Читаем без скачивания Конец Великолепного века, или Загадки последних невольниц Востока - Жерар Нерваль

Такой взгляд на вещи, совпадающий с восточной верой в судьбу, был изложен рабыне, и я заслужил ее одобрительную улыбку. Я попросил узнать, почему она отказалась есть утром и не исповедует ли она индуизм.

— Нет, она мусульманка, — сказала мне мадам Боном, переговорив с рабыней, — она сегодня не ела потому, что до захода солнца следует поститься.

Я испытал сожаление, что девушка не поклоняется Брахме, по отношению к которому я всегда питал слабость; что же касается языка, то изъяснялась она на чистейшем арабском, а от своего родного языка сохранила лишь несколько песен, или пантун, и я дал себе слово, что попрошу ее их исполнить.

— Ну а как вы будете объясняться с ней в дальнейшем? — спросила меня мадам Боном.

— Мадам, — ответил я, — я уже знаю одно слово, которое выражает полное удовлетворение; назовите другое — противоположное по смыслу. Моя природная сообразительность придет мне на помощь, пока я не овладею языком.

— Так, стало быть, вам уже требуются слова, выражающие отказ?

— У меня есть опыт, — ответил я, — нужно быть готовым ко всему.

— Увы, — сказала мне шепотом мадам Боном, — вот это ужасное слово: мафиш. Оно выражает всевозможные отрицания.

Тогда я вспомнил, что рабыня уже употребляла это слово в разговоре со мной.

ОСТРОВ РОДА

Генеральный консул пригласил меня совершить прогулку по окрестностям Каира. Отвергать подобное предложение было бы неразумно, поскольку консулы обладают всевозможными привилегиями и могут беспрепятственно бывать там, где им заблагорассудится. Кроме того, участвуя в подобной прогулке, я смог бы воспользоваться европейской каретой, что на Востоке удается крайне редко. Карета в Каире — тем большая роскошь, что пользоваться ею для поездок по городу невозможно: только правители и их свита имеют право давить прохожих и собак в тех случаях, когда узкие и извилистые каирские улицы позволяют этим важным персонам пользоваться своим правом. Даже паша вынужден держать кареты у ворот и выезжать в них только в свои многочисленные загородные дворцы.

До чего же забавное зрелище коляска или двухместная карета по последней парижской или лондонской моде, которой правит кучер в чалме, держа в одной руке хлыст, а в другой — длинную трубку!

Индонезийская девушка в традиционной одежде

В один прекрасный день ко мне явился с визитом янычар из консульства, который принялся колотить в дверь своей толстой тростью с серебряным набалдашником, желая прославить меня на весь квартал. Он сообщил, что меня ждут в консульстве, чтобы совершить условленную экскурсию. Мы должны были выехать рано утром следующего дня, правда, консул еще не знал, что после моего визита к нему мое холостяцкое жилье превратилось в семейный дом; и теперь я недоумевал, как же мне надлежит поступить с моей любезной подругой, чтобы отлучиться на весь день.

Взять ее с собой было бы неуместно; оставить одну в обществе повара и привратника означало бы нарушить самую элементарную осторожность. Я был этим весьма озадачен. Наконец я решил, что следует либо купить евнухов, либо кому-то довериться. Я велел рабыне сесть на осла, и вскоре мы остановились перед лавкой месье Жана. Я спросил у бывшего мамлюка, не знает ли он какое-нибудь порядочное семейство, где я мог бы на день оставить рабыню. Находчивый месье Жан указал мне на старого копта по имени Мансур, который был достоин всяческого доверия, ибо долгие годы нес службу во французской армии.

Мансур, как и месье Жан, был мамлюком, но мамлюком французской армии. Ими были в основном копты, которые после поражения Египетской экспедиции последовали за нашими солдатами. Несчастный Мансур и его друзья были брошены марсельцами в море за то, что поддерживали партию императора по возвращении Бурбонов; но, истинное дитя Нила, он спасся из пучины вод.

Мы отправились к этому славному человеку, который жил с женой в покосившемся доме: потолок, того и гляди, грозил обвалиться; узорчатые решетки на окнах местами напоминали рваное кружево. Только старая мебель и какое-то тряпье украшали это обветшалое жилище, а лежащая повсюду пыль при ярком солнечном свете придавала ему такой мрачный вид, какой создает грязь в самых убогих городских кварталах. У меня сжалось сердце при мысли о том, что большая часть каирского населения живет в таких вот домах, откуда давно сбежали даже крысы. Я сразу же отказался от намерения оставить здесь рабыню, но попросил старого копта и его жену прийти ко мне. Я пообещал взять их к себе на службу или, наоборот, прислать к ним кого-то из моих слуг. Впрочем, расход в полтора пиастра, или сорок сантимов в день на человека нельзя считать расточительностью.

Таким образом, я обеспечил семейный покой и, как коварный тиран, свел верных себе людей с другими, внушающими подозрение, которые могли бы объединиться против меня, и теперь счел себя вправе пойти к консулу. У ворот консульства уже ждала карета, полная снеди, и два конных янычара для сопровождения. Кроме секретаря посольства с нами ехал важного вида человек по имени шейх Абу Халед, которого консул пригласил, чтобы тот давал нам пояснения в пути.

Шейх бегло изъяснялся по-итальянски и слыл одним из самых изящных и образованных арабских поэтов.

— Он весь в прошлом, — сказал мне консул, — преобразования ему ненавистны, хотя трудно найти другого столь терпимого человека. Он из того поколения философов-арабов — если хотите, вольтерьянцев, — которые представляют собой совершенно особый для Египта феномен, ибо они никогда не выступали против французского господства.

Я спросил у шейха, много ли в Каире еще поэтов.

— Увы, — ответил он, — прошли те времена, когда за изящное стихотворение властелин приказывал дать поэту столько золотых цехинов, сколько тот мог положить себе в рот. Сегодня же в нас видят только лишние рты… Кому теперь нужна поэзия, разве что на потеху толпе?

— Но почему же, — спросил я его, — сам народ не возьмет на себя роль великодушного правителя?

— Он слишком беден, — ответил шейх, — и к тому же настолько невежествен, что способен оценить лишь пустые романы, написанные вопреки канонам искусства и высокого стиля. Завсегдатаев кофеен привлекают только кровавые или непристойные приключения. К тому же рассказчик замолкает на самом интересном месте и объявляет, что будет продолжать лишь в том случае, если ему заплатят определенную сумму, но развязку он всегда оставляет на следующий день. И это чтение длится неделями.

— Все как у нас, — сказал я.