— Эка, сказанул. У нас-то полоски по десятине в лучшем случае, да каждый сам себе на уме, — возразил четвертый, самый мрачный из всех, Павел Свинцов.

— А если объединить и обрабатывать сообща?

— Так передеремся же! — хмыкнул Свинцов. — Оно завсегда так случается. Каждый же свое гнуть будет! И агронома у нас нету!

Савелий с легкой насмешкой поинтересовался у него:.

— И что, выходит вас силком к собственному довольству тащить надо?

Мужики насупились и замолкли, Никифор помял бороду и наконец выдал:

— Нда, выходит, что без начальника никак…

— Мужики, а вот послушайте, что я вам предложу, — влез в разговор и я, отставив тарелку с дымящейся вареной картошкой и показывая на Митю. — Вот вам сидит целый агроном в начальники. Это раз. Вы собираетесь в артель. Это два. Выкупные платежи я беру на себя, но только если вы Дмитрия слушаться будете и никакого раздрая у вас не будет. Это три. Мы считаем, что сам-шесть можно получить уже в первый год, на это и рассчитывать будем. Это четыре.

— А непогода? А вымерзнет или градом побьет? — загалдели кузякинцы.

— Все, что недоберете до сам-шесть, я возмещу. И вообще все возможные убытки и протори в этот год я беру на себя, но за это чтоб слушались как отца родного и никакого своеволия. Еще раза два в месяц будет приезжать ветеринар, смотреть за вашей живностью.

— Че, такой же молодой? Да что он знает? — фыркнул Павел.

— Знает-знает. А чего не знает, у своих учителей спросит.

Кузякинцы замолчали. Видимо в головах крестьян начали крутится колесики и щелкать счеты — при таком урожае можно вздохнуть, да еще если выкупные не платить…

— Не, не выйдет, — после раздумья высказался Никифор Рюмкин.

— Почему же?

— Да кулаки наши не допустят, чтобы мы из ярма вылезли. Как начнем выбираться — сразу должок предъявят и все, поминай как звали, — с этих слов Синцов, у которого были свои счеты с деревенской “элитой”, еще больше помрачнел и начал ковырять блин вилкой.

— И много деревня должна?

— Ну… я три рубля, да Никифор пять, Давид, ты сколько? Тоже пять? — долгов Павел насчитал рублей сто пятьдесят на всю деревню.

— Ладно, выкуплю я эти долги, — даже без патентных доходов такое я потянуть смогу.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

В глазах мужиков плеснулось недоверие. Еще бы, что-то дядя слишком добрый, не иначе облапошить собрался. Был бы я посторонним — послали бы нахрен и все, но за меня были свой для мужиков Митя и несбыточная мечта вырваться из нищей жизни. Так что спросили они почти в один голос:

— А тебе, анженер, зачем это надо?

Выкладывать идеологически верную причину о создании строя цивилизованных кооператоров было явно неуместно, поэтому пришлось озвучить более приземленную версию.

— Дело затеваю в Москве, большое, для него продовольствие нужно. На перекупов надежды нет, в любой момент могут цены вздуть или продать на сторону.

— Так купи землицу да и дело с концом!

— Я американец, мне не продадут, нельзя. Вот и приходится придумывать, как вывернуться. Артель же — нам всем выгода. Вам жизнь без долгов, мне поставки продовольствия.

— Хм… а барин что скажет, его же землю арендуем? — продолжал выискивать подводные камни Павел.

— Николай Карлович? Говорил с ним, он мешать не будет, напротив, если у нас получится, он такие артели у себя будет делать — своих путейцев кормить.

С фон Мекком я действительно советовался про кооператив, как только стало ясно, что земля вокруг Кузякино — его и племянника Владимира. С последним, художником-любителем, я пару раз встречался в Литературном кружке, а вот встречу с дядей мне организовал Собко, который, кажется, лично знал всех железнодорожников в стране. Ну, во всяком случае, председателя правления Московско-Казанской дороги он знал точно. Николай Карлович был до кучи членом Русско-Американской торговой палаты, так что мы сразу нашли общий язык. Проектом его заинтересовал, особенно когда я намекнул, что надо будет в случае успеха заменять конское поголовье в артели на тяжеловозов, разведением которых он сильно увлекался.

Два штофа мы с мужиками таки усидели и даже закончили пением песен, к неодобрению тетки. Но до этого успели договорится о том, чтобы к декабрьскому сходу, на котором опять должны переделить землю, подговорить “годных” мужиков и выступить сообща. Главное было сохранить замысел в тайне, чтобы не всполошить кулаков.

В целом — порешили к общему удовольствию.

После кузякинцев собрались и мы, под ворчание тетки что натащили сапогами, неделю не отмыть, но после расчета, когда я к невеликой сумме добавил сверху рубль, нас даже пригласили заезжать еще.

В Москве же меня ждало письмо от Эйнштейна, в котором Альберт доложил об успехах и просил разрешения издавать мини-бюллетень с нашими патентами для рассылки. Подумав, я отписал ему, что лучше в каждое письмо потенциальным интересантам вкладывать листовку-каталог — расходы вообще копеечные, а выхлоп может быть очень неплохой, тем паче, что таких листовок можно вкладывать несколько. Глядишь, кое-какие фирмы и поработают забесплатно нашими агентами-распространителями — раздадут коллегам или знакомым.

***

Зима 1898

Щукин, с которым мы поддерживали контакт после знакомства в поезде и даже пару-тройку раз обедали, прислал билет в театр. К нему прилагалась записка, в которой Гриша меня прямо-таки заклинал “непременно быть” и что в театре сада “Эрмитаж” нас ожидает некое феерическое событие и вообще будет весь культурный бомонд Первопрестольной. Так что несмотря на скепсис по отношению к сценическому искусству вообще и тем более к таковому конца XIX века, декабрьским вечером я отложил в сторону френч и обрядился в цивильный костюм, скроенный более-менее по моим лекалам, то есть несколько более удобный, чем прочие. Галстук, пальто, шапка — и в путь, по выработавшейся привычке все перемещения внутри Садового кольца я делал пешком. По дороге я вспоминал все, что знал о современном театре и надо сказать, что знаний было мало. Где-то краешком проскочила мысль, что как раз сейчас Станиславский создает МХАТ, потом я все-таки сообразил, что прогремевший осенью в Москве спектакль “Царь Федор Иоаннович” был как раз первым спектаклем этого самого “академического”, то есть Художественный театр уже существует. Странно, что Гриша не позвал меня туда — это был один из столпов “культурного проекта”, за который рьяно взялось продвинутое московское купечество. Впрочем, как оказалось, именно туда он меня и позвал, на тумбах в саду висели афиши, на которых было сообщено, что Московский Общедоступно-художественный театр дает нынче премьеру пьесы Чехова “Чайка”, поставленную самолично Немировичем-Данченко и Станиславским, заодно играющим роль Тригорина. Среди прочих исполнителей были указаны Ольга Книппер, это, насколько я помню, жена Чехова и некий Всеволод Мейерхольд — неужто тот самый? Он же вроде помоложе или я что-то путаю?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})